Тайна тевтонского замка

— Нет, — быстро соврала она, даже не моргнув глазом. — Я же говорила — от усталости голова закружилась.

Мужчина бросил на неё внимательный взгляд, пожелал спокойной ночи и отправился в свой номер.

— Правильно ли мы сделали, рассказав ему обо всём? — тихо спросила Маша Готтлиба.

— А разве был другой вариант? — мужчина пожал плечами. — К тому же не обо всём. — Он коснулся пальцем подвески на её шее. — Пока заграждающая печать у тебя и не собраны ключи — Александр не представляет опасности. Он наверняка уверен, что я не раскрыл ему все карты, а значит, будет помогать, оставаясь наблюдателем. До определённого момента.

— Какого? — поинтересовалась Маша.

— Увы, но всех интересует то, что спрятано в Мариенбурге.

— И тебя?

— Лично меня нет.

— Лично? — спросила Маша. — А тех, кто позволил тебе прийти сюда — австрийского императора и Великого Магистра? Трудно поверить в их безграничное благородство.

— Не осуждай их, — ответил Готтлиб. — Власть — это напиток, не утоляющий жажду, а лишь разжигающий её.

— Значит, они тоже хотят заполучить спрятанное оружие? Как же я сразу не догадалась! Мировое господство, а не предотвращение апокалипсиса, — Маша горько усмехнулась. — Полное изменение хода истории.

— Я сделаю всё, чтобы не допустить этого, — твёрдо сказал Готтлиб. — Верь мне!

— Пока верю, — прошептала женщина.

* * *

Город Шверин, столица земель Макленбурга-Передней Померании, привёл Машу в восторг.

— В справочниках пишут, что это самая крохотная из столиц германских земель, — сообщила она Готтлибу. — А на мой взгляд, это самая живописная и уютная столица. Никаких небоскрёбов из стекла и металла. Озёра, парки и кукольные домики под красными крышами. Сказочное место! Ой, а вон и настоящий замок! Такой красивый и яркий! В отличие от угрюмого Мариенбурга, он производит более приятное впечатление. — Маша указала на возвышающиеся вдалеке остроконечные крыши.

Она с восхищением осматривала аккуратные улочки с ровными аллелями, словно вычерченными под линейку, и ярко-зелёные газоны, украшенные клумбами. Всё ей нравилось, в особенности — огромные озёра. Казалось, что город расположился на островках посреди них.

— Теперь понятно, почему Шверин называют городом тысяч озёр, — заметила женщина. — Надо будет как-то приехать сюда на экскурсию.

Готтлиб сосредоточенно вёл в это время машину и только улыбался в ответ на Машины высказывания.

Поль Браун, так звали внука Людвига фон Мирбаха, дожидался их за столиком маленького кафе на улице Лерхенштрассе. Он оказался худощавым невзрачным мужчиной лет шестидесяти с выцветшими усталыми глазами и короткими волосами неопределённого соломенно-серого цвета. «Один из тех людей, мимо которых пройдёшь и не заметишь, а если заметишь, то через минуту не вспомнишь, — подумала Маша, здороваясь с мужчиной. — И имя, и фамилия, и внешность — всё серое, ничем не выделяющее из толпы. Даже столик выбрал в углу, подальше от света».

К сожалению, Поль почти не говорил по-русски, хоть и провёл детство в ГДР, где изучение русского языка входило в школьную программу.

— Я был посредственным учеником, — пояснил он на немецком. — Числа привлекали меня больше, чем слова и игры со сверстниками. Плюс не очень благоприятные семейные обстоятельства, заставлявшие маму переезжать из одного города в другой.

Поэтому Александр, как организатор встречи, возложил на себя обязанности переводчика для Маши. Они договорились заранее, что она будет придерживаться версии подготовки брошюры по просьбе ветеранской организации.

— Не совсем понимаю, почему вы решили встретиться именно со мной, — пожал плечами Поль. — Я войну не застал, всю жизнь посвятил бухгалтерии. Я, конечно, рад знакомству, но мне кажется, вам нужен историк. У меня есть один знакомый — могу посоветовать.

— Видите ли, — Маша очаровательно улыбнулась, — к выпуску готовится не совсем обычная брошюра. Обратившимся в нашу компанию ветеранам не нужны всем известные исторические факты. Они хотят наполнить свою книгу разными житейскими курьёзными историями, случавшимися на войне. Прошло много десятилетий, изменились ценности и отношения между разными народами. Ныне живущих потомков интересуют не только наступательно-оборонительные операции, а люди того времени. Причём с разных сторон. Чем они жили, о чём мечтали, какие планы строили, как общались с жёнами и детьми в условиях войны? Вы понимаете, о чём я?

— Понимаю, — Поль заёрзал на стуле, выслушав перевод Александра, — и в то же время нет. Я не жил во время войны.

— Конечно, нам это известно, — продолжила Маша. — Зато ваш дедушка был прямым участником военных действий. Брошюра посвящена весенним месяцам победоносного 1945 года, когда…

— Мой дед, Генрих Браун, был инвалидом и в войне не участвовал. Сожалею, что вам зря пришлось ехать в такую даль! — Поль Браун решительно встал из-за стола.

— Ваш дед, Людвиг фон Мирбах, штандартенфюрер СС, в 1945 году принимал участие в обороне замка Мариенбург, где был тяжело ранен, — тихо проговорил Александр по-немецки, и Поль снова сел. — Он был помещён в тюрьму как нацистский преступник, но сумасшествие, приобретённое в результате ранения, позволило ему избежать сурового наказания. Эти данные есть в рассекреченных архивах, — соврал мужчина, — поэтому не надо разочаровывать девушку, Поль. Ей нужны лишь безобидные воспоминания вашего деда и всё.

— И всё, — повторил Браун и с подозрением взглянул на Александра. — Так вы… оттуда? — Он неопределённо махнул рукой.

— Возможно, но к фрау Марии это не имеет никакого отношения. Она просто добросовестно выполняет заказ клиентов.

— Понятно, — вздохнул Поль. — Что её действительно интересует?

Александр вкратце перевёл Маше состоявшуюся беседу, лишь опустив некоторые моменты. Готтлиб пока помалкивал, не вмешиваясь в разговор.

— Я бы хотела знать, что рассказывал ваш дедушка? Какие-то истории, связанные с войной? — Маша дружелюбно посмотрела на Поля. — Может, вспоминал осаду Мариенбурга? Насколько я знаю, это была целая операция.

— Дед был сумасшедшим, — резко ответил мужчина. — Что он мог рассказать? Иногда сутками молчал, а потом начинал выдавать бессвязные мысли, речёвки и лозунги. Отец рано умер, а мать была слишком добросердечной женщиной, чтобы выставить на улицу бывшего фон Мирбаха. Она пыталась пристроить его в дома престарелых, но каждый раз получала мягкий отказ. Видимо, кто-то не хотел, чтобы его бред выходил дальше пределов семьи. Из-за деда моё детство прошло в постоянных переездах. Стоило с виду безобидному Генриху Брауну выйти на улицу и заявить о скором возрождении Третьего рейха, как мать начинала паковать чемоданы.

— Он так заявлял? — поинтересовался Александр.

— Да, при этом совершенно безапелляционно.

— Сочувствую, — вздохнула Маша.

— Не нужно. Это был крест нашей семьи. Хотя, — Поль Браун улыбнулся, — по-своему я даже благодарен деду.

— За что?

— Видите ли, я родился физически слабым ребёнком, а старик ко мне привязался и, как ни странно, даже слушался. Была у него одна блажь — отправляться в длительные походы по деревням и окрестностям. Родители не хотели его отпускать, но он закатывал такие истерики, что в конце концов они вынуждены были махнуть рукой и позволяли ему гулять, где вздумается. Только мне наказывали сопровождать его. Признаюсь честно, — серое лицо Поля посветлело от воспоминаний, — это были лучшие дни моей жизни. Выходя за город, дед словно преображался. Безумие уходило из его глаз. Он много рассказывал мне о воинственных тевтонских рыцарях, завоевавших когда-то Пруссию, показывал развалины их замков, вспоминал сражения и победы. Знаете, мы ведь даже города меняли только в пределах империи Тевтонского ордена. Это я потом уже понял. А тогда шагал за дедом километр за километром, заходил следом за ним в дома фермеров, угощался свежими яйцами, молоком и зеленью. С простыми селянами дед почему-то находил общий язык. Они не считали его сумасшедшим, жалели, как жертву войны, и охотно делились разными семейными историями и воспоминаниями, до которых дед оказался большим охотником.