Тайна Санта-Виттории

— И ты считаешь, что это достаточная плата за то, что мне придется сделать? — спросил немец.

— О да, вам должно быть этого достаточно, — сказала Катерина. — Я буду вам хорошей любовницей. Вы в этом убедитесь.

Фон Прум отвел глаза: когда он смотрел на нее, все приходившие ему на ум слова становились бессмысленными.

— Вы не пожалеете, — сказала Катерина. Она сказала это просто, со спокойной уверенностью женщины, которая уже с самых юных лет знает, что ей дано природой то, к чему вожделеет каждый мужчина, мечтающий обладать красивой женщиной.

— Это может погубить меня, — сказал фон Прум. — Я могу погибнуть.

— Вы не пожалеете об этом, — повторила Катерина.

— Откуда мне знать?

— Я вам докажу.

Она уже скинула шарф, а теперь сняла и свой темный плащ и подошла к фон Пруму.

— Где ты спишь? — спросила она.

Кивком головы он указал на дверь соседней комнаты. Она прошла туда и начала раздеваться. Он подошел к двери и остановился на пороге.

— Я хочу глядеть на тебя, — сказал он.

— Ну что так гляди, если хочешь, — сказала Катерина. Ее движения были неторопливы, уверенность в себе не изменила ей, она держалась так, словно его здесь и не было. Она знала, что красива, и не стыдилась своего тела. Сняв платье, она велела фон Пруму принести еще коньяку и выпила.

— Раз уж мы будем заниматься этим, — сказала она, — пусть нам будет не слишком плохо.

Когда он лег рядом с ней, она почувствовала, что он дрожит.

— Нет, это не годится, — сказала Катерина. — Почему ты дрожишь?

— Потому что о такой, как ты, я мечтал всю жизнь, — сказал фон Прум, и это было признанием своего поражения.

— Значит, мы понимаем друг друга, — сказала Малатеста. — Ты получаешь меня за него.

— Да.

— Ты об этом не пожалеешь.

— Да, я не пожалею.

— Я буду тебе хорошей любовницей, — сказала она. — Ты увидишь.

— Но вместо него мне придется взять кого-то другого, — сказал фон Прум. — Ты же понимаешь.

— Я пришла сюда не затем, — сказала Катерина. Они лежали в постели и не касались друг друга, хотя это была совсем узкая постель.

— Ну, чего ты теперь от меня хочешь?

— Ничего, — сказал фон Прум. — Хочу лежать рядом с тобой.

— Нет, этак не годится, — сказала Катерина.

— Тогда всего, — сказал фон Прум.

— Так иди ко мне.

Позже, среди ночи, она сказала ему:

— Ну, теперь ты понял наконец, что и ты всего-навсего самый обыкновенный мужчина? Такой же, как все?

Она разбудила его до рассвета — он просил ее об этом, просил разбудить, пока народ еще спит, — и он встал и под покровом темноты направился к фонтану Писающей Черепахи, где фельдфебель Трауб сторожил пленника. Туфа не спал; он лежал на спине и смотрел во мрак.

— Развяжи его, — сказал фон Прум. — Пусть идет на все четыре стороны.

Фельдфебель Трауб был доволен.

— Ты слышал, что сказал капитан?

— Слышал, — сказал Туфа. — Только не знаю: должен я за это кого-то благодарить или кого-то презирать.

Было еще темно, когда Туфа пересек площадь и направился в Верхний город. Поднявшись в гору, он увидел, что край неба порозовел, и хотя никто никогда не слышал потом, чтобы Туфа делился воспоминаниями об этом утре, но, конечно, в ту минуту он был счастлив, потому что остался жив, и занимавшийся день явился для него нежданным- негаданным подарком.

Катерины, разумеется, он дома не нашел. Когда он подходил к дому, кое-кто из соседей уже поднялся, и он стал расспрашивать их о ней, по никто не мог ничего ему сказать. Прошло немало времени — два дня, а то и больше, — прежде чем у кого-то хватило духу открыть ему правду.

* * *

Когда рассвело и люди увидели, что Туфа отпущен на волю, город охватила паника. Ведь это могло означать только одно: кто-то донес про вино. Когда же стало известно, что вино цело, страх сменился радостью. Мало-помалу все узнали про Катерину Малатесту, про сделку, на которую она пошла, и все одобрили ее поступок. Это была хорошая, стоящая сделка.

— Когда она сделает свое дело, тело ее останется при ней, — сказал Баббалуче. — А вот с Туфой этого бы не получилось.

Кое-кто из женщин даже позавидовал Катерине Малатесте.

Но затем новое соображение пришло кому-то в голову, и тогда радость померкла.

— Теперь ведь возьмут кого-то другого, — сказал Пьетросанто. — Вместо Туфы должен будет умереть кто- то другой.

И все поняли, что это так.

Тут каждый начал заглядывать в глаза другому, словно ища в них предвестия близкой смерти. У нас здесь верят, что смерть поселяется в человеке, прежде чем умирает его тело.

— Немец не захочет взять такого, как я, — говорил кто-нибудь. — Зачем я ему нужен? Такой, как ты, например, куда больше ему подойдет.

После полудня уже почти никто не работал на виноградниках. Каждый молил бога, чтобы его миновал смертный жребий, и каждый готовился к смерти кого-то другого. К вечеру весь город пришел в такое волнение, что Бомболини вынужден был пересечь площадь и попросить капитана фон Прума выслушать его. Он был немало удивлен, когда его пригласили зайти в дом.

— Мне очень неприятно, что я вынужден беспокоить вас в такой день, — начал Бомболини и запнулся от смущения. Он едва не брякнул: в день вашего бракосочетания. Он рассказал капитану о том, что творится в городе.

— Если вы решили снова брать заложника — а это вы совсем плохое придумали, — сказал Бомболини, — так люди просят: выберите уж поскорее кого-нибудь. Пока вы не выбрали, весь город чувствует себя обреченным. А мы достаточно намучились и без этого.

По мнению Бомболини, его слова должны были рассердить немца, но он с удивлением увидел, что фон Прум смотрит на него и улыбается.

— Выбор, в сущности, должен был бы с самого начала пасть на другого, — сказал фон Прум. — На тебя, Бомболини.

Такая мысль — что он может стать заложником — ни разу не приходила мэру в голову.

— Нет, — сказал он. — Это совсем неумно придумано. — Капитан рассмеялся, но Бомболини был серьезен. — Город потеряет хорошего правителя. Без меня здесь могут начаться серьезные беспорядки.

И это действительно было так.

— А кого же ты тогда предлагаешь? — спросил фон Прум. — Есть у тебя такой враг, которого бы ты хотел подвести под расстрел? Может быть, ты хочешь получить право выбора?