Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации

И вот, когда рассматриваешь все эти четыре имени и происхождение всех этих четырех потомков Пушкина вкупе, обращает на себя внимание, во-первых, то, что все они появились на свет как следствие цепочки предков, являвшихся по преимуществу незаконнорожденными (то есть это были дети любви в нескольких поколениях), и, во-вторых, то, что все они имеют явные повышенные литературные способности. И хотя невероятный талант их гениального предка был в его потомках разбавлен, нетрудно предположить, что, помимо такой наследственной предрасположенности к творчеству в слове, второе является и следствием первого. Не уверен в оригинальности такого вывода, но в любом случае мне он кажется интересным.

— Ну, а кто же пятый? — спросит читатель.

Все перечисленные потомки Пушкина о своем «дальнем родстве» с Пушкиным знали и никогда это родство не афишировали: ни Троцкий, ни Гершензон, ни Симонов, ни Лацис этот факт огласке не предавали; мне Лацис рассказал об этом, зная, что он умирает, — за месяц до смерти. Он же мне назвал имя пятого потомка, довольно известного человека, проживающего в Лондоне. Этот человек факта своего пушкинского происхождения огласке тоже не предавал, а потому и я пока воздержусь озвучивать его имя. Но зато я с весьма высокой вероятностью могу предположить, кто на одном из последних аукционов Сотбис выкупил рукопись Пушкина, пожелав при этом остаться неизвестным: рано или поздно это станет достоянием гласности и еще одним подтверждением достоверности выводов Александра Лациса.

XXVI

Итак, в результате долгих поисков нашей пушкинистики так и не нашлось у Пушкина единой, верной и вечной любви. И не могло найтись, добавим мы после столь долгого и подробного анализа. Впрочем, новейших исследователей творчества и жизни Пушкина это не смущает: ведь все эти прошлые поиски, проводившиеся и после того, как часть задачи уже была решена Щеголевым, по существу отграничившим исследования «донжуанского списка», укрепляют их в мысли, что их возможности беспредельны и что они могут предлагать любые кандидатуры, лишь бы они имели какое бы то ни было отношение к Пушкину. Сформулированные в этой работе «начальные условия» ставят такому произволу предел, а итоги поисков, надеюсь, закрывают тему.

Так что же, неужели наши пушкинисты зря ломали копья в поединках во имя своей дамы сердца? И все их победы и поражения напрасны и не оставили после себя ничего, кроме обманчивой дымки вокруг пушкинских стихов? Ведь убеждая нас в том, что одни и те же стихи адресованы разным женщинам Пушкина, а затем опровергая один другого, они невольно должны были исчерпать возможности темы и доверие читателей — что и произошло. Поворот от поисков женщины к изобретению «заменителей», будь то страна или столица, говорит не столько о нашем времени, в которое изобретательность ценится выше таланта, сколько об исчерпанности темы — и это хорошо. Теперь мы можем спокойно остаться наедине со стихами Пушкина, которые и не требовали их регистрации по определенному адресу и создания мифологического флера. В них есть все, что нам нужно, а «прочее — литература». Мы прожили этап романтического постижения пушкинской любовной лирики, на смену иллюзиям пришло время реализма.

Но это не весь «сухой остаток» отчаянных поисков «утаенной любви». В этих поисках было совершено и немало открытий: были тщательно исследованы многие черновики Пушкина, и методологический вклад Щеголева в такого рода исследования был чрезвычайно важен. Были лучше изучены многие пушкинские произведения, особенно эпистолярное наследие, мы многое узнали о жизни Пушкина. Нельзя забывать, что, совершая действительные открытия — каковы бы они ни были, — мы стоим на плечах предшественников, и только поэтому нам многое виднее. Сделанное не пропадает бесследно и дает возможность тем, кто приходит за нами, сделать следующий шаг.

Глава 3 Поэма в мистическом роде

Здесь имя подписать я не хочу…

А. Пушкин

1. «Поэма в мистическом роде»

I

Вскоре после окончания Лицея, в ноябре 1817 года, Пушкин, по предложению братьев Тургеневых, пишет «Вольность» — ту самую «Оду на свободу», из-за которой он и попадет впоследствии в первую ссылку:

Хочу воспеть свободу миру, На тронах поразить порок.

Однако в стремлении «поразить порок» Пушкин проявил такую ненависть персонально к Александру I, какой никак не следовало из предыдущей жизни поэта:

Самовластительный злодей! Тебя, твой трон я ненавижу, Твою погибель, смерть детей С жестокой радостию вижу. Читают на твоем челе Печать проклятия народы, Ты ужас мира, стыд природы, Упрек ты Богу на земле.

Между тем нет ни одного свидетельства о каком бы то ни было негативном отношении Пушкина к царю на всем протяжении жизни в Лицее, от торжественного приема с приветственной речью государя до выпуска с той же помпой. Не считать же причиной такого непримиримого отношения к царю забавный случай, приключившийся с юным Пушкиным, который, обознавшись в темноте, с пылом обнял пожилую фрейлину и пытался ее поцеловать. Александр I, узнав об этом, разгневался и даже собирался Пушкина исключить из Лицея, но за того вступились Н. М. Карамзин и В. А. Жуковский, император сменил гнев на милость и даже взялся быть адвокатом Пушкина перед обиженной фрейлиной, и юноша был прощен. Нет, невозможно было даже вообразить, что вся дальнейшая жизнь Пушкина пройдет в противостоянии с императорской властью такого накала; так что же к нему привело?

Основными общественными событиями лицейской юности Пушкина были Отечественная война и русская победа в ней, переполнившие гордостью и патриотизмом и воспитанников Лицея; затем последовало возвращение войск на родину, и началось активное общение лицеистов с гвардейцами, стоявшими в Царском Селе, — а они привезли с собой дух свободолюбивой Европы. «…Вообрази себе двенадцатилетнего юношу, — писал в 1819 году А. И. Тургенев П. А. Вяземскому, — который шесть лет живет в виду дворца и в соседстве с гусарами, и после обвиняй Пушкина за его „Оду на свободу“ и за две болезни не русского имени!» И все же только идеями отмены крепостного права, свободы личности, республиканского правления или конституционной монархии, которые, наравне с анекдотами о любвеобильных женщинах и бесшабашных похождениях военных, были предметами бесед на гусарских пирушках, объяснить такую пушкинскую ненависть невозможно, настолько она пропитана личным отношением к самодержцу.

Я вижу только одно объяснение: Александр I фактически был убийцей собственного отца, о его «манифесте», гарантировавшем неприкосновенность непосредственным палачам Павла I, к моменту выхода из Лицея Пушкин, скорее всего, уже узнал; это должно было произвести на него ошеломляющее впечатление и, скорее всего, и стало причиной столь ненавистного отношения к царю. О том же свидетельствует и последняя часть оды, где он описывает убийство Павла I (начиная со строк «Когда над мрачною Невой…»):

…Он видит — в лентах и звездах, Вином и злобой упоенны, Идут убийцы потаенны…

Таким образом, автор в стихах, которые переписывались и умножались в списках, с открытой ненавистью озвучивал вину царя как злодея-отцеубийцы, о чем вообще никто никогда не смел говорить вслух. Одного этого было достаточно, чтобы упечь Пушкина на Соловки или в Сибирь, на каторгу.

II