Тайна Санта-Виттории

Однако тут же кто-то указал на то, что Н. состоит в кровном родстве с пятьюдесятью шестью гражданами Санта-Виттории, и некоторые из них, как известно, не в своем уме. И Фунго — дурачок и Рана-Лягушонок тоже, между прочим, состоят в родстве с Н., и это ни для кого не секрет. Так разве можно поручиться, что тому или другому из них не будет в его безумии какого-нибудь видения или иного откровения свыше и он не побежит к немцам, дабы спасти жизнь Н. или хотя бы его душу?

И вот в результате этих дебатов одно имя стало все чаще и чаще подвертываться всем на язык и в конце концов стойко утвердилось на бумаге.

— Да у кого же хватит духу сказать ему об этом? — спросил кто-то. — И что, если он скажет «нет»? А ведь наверняка так и будет.

— Эмилио Витторини, согласен ты пойти с нами? Витторини утвердительно кивнул.

— Тогда ступай домой и надень мундир.

Делегация, когда она окончательно оформилась, состояла из Бомболини — мэра, Роберто Абруцци — как представителя внешнего мира, Анджело Пьетросанто — представителя городской молодежи, Пьетро Пьетросанто — как представителя военных кругов города и Витторини — по сложившейся традиции. Священника решили в состав делегации не включать по причинам, которые каждому были понятны.

Незадолго до полуночи — поскольку комендантский час больше не соблюдался и никто, после того как у нас побывали эсэсовцы, не спускался теперь вниз в Римские погреба, чтобы укрыться от самолетов, — все члены делегации собрались у дома Витторини на Корсо Кавур и направились к дому Баббалуче, дабы спросить каменщика, не будет ли он так добр вытянуть выигрышный билет в «Лотерее смерти» и завтра поутру отдать богу душу для блага своих сограждан.

Они долго топтались перед дверью — никто не решался постучать.

— Я считаю, пускай Витторини постучит, — сказал Пьетро Пьетросанто. — Он самый почтенный из нас, а это случай особый и требует торжественности.

Но Витторини не соглашался стучать и не хотел первым входить в дом. — Роберто у нас единственный, кто не сделал ничего такого, что могло бы возбудить к нему ненависть, — сказал Бомболини. — Может, ты, Роберто, хочешь войти первым?

Но Роберто считал, что негоже пришлому человеку просить кого-то пожертвовать жизнью во имя дела, которое самому просящему чуждо. И кончилось, конечно, тем, что не кто другой, как наш мэр, постучал в дверь и, когда она отворилась, первым вошел внутрь. Такой ценой платит правитель за свой высокий пост.

Каменщик был человек сметливый. Некоторые считали даже, что он умен, но другие никак с этим не соглашались. А уж что Баббалуче сметлив, тут спору не было: он был не менее сметлив, чем наши петухи, которые всегда чувствуют, если вы пришли по их душу, и умудряются умереть от преклонного возраста где-нибудь на застрехе, лишь бы не попасть в горшок. Не успела наша делегация шагнуть за порог, как Баббалуче уже понял, зачем она пожаловала.

— Вы пришли сообщить мне что-то, — сказал каменщик. — Надеюсь хотя бы, что это будет добрая весть.

И тут Бомболини допустил ошибку: он опустил глаза на свои башмаки, и тотчас, словно по команде, все тоже уставились в пол. А когда пришло время поднять голову — потому что нельзя же было не поглядеть на каменщика, излагая ему свою просьбу, — мэр обнаружил, что у него не хватает на это сил. И тогда в темной грязной комнатенке наступило долгое молчание, и томительная эта тишина звоном и грохотом отдавалась в ушах.

— Завтра у нас тут будет лотерея, — выдавил наконец из себя мэр.

— И вы, верно, хотите предложить мне быть членом лотерейной комиссии?

— Даже кое-что побольше, — сказал Пьетро Пьетросанто.

— Звучит заманчиво, — сказал Баббалуче.

И снова наступила тишина, еще более ощутимая, чем прежде. Слышно было, как в соседней комнате дышит жена Баббалуче и как урчит в животе у Святого Жозефа — осла Баббалуче, которого он держал в доме.

— Лотерея-то будет не совсем обычная, а? — сказал Баббалуче. Голос его звучал резко, жестко, холодно. — Все проигравшие выиграют, а выигравший проиграет?

Снова молчание.

— Крупно проиграет, — сказал Баббалуче.

— Я знаю, чего вам надо, — помолчав, сказал в конце концов каменщик. Если бы в эту минуту дверь дома отворилась, вспоминал Роберто, то все они, один за другим, пятясь, выбрались бы на Корсо и никогда не перешагнули бы больше порога этого дома. — Вы хотите заставить меня тащить билетик, потому что мне нет никакого резона кого-нибудь оберегать, — я всех ненавижу.

— Примерно что-то в этом роде, — сказал Роберто.

— А может, все как раз наоборот? — сказал Баббалуче. — Нет никакого резона спасать каменщика, потому что его ненавидят все?

Теперь уже никто не мог оторвать глаз от кусочков кожи, валявшихся на полу. Все вперили взгляд в эти обрывки и обрезки, разбросанные на каменных плитах пола, словно пытались прочесть по ним чью-то судьбу. И тогда Бомболини произнес те слова, которые должны были навсегда окружить его имя почетом, даже если бы его сограждане забыли все то добро, что он для них сделал.

— Бабба, — сказал он, — наш выбор пал на тебя, по тому, что никто не сумеет выполнить это лучше, чем ты, — так мы считаем.

Если вам доводилось когда-нибудь слышать крик павлина на заре, вы без особого труда можете представить себе звуки, вырвавшиеся из глотки каменщика. В них звучал вызов, и странное ликование, и горечь, и это был не один выкрик или вопль, — он повторялся снова и снова, так что Роберто, например, показалось со страху, что он тоже сейчас закричит вместе с каменщиком. Как видно, слова Бомболини очень пришлись Баббалуче по душе.

— Этот героический поступок ты совершишь во имя Италии, — сказал Витторини, и павлин загоготал снова.

Жена Баббалуче и дети подошли к двери, но он махнул рукой, отсылая их прочь.

— А где была ваша Италия, где были все вы, когда они сотворили со мной вот это? — закричал Баббалуче и застучал искалеченными ногами об пол.

Он был первой жертвой фашистских зверств. Несколько чернорубашечников явились сюда из Монтефальконе, пришли на Народную площадь, схватили Баббалуче и на глазах у всего народа переломали ему одну за другой обе ноги, а когда он после этого отказался прославлять дуче, запихнули ему в горло живую лягушку. И с тех пор Баббалуче стал ходячим позором Санта-Виттории и спина города согнулась под бременем этого позора.