Тайна Тихого океана

В центре стола возвышалась устрашающая груда металлических или с металлическими деталями предметов: гильзы, расплющенные пули, ремни с желтоватыми пряжками, булавки, пуговицы… Женевьев Картье двумя пальчиками, за скобу брезгливо подняла незнакомой марки пистолет и словно бы удивленно проговорила:

– Настоящий! – Она еще не выбрала, как вести себя дальше. Хвалить или ругать организатора операции. А может, он станет союзником в борьбе с надменным лордом?

Мисимо-сан наткнулся взглядом на холеные ногти Джеремеи Паплфайера, но тот тут же убрал руки со стола. Мистер Сельпуко откинулся на спинку кресла, что вроде бы свидетельствовало, насколько ему комфортно. Но верилось с трудом.

– Натюрлих! – зажевал сигару вон Зеельштадт. И все равно за поддельным восхищением в его выпуклых рыбьих глазах прятался гаденький страх. – Трофей, можно сказать. Последняя память о безвременно усопшем командире русского объекта… – Его голос звучал как фанфары. Но почему-то Бруно казалось, что окружающие не разделяют радость.

– Память… – эхом вдруг откликнулись проснувшиеся динамики, вмонтированные по бокам над колесами кресла-газонокосилки Мартина. Провод от динамиков черной змейкой тянулся через грудь рейхсляйтера и скрывался в складках дряблой кожи на шее где-то между третьим и четвертым подбородками. Рейхсляйтер медленно поднял голову, обвел присутствующих взглядом мутных, водянистых глаз и медленно, шепотом проговорил: – Память – единственное, что врачи оставили у меня нетронутым. Я помню все: величие и падение Империи, помню факельные шествия и воздетые вверх руки миллионов, речи Йозефа и маленькие, трясущиеся пальчики Адольфа… Какой был план, а, герры? Какой гросс план! Мир у ног Третьего Рейха! И все рухнуло… Рухнуло из-за нескольких киндер швайн, которые шлехт, испугались, профукали, недосмотрели… Полный капут… Предатели…

При первых же словах предводителя головы мистера Паплфайера, Сельпуко и вон Зеельштадта вжились в плечи, шеи остальных вытянулись. Только в дальнем конце стола продолжал, как ни в чем не бывало, строчить по бумаге ручкой очень странный для этой компании молодой человек. Бугай с торсом «Мистер Америка». Равнодушный к происходящему настолько, что остальные ему люто завидовали.

Похожая на разваренную птичью лапу ладонь Мартина судорожно сжала рукоять управления креслом. С кошачьим урчанием заработал электродвигатель, сервоприводы вытолкнули кресло на открытое место. Лезвия газонокосилки заходили туда-сюда с тихим сенокосным шелестом, перемалывая вхолостую пространство зала. И по залу от лезвий во все стороны метнулись люминесцентные зайчики, завораживая заседателей, как глаза кобр.

Мартин неторопливо, с каучуковой мягкостью объехал вокруг стола и остановился за спиной Бруно вон Зеельштадта – и тому пришлось извернуться в своем кресле, чтобы видеть рейхсляйтера. Но Мартин на Бруно не смотрел. Смотрел он на груду металла в центре стола. Все напряженно ждали, подозревая, что неспроста герр Борман сегодня выбрал кресло-газонокосилку.

– Комрад Паплфайер, – не отрываясь от созерцания доставленного с Муринских болот хлама, обратился рейхсляйтер к высокому усачу в ковбойском прикиде (от «Levi's» никуда не денешься), похожему на вымазанного гуталином Курта Воннегута [8] , – как прошла акция по нейтрализации контрразведывательных и разведывательных служб вашей великой, хм-хм, страны?

8

Наст. имя Кирилл Воненгович, агент КГБ с 1962 г. Отслеживал настроения и вел широкую пропагандистскую работу среди хиппи, маскируясь под прогрессивного писателя. Наиболее известен романом «Колыбель для кошки» – наст. автор Александр Казанцев

– Вери велл, Мартин, – с ледяной уверенностью улыбнулся поджарый, как насекомое богомол, Джеремея Дж. Паплфайер III – некоронованный король Гарлема, нюхая опять же не зажженную длинную тонкую сигареллу «Cohiba Mini». – Еще в октябре я сказал Билли: «Слушай, парень, если ты жахнешь по этому гребанному Афганистану своими гребаными коммандос, то я тебе подарю ранчо под городом Остин, штат Техас, а сраная Европа наверняка не станет перечить – и поэтому круто облажается со своей евро!» Так я сказал. Не знаю уж, какой из доводов подействовал, но маза-фака Билли войну начал, а потом с этой драной войной влип в бычье дерьмо по самые свои драные Моникой яйца. Так что теперь и долбанное ЦРУ, и долбанное АНБ, и все остальные долбанные янки напрягают свои жопы только на то, чтобы сгладить последствия сраной войны. Кстати, европейские разведки, суки, тоже отвлечены от нас. Они копают под «Бэнк оф Нью-Йорк», чтобы русских посадить на сраку с кредитами МВФ.

– Секвойи незыблемы, пока незыблемы ветер и вода, – раздался приглушенный голос из полумрака в дальнем конце залы.

Заговорщики непроизвольно вздрогнули. Всякий вздрагивал, когда слышал голос первого помощника Мартина Бормана, индейца из племени бороро по имени Кортес (или это была фамилия? или прозвище? кличка? звание? – никто не знал. И редко кто понимал смысл его метафор и эвфемизмов).

Кортес стоял в сумерках алькова, скрестив руки на груди, неподвижный, как статуя командора, тонкогубый, с заплетенными на затылке в тонкую косицу волосами. Тем не менее, люминесцентный луч дотягивался щупальцем в нишу достаточно, чтобы, как надпись на Исифгемском камне, на лице Кортеса читался шрам. Начинающийся у левого виска, пересекающий надбровье, спускающийся по переносице и носовому хрящу, делающий круг по периметру правого глаза и заканчивающийся у правого уголка рта.

– Данке шон, мистер Паплфайер, – растянул в ответной улыбке жирные синюшные губы рейхсляйтер. – Вы на славу поработали. Мне уже доложили. – Несмотря на неарийский цвет кожи, негр напоминал Мартину начальника партийной канцелярии Гесса, которого, дай бог памяти, в тридцать не вспомнить каком году еще молодой Борман сменил на этой должности. – А что скажет партайгеноссе Альбедиль?

Мистер Паплфайер еще собирал дружеские, ободряющие улыбки коллег, а Бенджамин Альбедиль уже проворно вскочил, чуть не отшвырнув кресло. Если б его сейчас увидел кто-нибудь из подчиненных, то наверняка не узнал бы, столько животного подобострастия заключалось в услужливо изогнувшейся фигуре обычно невозмутимого мистера.

– Задача битте на четыреста процентов, – ловя малейшие нюансы в мимике предводителя, поедая предводителя влюбленными глазами, бодро начал мистер Альбедиль. – С чувством удовлетворения от выполненного долга могу заявить, что академическая наука поверила. Эти кретины уже готовят экспедиции и берут пробы льда в Антарктиде. В мировой прессе за прошедшую неделю опубликовано тысяча шестьсот семьдесят три статьи про грядущее всеобщее потепление и пятьсот девяносто одна про наступающий ледниковый период. По ведущим телеканалам сорока девяти государств слова «глобальное потепление» за прошедшую неделю прозвучали один миллион семьсот сорок шесть раз, «новый ледниковый период» – пятьсот тридцать одна тысяча восемьсот пять раз. Из них даже двести два раза по МТВ, благодаря мною оплаченными съемками клипа «Кипяченая вьюга». В общем, легенда про начавшееся изменение климата планеты благополучно внедрена в массовое сознание. И я смею битте, что в этом есть дер кнабе и моих скромных заслуг. – В финале выступления мистер Альбедиль позволил себе чуть разогнуть спину, поскольку глаза босса снова смежились, и из динамиков послышалось убаюкивающее сопение.

– Как-то это у вас слишком шнель выходит. И как-то слишком обтекаемо вы говорите, – буркнул под нос давний недруг мистера Альбедиля мистер Сельпуко. Однако видя, что колкость не разбудила предводителя, почел за лучшее заткнуться.

– Вас ист дас? – подчеркнул сиюминутное поражение врага мистер Альбедиль. Естественно, не ожидая ответа на вопрос.

– Маклин? – вяло шевельнул пальцами главарь.

Лукино Маклин живо подхватился с места:

– Аргентина многие годы считалась образцом динамично развивающейся экономики. Теперь наш внешний долг – сто тридцать два миллиарда долларов. Аргентина входила в группу так называемых новых богатых стран. Теперь сокращены зарплаты госслужащих и прекращены выплаты пенсионных пособий. В Буэнос-Айресе полиции пришлось разгонять слезоточивым газом многотысячную демонстрацию, собравшуюся перед президентским дворцом. По стране прокатилась волна погромов и грабежей. Министр экономики Доминго Кавальо подал в отставку, а президент объявил о введении чрезвычайного положения.

– Кримсон? – устало выдохнулБорман.

Лорд встал, храня достоинство:

– Индия готова обрушить на Пакистан весь свой ядерный потенциал. Пакистан готов засыпать Индию своими ядерными ракетами. Срыв миротворческих миссий западной дипломатии мне ежедневно обходится в миллион четыреста двадцать тысяч триста восемьсот семь фунтов стерлингов.

Борман, не поднимая век, кивком ладони усадил докладчика и махнул рукой туда, где увлеченно, дешевой авторучкой строчил что-то на уже восьмом с начала заседания листе бумаги молодой атлет. Почти греческий бог. Почти самый необычный в этой компании. Выгоревшую на солнце и изношенную до ниток рубашку и самопально скроенные из старых джинсов шорты никто другой здесь бы надеть не посмел. А парень – ничего. И не замечал частых косых взглядов, настолько был погружен в писанину. Только иногда морщинка пробегала по размытым бровям, словно нарисованным черной гуашью на мокром ватмане.

Даже сейчас он оторвался от исписанных листов лишь после второго приглашающего взмаха руки босса и после того, как над столом повисло особо гнетущее молчание.

Поняв наконец, чьего доклада все ждут, молодой человек нимало не смутился. Наоборот: поморщился, будто его отвлекли от гораздо более важных, чем пустопорожний треп дел, неторопливо встал, посмотрел в бумаги. И неожиданно приятным, хотя и ленивым тенором заговорил – причем не на немецком, а на пиджн-инглиш:

– Ну, чего тут размазывать… В общем, выбранная дата, конечно, не идеальна, но дальше тянуть нельзя. «Славянская булава» переполнена электричеством и может сработать самопроизвольно. Я как раз рассчитываю, к чему это приведет, и ничего утешительного не нахожу. С метеорологической точки зрения, понятно. Так что, мы просто обязаны управиться до первого января две тысячи второго года.