Тайна, приносящая смерть

– Хрен с ним, с библиотекарем тогда! – разозлился Щеголев. – Пускай лечат, потом через пару лет выпустят, и он еще кого-нибудь удавит. Суки! Кто же так за него старается-то? Участковый их, что ли?

– Да нет, прокурорский один проникся. Допрашивал-допрашивал да и пожалел нашего библиотекаря. Говорит, больной человек, лечить его, а не сажать нужно. Оговорил себя на все сто процентов.

– Гуманист!

– Ага... А у дочки убитой Марии Углиной неожиданное алиби отыскалось. То все молчала-молчала, и вдруг, бац! Вот вам, господа следователи, свидетель, который может подтвердить, что обе ночи, когда были совершены страшные убийства, я провела с ним. То есть не одна.

– Ее допрашивали так серьезно?

– А как же! Она до недавнего времени тоже в подозреваемых поживала.

– А какого подозреваемого я оживить не смогу? – Данила медленно вел бритвенным станком по щеке, зубы кое-как почистил. – Я уж думал...

Толик тяжело вздохнул, снова ополчился на Тамару, куда-то вышел, громко хлопнул какой-то дверью, вздохнул и вдруг спрашивает:

– Слушай, Данила, а может, мне вот прямо сейчас с балкона сигануть, а?!

На балконе от Тамарки спрятался, стало быть. Больше в их тесной квартирке прятаться было негде. В одной комнате жена. В кухне она же. В другой дочь с женихом, потому что решили молодые пожить до свадьбы и понять до конца, что во всем у них стопроцентная совместимость присутствует. Толик бесился, протестовал, даже пару раз выставлял нареченного дочки своей на лестничную клетку. Тамарка была непреклонной.

– Я ошиблась с тобой! – опускала она тут же бедного Толика. – Так дочка хоть пускай выберет то, что нужно!

– Она так до сорока лет может выбирать, совместимость разыскивая! – плевался он в ее сторону.

– Пускай выбирает...

Толик смирился, перестал ходить по дому в драных шортах и с голым пупком, потому что будущий зять это не приветствовал. И теперь вот место у него для укрытия от Тамаркиного, как она полагала, праведного гнева оставалось лишь на балконе.

– С балкона прыгать не нужно, – миролюбиво пробормотал Данила, изо всех сил жалея коллегу.

– А что нужно? И что можно? – Толик, судя по голосу, совсем сник.

– Жену поменять можно, да и нужно, наверное.

– Чего??? – трубно отозвался тут же Толик, выматерился, потом помолчал и со странной жалостливой ноткой проговорил: – Она хоть и сука, каких мало, Тамарка моя. Но, кажется, я люблю ее, Щеголев. Сильно люблю.

– А чего тогда собачишься? Люби тихо, с нежностью.

Посоветовал он и чуть не добавил: как я, например. Вовремя спохватился. И так его семейная жизнь предмет постоянной зависти и насмешек Толика, а так вообще съест.

– Полюбишь тут, – не стал тот спорить. – Как что запланируешь, так бац, и все! Сегодня, не поверишь, только на Тамарку полез, как звонок этот гребаный! Она и разозлилась, а как не злиться! Ты готов там?

– Практически. Кофе выпью и...

– Кофе он выпьет! – снова взвился Толик, судя по всему, ему никто кофе не предложил. – Выпьешь как-нибудь. Дело у нас с тобой наисрочнейшее, коллега!

– Что за дело?

Услыхать суть уже пора бы было. Но он не особо лез с расспросами, зная, что пять-десять минут словесных проволочек ничего не решат. Что-то случилось? Случилось. Изменить уже ничего нельзя? Нельзя. Так какая разница, в какой момент которого часа он об этом узнает.

– А у нас с тобой снова объявился знаешь кто? – с едким смешком спросил Толик, шикнул на кого-то, пытавшегося просочиться к нему на балкон, снова спросил: – Знаешь кто?

– Кто? – послушно повел себя Данила.

Выключил воду, стащил полотенце с крючка, вытер лицо, пошел из ванной в кухню, где суетливо хлопотала Леночка. На столе уже стояла тарелка с горячей яичницей с выпирающими холмиками горячих сосисок, большая кружка огненного кофе и, будто лапоть, лежал на другой тарелке бутерброд с маслом и сыром.

– Пока не поешь, не отпущу, – почти беззвучно проговорила жена и подтолкнула его к столу. – А то опять Толик все твои бутерброды слопает, а ты голодным останешься! Ешь немедленно!!!

Данила сел к столу, взял вилку, начал терзать яичницу, разрывая ее на фрагменты.

– Кто, кто! У нас с тобой одна тема теперь самая важная! Знаешь, каким сообщением меня с постели подняли? – хмыкнул Толик и тут же подозрительно притих. – Ты чего там, жрать уселся, что ли?!

– Я быстро, – пообещал Данила. – Так как тебя с постели-то подняли? Ты говорить сегодня будешь внятно или нет?

– Звонят мне, стало быть, и с издевкой такой сообщают, что снова объявился, кто бы вы думали? Убийца выходного дня! Вот как эти умники уже окрестить успели сволочь, что нам с тобой выходные портит!

Кусок колбасы застрял у него в горле горячим кляпом, он закашлялся, болезненно сморщившись, когда Леночка шарахнула его кулаком по спине. Отодвинул тарелку с недоеденным завтраком. В голове моментальной прокруткой проскочило самое страшное, что только могло случиться.

Кто стал следующей жертвой удушения?! Кого на этот раз подстерег страшный маньяк – а тут серия, к гадалке не ходи, – орудовавший в районе? Что снова-то? И почему Толик сказал, что им не оживить их подозреваемого? Кого он имел в виду?

– Короче, говори толком, я уже одной ногой на улице, – рявкнул Данила, рванув в прихожую. – Что на этот раз?! Вернее, кто?

Оказалось, что ни о каком душителе речи нет.

– Тьфу-тьфу, чего ты? – даже, кажется, обиделся на него Толик. – Накаркаешь еще! Степушкин наш с тобой, не успев показания дать, преставился. В понедельник результаты экспертизы собирались следаки забирать да на допрос его вызывать, а тут такая лажа...

– Да ну! – Данила застыл у двери с занесенной над вторым ботинком ногой.

Что теперь скажет Бабенко? А что он может сказать? Просрали, скажет, подозреваемого вместе с хорошей версией, которую он им на блюдечке с полупоклоном преподнес.

– И что с ним? – Он мазнул губами по Леночкиной щечке, выскочил за дверь. – Сердечный приступ? Мы тогда при чем?

– Нет, дорогой. Не сердечный приступ. Там убийство. Страшное убийство, – понизил голос до зловещего подвывания Толик, придуривался. – Все в кровище!

– Пытали? – догадливо кивнул Данила, выбегая из подъезда, дежурка уже ждала его.

– Может, и пытали.

– Ну, тогда это его бывшие дружки постарались, – тут же предположил он.

И снова вспомнил, что говорил по этому поводу Бабенко.

А говорил он, что действовать нужно с предельной осторожностью в случае со Степушкиным. Мало того, что он сам невозможно хитрый и изворотливый, так еще его бывших друзей стоило опасаться. Узнают, что он от братвы утаил процент с кражи и врал им все время, что будто менты у него драгоценности подрезали при обыске, кишки выпустят.