Тайна "Сиракузского кодекса"

Она взглянула на Тауну.

— Вы так не думаете?

Но Тауна уже изобразила на лице мину «взрослые такие скучные».

— Вы собирались рассказать о своих чувствах к Рени, — напомнил я Джектору.

Он смотрел на Тауну, но, кажется, не видел ее.

— Я думал, что она напрашивалась на это очень давно, — сказал он с осторожной, но искренней уверенностью. — Судя по тому, как она себя вела, по тому, как обращалась с людьми, по тому, с какими людьми она имела дело, я считал, что это только вопрос времени.

Он посмотрел на меня.

— Если бы вы знали Рени, вы бы поняли, о чем я говорю. Не поймите меня ложно. Мы живем в мире, где каждый хватает, сколько может унести. Но…

Он сжал кулак и тихо добавил:

— Рени подставляла людей.

Тауна слегка нахмурилась.

— Она и вас подставила? — спросил я.

Джектор слабо улыбнулся.

— О, Рени должна была попытаться. Убей отца и учителя и все такое. Такой она и была. Такие мы все. Она пыталась, но ей не удалось.

— Что она пыталась сделать?

Он медленно разжал кулак и покачал головой.

— Ей не удалось. Если бы она заранее послала мне поздравительную открытку, замысел был бы не более явным. Я просто ждал. Когда она споткнулась, как я и предвидел, я успел поймать ее. После этого, по крайней мере на время, — он медленно смыкал пальцы, пока они снова не сжались в кулак, — она была моей.

Тауна невольно вслушивалась и теперь заметно опешила, даже задохнулась. Все молчали. Все мы смотрели на Джектора. Шум в галерее как будто заглох, словно посетители держались на почтительном расстоянии.

— Моей, — прошептал Джектор.

— Э… — заговорила вдруг Тауна, — мне ведь надо еще найти… подружку.

Она пожала руку Мисси.

— Приятно было познакомиться, — быстро проговорила она и так же быстро ушла.

Джектор посмотрел ей вслед.

Выждав минуту, я настойчиво переспросил:

— Что же делала Рени, пока она была «вашей», Мэнни?

Джектор не двигался и молчал. Вдруг он моргнул, будто мы сию секунду возникли перед ним.

— Ничего, — сказал он так тихо, что я едва расслышал его. — В конце концов, эта чертова Рени так ничего и не сделала.

XIII

Чтобы заточить острие V-образной стамески, надо симметрично обрабатывать оба края. Я как раз приступил к делу, когда меня отвлек телефон.

— Кестрел?

— Это, — осторожно отозвался я, — зависит от того, чем вы не торгуете.

— Не трахай мне мозги, умник долбаный. Где оно?

— Прошу прощения?

— Не трахай мне мозги, умник долбаный. Где оно?

Вместо того чтобы последовать этому совету, я сказал:

— Слушай, голова в штанах! Ты бы лучше переписал текст и начал по новой? А еще лучше, нашел бы себе работенку по способностям.

На том конце провода звякнул приемник монет.

— Кестрел, — сказал голос, — ты сам себя уделаешь в задницу.

Из музыкального автомата рядом с телефонной трубкой донеслась фраза «Мимо башни с часовыми», и мой собеседник повесил трубку.

Часы над столом показывали без четверти пять.

Я позвонил Бодичу.

— Почему вы мне не перезвонили? Нашли другого любимчика на роль убийцы?

— Ты у меня в списке, — он дышал так тяжело, словно только что бегом одолел пролет лестницы, — но перед твоим именем стоит много более громких имен. Что стряслось?

— Две вещи. В обратном порядке: я только что поговорил по телефону с кем-то, кто уверяет, что я уделаю самого себя в задницу.

— Я и сам бы мог тебе это сказать.

— Вы можете проследить звонок?

— Не могу без веских оснований.

— Что под ними подразумевается?

— Разное. Скажем, сразу после его звонка кто-то попытался тебя пристрелить. Прежде чем впасть в кому, ты прошептал о звонке красавице-сиделке. Поскольку Эванса бросила жена, он приглашает сиделку на ленч, чтобы опросить ее. За два-три ленча могло бы набраться достаточно сведений, чтобы получить основание для ордера.

— Иисус Христос и броуновское движение юриспруденции!

— Предназначение закона — защищать людей, Кестрел.

— Эй… — я оглянулся через плечо: уличная дверь, как всегда, была распахнута настежь. — Я тоже человек.

— Это ты так говоришь.

Бодич громко глотнул неизвестный напиток. Звук напоминал хлюпанье в сточной трубе.

— Бодич, — нетерпеливо настаивал я. — Мы с вами знаем, что я не убивал Рени Ноулс. Так кто это звонил?

Бодич рыгнул.

— Не могу помочь. Ты сказал, случились две вещи.

— Неимоверно. Вы когда-нибудь слышали о Мэнни Джекторе?

— Угу. Парень чист.

— Этот подонок-то чист?

— В том, что касается этого дела, Джектор чист. Он провел ночь, когда Ноулс получила свое, связанным, в темнице своей любовницы. Забавно было вытягивать из него это признание.

Бодич издал звук, который среди его друзей, возможно, сходил за смех.

Я сказал:

— Должно быть, я последним в городе услышал о Мэнни Джекторе и его оклендских развлечениях. Слушайте…

— Откуда ты знаешь, что дело было в Окленде? Так Джектор сказал?

— Никоим образом. Но он…

— Ладно. Слушай, Кестрел. Рени Ноулс имела дело с разными людьми. Но, в отличие от тебя, те по большей части принадлежали к нижнему миру старьевщиков высокого полета или торговцев, которые расплачиваются исключительно наличными, не всегда платят налоги и заводят не один банковский счет и не в одной стране. В целом они — шайка средней руки жулья, но у них две общих черты: они пойдут почти на что угодно, лишь бы не зарабатывать на жизнь трудом, и они больше обычного любят деньги и то, что покупается за деньги. И хотя в качестве социологического феномена они могут высоко стоять на шкале хламометра, но процент убийц среди них очень низок. Очень. Практически ноль. Они могут долбать друг друга, но до перестрелки не доходит.