Тайна тевтонского замка

— Где?

— Вот здесь, — Маша дотронулась указательным пальцем до щеки рыцаря, — и вот здесь. — Она прикоснулась к его нижней губе.

— Неужели?

Готтлиб задержал её руку, прижал к своим губам и посмотрел Маше в глаза долго и пристально, словно заглянул в самую душу.

— Пойдём наверх, — прошептала женщина и встала из-за стола.

— Пойдём, — согласился мужчина.

Маша первой медленно поднималась по лестнице, чувствуя каждой клеточкой тела взгляд Готтлиба, следующего за ней. Она вошла в комнату и в нерешительности остановилась, подождала, пока щёлкнет замок в двери, и быстро обернулась к Готтлибу:

— Я не…

Он не дал ей договорить, с силой прижался губами к её губам, обхватил руками, поднял и понёс к белеющей в свете ночных фонарей кровати…

Никогда ещё Маша не погружалась в омут такой безудержной страсти, полностью растворившись в ней, позабыв себя, своё имя, настоящее и прошлое. Ничего подобного не было с Трошкиным, где ей отводилась весьма унизительная роль в исполнении супружеских обязанностей, жалкой пародией на экстаз выглядели постельные эпизоды с Игорьком, даже с Кириллом, которому она доверяла, Маша чувствовала себя скованно и неуверенно. Только сейчас она по-настоящему поняла, что значит быть женщиной — желанной и обожаемой. Исчезли стены и потолок, исчезла кровать и условные преграды. Всё мироздание рухнуло, оставив лишь крохотный гостиничный номер, вместивший в себя целую Вселенную, принадлежащую только двум людям — ей и Готтлибу. Они падали в светящуюся бездну и взмывали вверх к облакам солнечного света, зажигали звёзды, вспыхивающие яркими фейерверками, плыли на волнах счастья и погружались в океан безвременья. Две души переплелись, соединяясь в одну, два дыхания слились, и даже сердца двух людей бились в унисон.

Когда Маша вынырнула из призрачного мира чувств, она не могла бы сказать, сколько прошло времени с момента их с Готтлибом захода в номер. Несколько часов или дней, а может, месяцев? Реальность медленно возвращалась в сознание. За окном по-прежнему светили ночные фонари, отбрасывая на лицо Готтлиба, сжимающего Машу в объятиях, причудливые тени.

— Я люблю тебя, — произнёс мужчина. — Я всегда любил тебя.

— Ты уже говорил это, — прошептала Маша и уткнулась лицом в его грудь. — Тогда, в Бранденбурге. А как же та женщина, о которой ты рассказывал? Ты сказал, что давно её любишь, только она не знает об этом.

Готтлиб тихо рассмеялся.

— Ты и есть та женщина. — Он приподнял голову Маши и заглянул ей в глаза. — Моя долгая безответная любовь.

— Как это? — Она села рядом с ним, поджав колени.

Готтлиб дотронулся до подвески, висящей на её шее, медленно провёл рукой по груди, опустился к животу, замер на нём и произнёс:

— Я полюбил тебя сразу, как только увидел в видениях брата Иоганна.

— Не может быть.

— Может, Маша, может. Стоило мне увидеть твои глаза, твои волосы, твои губы…

— А ещё я была только лишь в нижнем белье… почти голая, со спущенными чулками… — улыбнулась Маша. — В девятнадцатом веке мужчины не избалованы обнажёнными женскими телами, может, поэтому ты и оказался под сильным впечатлением?

— Ах, какие глупости ты говоришь, — Готтлиб приподнялся с подушки и покачал головой. — Думаешь, я соблазнился твоим телом? У нас лишь женщины из высшего общества стараются соблюдать нормы приличия и целомудрия. Но это не касается остальных. Ты не представляешь, сколько женщин предлагают себя за гроши на ночных улицах. Среди них встречаются совсем юные и красивые. А деревенские праздники, заканчивающиеся развратом? А специальные дома, куда папаши семейств приводят своих юных отпрысков для удовлетворения похоти?

— Прости, это было бестактно с моей стороны. Я не хотела тебя обидеть. — Маша дотронулась до руки Готтлиба.

— Ничего, ты ведь не знала, — улыбнулся он. — Я полюбил тебя сразу, как только увидел, и не представлял тогда, какие муки ожидают меня долгих пять лет.

— Муки? — удивилась Маша. — От любви?

— От нестерпимой боли. Целых пять лет, пока длилась моя подготовка, наблюдать, как жестокий, бессердечный негодяй, надевший чужую личину, терзает любимую мной женщину, и не иметь возможности остановить его. Целых пять лет я восходил на Голгофу, чувствовал, как в моё сердце вбивают гвозди, спускался с неё, чтобы совершенствовать язык, изучать обычаи, запоминать лица, слова, чтобы снова восходить, терпеть и ждать своего часа.

Готтлиб порывисто обнял Машу, потрясённую его откровениями. Сколько мужества и силы воли должно быть в этом человеке! Сколько благородства и нежности! И причиной этому — любовь, о которой Маша даже не подозревала. Неужели это она, женщина, считавшая себя неудачницей в отношениях с противоположным полом, смогла вызвать такие сильные чувства?

— В тот день, когда мне было позволено вырвать тебя из лап мерзавца, я стал счастливейшим человеком, — продолжал Готтлиб. — Находиться рядом с тобой, Маша, слышать твой голос, пусть и недовольный, испуганный, видеть твои глаза, взять на себя твою защиту — оказалось величайшей наградой в этой жизни. Правда, — он тяжело вздохнул, — моя любовь чуть не послужила против меня.

— Как такое возможно?

— Руководство ордена не могло не заметить чувства, которые я испытывал к тебе. Именно поэтому на капитуле был поставлен вопрос о возможности моей дальнейшей подготовке к переходу в будущее. Большинство братьев посчитали, что любовь к женщине может отвлечь меня от выполнения главной миссии, и проголосовали за отстранение моей кандидатуры.

— Что? — воскликнула Маша. — Они постановили не пускать тебя ко мне?

— Да, — кивнул Готтлиб. — Несмотря на то, что я был лучшим в группе.

— Как же так? — Маша похолодела при мысли, что вместо Готтлиба мог явиться совершенно другой мужчина, равнодушный и бесстрастный, и она никогда не узнала бы о существовании чудесной Вселенной, не качалась бы в её волнах и не слушала бы признания обожающего её рыцаря. — Но ты ведь пришёл! Тебе удалось их обмануть?

— Нет, — Готтлиб покачал головой. — Никто не смеет идти против решений капитула. Это всё брат Иоганн. Он заявил, что если и есть сила, способная предотвратить апокалипсис — так это любовь и помощь Господа. Поэтому либо я отправлюсь в будущее, либо вход в видениях больше не откроется. Капитул был вынужден отменить своё решение и утвердил мою кандидатуру.

— Как я люблю вашего брата Иоганна! — воскликнула Маша, бросаясь Готтлибу на шею. — Он добрый, чуткий, отзывчивый человек!

— А меня? — тихо спросил рыцарь. — Меня ты любишь? Нет, подожди, не отвечай! — Готтлиб прикрыл Маше ладонью рот. — Это неправильный вопрос. Я больше не буду задавать его. Только прошу тебя — если когда-нибудь поймёшь, что любишь меня — скажи мне об этом.

— Хорошо, — прошептала Маша. — Обязательно скажу. — Она легла рядом с Готтлибом, положив голову ему на плечо. — Подожди немного.

— Я готов ждать хоть вечность, не будь впереди апокалипсиса.

— Ну что? Укладываемся спать? Нам завтра ещё в Вену ехать. Хотя нет, уже сегодня. — Маша взглянула на часы. — Четыре утра.

— Вот именно, что завтра, — проговорил Готтлиб, поворачиваясь к ней с улыбкой. — А сегодня — наш день.

— А как же апокалипсис? — игриво спросила Маша, уворачиваясь от поцелуя.

— Задерживается на сутки, — прошептал Готтлиб, и Вселенная снова поглотила их обоих.

* * *