Тайна Ретта Батлера
Шрифт:
Она умела владеть собой, но страдала невыносимо.
В конце концов, все стало ненавистным — его грубый громкий голос, его тяжелая поступь, его большие руки.
Она не желала ему зла и вряд ли хотела причинить ему вред. Но приближаясь к нему, она всегда испытывала страх и отвращение. Ее оскорбленное сердце мстило ей.
«Ты не позволило мне любить, — словно говорило оно, — но все же я повелеваю тобой — и в конце концов ты будешь ненавидеть».
Каролина уже привыкла анализировать свои чувства. И теперь замечала, как ненависть росла в ней, становилась все глубже и глубже.
Вместе
Она поняла, что самое лучшее для нее — уехать и жить среди чужих людей.
Тогда, после бала, у нее еще не хватало сил…
Но, наконец-то она решилась.
Каролина бросила письма в тяжелый кованый сундук и вспомнила свой разговор с матерью, вспомнила свой вопрос:
— Очень бы ты стала горевать, если бы отец умер? — спросила Каролина.
— Дочь, ты сердишься на отца, ты все время сердишься на него. Почему ты не можешь хорошо относиться к нему?
— Ах, мама, что я могу поделать, если я боюсь его? Разве ты не видишь сама, какой он ужасный! Разве могу я любить его таким? Он вспыльчив и груб, и из-за этого ты состарилась так рано. По какому праву он распоряжается нами?! Он ведет себя, словно взбесившийся самодур. Почему я должна уважать и почитать его? Где его доброта и милосердие? Я знаю, что он силен, что в любую минуту, он может вышвырнуть нас из дому. Не за это ли я должна любить его?
Но тут мать словно подменили, она вновь обрела силу и мужество.
И неожиданно заговорила властным голосом:
— Берегись, Каролина, мне кажется, что отец твой был прав, когда не пустил тебя в дом. Вот увидишь, не миновать тебе кары. Придется тебе учиться терпению без ненависти и страданию без мести.
— О мама, я так несчастна.
— Но ведь его уже и так покарало небо — с ним случился удар.
Дочь сердито поджала губы.
— Он оскорбил меня своими грязными подозрениями. А тебя он бил, мама. Неужели ты можешь такое простить?
— Дочь, но ты сама дала ему повод.
— А он не пустил меня домой, — настаивала Каролина, — большего оскорбления невозможно придумать. Ведь я всегда с радостью возвращалась домой, знала, что меня здесь ждут, любят. А теперь…
Каролина заплакала и прикрыла лицо руками. Мать, обняв ее за плечи, сидела рядом и не знала, какие найти слова утешения, чтобы дочь перестала рыдать.
Но девушка пришла в себя без ее помощи. Она резко выпрямилась, вытерла слезы, и в ее глазах заблестела злость.
Мать, испугавшись такой перемены, отшатнулась от дочери.
— Я знаю, зачем он это делал, — как бы обращаясь к кому-то третьему в комнате, сказала Каролина.
— Что ты говоришь? — спросила мать.
— Да, отец покупал мне драгоценности, выполнял каждую мою просьбу лишь только для того, чтобы возвыситься самому.
Он всем хотел показать, как меня любит — и вот чем обернулась вся его любовь.
Он любит только себя, мама, он запер тебя в спальне, бил, он запер дом, оставив меня на улице, как бродячую собаку. А сам во всем принялся винить меня и тебя.
Неужели ты этого не понимаешь, мама? Я не смогу с ним больше жить в одном доме, я должна уехать.
— Но не нужно это делать так скоропалительно, — возражала ей мать, —
ведь отец может расстроиться еще больше, ему станет хуже…Мать не договорила, она не могла заставить себя вымолвить «отец умрет», но вместо нее это сделала дочь.
— Ну и пусть! Мне не будет его жалко. Моя любовь к нему кончилась этой ночью, он растоптал все мои лучшие чувства… Ты знаешь, мама, когда я возвращалась домой, то не чувствовала себя ни в чем виноватой — и Рэтт Батлер здесь ни при чем. Он вел себя безукоризненно, он был настоящим джентльменом. Он подобрал меня на улице, дал мне крышу, уступил мне свою кровать, а сам сидел у камина и бодрствовал, охраняя мой сон…
Мать задумчиво смотрела на дочь. Ей было жаль Каролину, она не могла себя заставить расстаться с ней надолго.
Но что было делать? Ведь дочь уже приняла решение.
Конечно, можно было пойти к мужу, попытаться уговорить его повлиять на дочь.
Но миссис Паркинсон вспомнила пьяное лицо мужа той ночью, вспомнила свистящие удары хлыста, которые обжигали ее тело…
И она поняла, что бессильна, она не сможет уговорить ни дочь, ни мужа, и останется одна в этом доме. Она не сможет больше смотреть в глаза своему мужу, ведь тот будет считать виновной ее, виновной в том, что она не смогла удержать дочь.
— Ты можешь пойти к отцу, — как бы угадав мысли матери, сказала дочь, — но это меня не удержит. Пусть он запретит брать мне с собой все, что купил мне на свои деньги, но ты же знаешь, я смогу прекрасно устроить свою жизнь. Пусть без любви, как ты, но я буду богата.
— Но ты не будешь счастлива, — запротестовала мать.
— А разве счастлива ты? — спросила Каролина.
Мать, потупив взгляд, покинула ее комнату и спустилась к мужу. Тот все еще был слаб.
А Каролина сбрасывала в сундук одну пачку писем за другой, как бы боясь оставить в этом доме часть своих мыслей, своих переживаний.
«Завтра же утром я уеду, — твердо решила Каролина. — И обязательно буду счастлива вопреки всем».
ГЛАВА 5
Илистая извилистая река Флинт, молчаливо проложившая себе путь между высокими темными стенами из сосен и черных дубов, оплетенных диким виноградом, принимала в свои объятья новоприобретенные владения Джеральда, омывая их с двух сторон.
Ведь выиграв поместье Тара, Джеральд О’Хара, не откладывая дела в долгий ящик, сразу же собрался в путь.
И глядя с невысокого холма, где когда-то стоял дом, на живую темно-зеленую стену, Джеральд испытывал приятное чувство собственника, словно он сам возвел эту ограду вокруг своих владений.
А они были довольно-таки обширными.
Джеральд стоял на почерневшем каменном фундаменте, скользил взглядом по длинной аллее, тянувшейся от сгоревшего дома к проселочной дороге, и про себя чертыхался от радости, слишком глубокой, чтобы он мог ее выразить словами благодарственной молитвы.
— Вот, наконец-то, — шептал себе Джеральд О’Хара, — я стал плантатором. Наконец-то у меня появились свои владения. Правда, пока еще я не имею дома, но это только пока. Ведь у меня есть пара крепких рук, сообразительная голова и есть желание построить дом — а это самое главное.