Тайна "Сиракузского кодекса"

Бодич оставил последнее слово за собой.

— Верните этому типу его обувь.

Он подал зажигалку Кларенсу, потом закурил сам.

— Воняет кошачьей мочой, — сказал Эванс и протянул ботинки.

— Это не кошачья моча, — вставил Кларенс, — это адреналин, проступивший наружу от острого припадка страха. — Он склонил голову и в одну затяжку раскурил сигарету.

— Чушь, — сказал Эванс.

— Нет, правда, — сказал Кларенс, выдыхая дым, — запах ужаса. — И, помедлив, добавил, словно бы невзначай: — Никто из вас не потрудился заглянуть в его досье, да?

Эванс с новым интересом оглядел меня.

— За парнем что-то числится?

Кларенс кивнул:

— Если знать, где искать.

Я уронил ботинки перед складным креслом и сел. Пустотелые ножки вызывали эхо в пустой комнате.

— Хватит, Кларенс, — я задрал ступню на колено и обтер подошву носка. — Что там такое?

Эванс переводил взгляд с Кларенса на меня и обратно. Бодич смотрел только на Кларенса.

— Не знаю, — сказал Кларенс, — где они держат эти дела, Дэнни.

Я натянул первый ботинок.

— Убей, не знаю.

— Какие дела? — спросил Эванс, глядя то на Кларенса, то на Бодича. — Ты о чем говоришь?

— Мешку пышек сдается, что они говорят о мухоловах.

Эванс нахмурился:

— Мухоловы?

— Молодежные забавы.

Бодич сплюнул.

Кларенс усмехнулся:

— Осторожней, Чарли!

Бодич смотрел на меня.

— Мухоловство — его единственное занятие в свободное время.

Эванс пошевелил запястьем.

— В отстойниках? Или в парке?

— В клубе, — сказал Бодич. — Они соревнуются, кто сумеет загнать привязанную муху в трубку. Потом выпивают и беседуют о Монтане. Не стоит и говорить, что это — суррогат секса.

Эванс нахмурился:

— Хорошо бы кто-нибудь рассказал об этом моей дочке.

— Не помню, чтоб мы там встречались в последнее время, — равнодушно заметил Кларенс.

— Наскучило, — просто пояснил я.

Бодич повернулся ко мне:

— Что, убийство — более увлекательное занятие?

— С выпивкой ничто не сравнится, — сказал я.

— Держись подальше от моего сына, — предупредил Эванс.

Я уже надел оба ботинка.

— У вас есть причины меня задерживать?

Бодич кивнул на труп.

Кларенс твердо решил испортить этот номер в программе Бодича. Он стряхнул пепел в ладонь и размазал его по фартуку.

— Дэнни — ветеран с безупречным досье. Два срока службы, дважды представлен к награде, одно «Пурпурное сердце». Кроме того, он уже двадцать лет сам себя обеспечивает, получил лицензию и даже платит налоги.

Все эти сведения сильно раздосадовали Бодича.

— Ты мне не сказал, что ветеран!

— Пройти через это было достаточно мерзко. С какой стати еще и делиться с вами воспоминаниями? — Я отряхнул ботинки рукавом и поднялся. — Не благодарю.

— Ты мог сэкономить нам уйму времени, поганец.

— Что, по-вашему, если у меня хватило глупости отправиться во Вьетнам, значит, не хватило бы умишка совершить убийство и скрыть следы?

— Морская пехота? — с надеждой спросил Эванс.

— О господи. Выпустите меня отсюда.

Кларенс хихикнул.

— Видел бы ты, как Дэнни гоняет этих мушек, Чарли. Понимаешь, они ведь очень легкие, и паутинная петелька сильно нарушает их аэродинамику. Только крючок что-то весит и…

Бодич послал Эвансу взгляд, от которого тот проглотил смешок.

— Слушайте, — сказал он, — у нас здесь лежит девка, которую срезали в расцвете жизни. Перед нами парень, занимавшийся с ней сексом за пять минут до ее смерти. Если он сам ее не убивал, то почти наверняка видел убийцу, а если не видел, то должен был почуять. Он наверняка знает что-то, что нам пригодится: марку машины, цвет волос, шаги, запах лосьона или чеснока.

— Ничего, — сказал я. — Мне было не до того. Что дальше? Вы закончили?

Бодич затих. Огоньки в его глазах догорали.

— Честно говоря, со мной почти кончено, но к тебе это не относится.

Я стал растирать себе шею.

— Бодич, я не убивал эту женщину. Я ее почти не знал. Мы простояли несколько часов на дорожке к ее дому, так? Конечно, мы отлично провели это время. Конечно, мне это нравилось. Может, и ей тоже. Я бы не заметил, если бы над нами кто-нибудь выпалил из пушки, понимаете? Но на самом деле все было очень тихо. Никто не снимал нас через ветровое стекло. Не подъезжали и не уезжали другие машины. Я не видел ни души, даже кошки. Вы нашли в ее кармане мой номер. Она придумала для меня смешное прозвище. Разве это противоречит всему, что я вам рассказывал? Все сходится. Вы не найдете никого, кто сказал бы, что я был вообще знаком с Рени Ноулс, а как мы уезжали вместе, видели не больше двух человек.

Я взглянул на труп.

— Хотел бы я, чтобы она была еще жива.

Кларенс приблизился к столу и, держа свою сигарету как можно дальше от тела, натянул зеленую простыню ей на лицо.

— И за каким чертом мне ее убивать? — тихо спросил я. — Я ее почти не знал. Бога ради, я даже не видел ее при дневном свете…

Бодич кивал, прикрыв глаза, будто в глубокой задумчивости.

— Знаю, — вдруг устало сказал он, — я знал с той минуты, когда показал тебе рану у нее на животе.

Я моргнул.

Бодич вздохнул.

— Для тебя она оказалась полной неожиданностью.

— В его пользу много очков, Чарли, — заметил Кларенс.

— Точно, — сказал Эванс, — а в нашу — ни одного.

— Заткнись ты, — сказал ему Бодич и открыл глаза. — Выматываемся отсюда на хрен.

VI

Местечко Колма расположено к югу от Сан-Франциско, и здесь хоронят многих. Уайтт Эрп — один пример, Джо Димаджио — другой. Недавно пошли разговоры, что несколько акров могил перенесут, чтобы очистить место под казино. Интересы игроков убедили горожан, что муниципалитет, сто пятьдесят лет заботившийся о земле для мертвых, может сменить занятие. Живые родственники захороненных негодовали. Но в деле замешаны такие деньги, что, очень вероятно, их так и оставят в негодовании.

Группку провожающих покойную никак нельзя было назвать толпой. Кое-кто оделся соответственно случаю, причем многие не пожалели расходов, но Запад есть Запад, и здесь нет рецептов на одежду к какому бы то ни было событию. Здесь, например, присутствовал Джон Пленти. Сраженный горем, он натянул измазанные краской джинсы, легкую полосатую куртку индейских расцветок, которая смотрелась бы уместнее на пикнике. К тому же он был пьян. Был здесь и Джеральд Ренквист, в костюме отличного покроя приглушенного черного цвета в тонкую муаровую полоску. У него на руке висела мать, или наоборот. Она была в очень больших темных очках, консервативном жакете и темно-синей юбке. И она, и сын держались отстраненно — возможно, от пережитого потрясения. Все мы были знакомы настолько, чтобы обмениваться кивками при встрече, но, как видно, облако подозрений, висевших над этим делом, помешало им всем подойти ко мне.