Тайна трех: Египет и Вавилон
Шрифт:
Не думали, как мы не думаем; не слышали, как мы не слышим шума подходящего потопа, уже не водного.
Океанский кабель и радио не повторят ли когда-нибудь древнюю клинопись:
Ануннаки, диаволы, подняли факелы,Облистали землю страшными блесками…Ярость Ададова вздыбилась до неба…И разбила землю, как сосуд горшечника.Что это, было или будет? было и будет, — отзывается эхо веков в вечности, как зловещее карканье ворона.
В жизни каждого человека наступает минута, когда душа его
Но и все века к ней шли. Ее уже предрек Вавилон: душа его увидела смерть, как раненая львица ниневийская.
ГИЛЬГАМЕШ И ДРЕВО ЖИЗНИ
Таково начало «Гильгамеша», как бы начало «Фауста». Вот когда уже начинается трагедия знания, наша трагедия по преимуществу. Фауст и Гильгамеш — обладатели знания, искатели жизни.
«Жизни ты ищешь, но не найдешь» — это о Гильгамеше сказано, и почти то же о Фаусте:
Grau, lieber Freund, sind alle Theorien;Doch ewig grun der goldne Baum des Lebens.Все умозренья, милый друг мой, серы;Но вечно зелено златое Древо Жизни.Древо Познания не есть Древо Жизни: кто вкусит от первого, не вкусив от второго, смертью умрет. Несоединимость двух порядков, бытия и мышления, — вот источник Гильгамешевой-Фаустовой трагедии.
Я знаю, что умру, и перед этим единственным знанием все остальные знания ничтожны, ненужны, потому что не избавляют меня от смерти, не отрицают, а утверждают смерть. Чем больше я знаю, тем больше постигаю смерть, ибо существо знания, закон необходимости — закон смерти: «все изошло из праха и отыдет в прах» (Еккл. III, 20). Чем больше я знаю, тем больше вкушаю от смертной горечи, скорби смертной: «кто умножает познание, умножает скорбь» (Еккл. I, 18). Я свободен в знании, а в жизни раб. Знать — мочь? Нет, не мочь, потому что никакое знание смерти победить не может. Чем больше я знаю, тем больше умираю. Знание — смерть, вот последнее слово Гильгамешевой-Фаустовой мудрости.
Сохранился вавилонский резной камень-печать с изображением мужа и жены, сидящих друг против друга, у дерева с плодами; оба простирают руки к нему, как бы готовясь сорвать плод; за спиной жены — змей.
«От всякого дерева в саду ты будешь есть; а от древа познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь» (Быт. II, 17).
Как не умереть, соединить древо познания с древом жизни? От Гильгамеша до Фауста, это вопрос всего человечества.
К тому же кругу сказаний относится другой вавилонский богатырь Адапа.
Случайно созвучие имен Адапа — адам, но не мифов. Тело Адама «взято от земли вавилонской», по Талмуду (Micha Josef bin Gorion); а по сказанию вавилонскому, Адапа — сын бога Эа (Еа — Ja), первый человек, «семя человеческое», Zer ameluti. И судьба Адапы — Адама, так же как судьба Гильгамеша, есть трагедия знания:
Знание дал ему Бог, но жизни вечной не дал.(Adapa, 4)В священном городе Эриду, в Устье Рек, там, где был древле Эдем, готовит Адапа, первосвященник Божий, чистыми руками хлебы предложения, ловит рыбу для Божьей трапезы. Однажды, в море, полуденный ветер опрокинул челн его. Адапа заклял ветер, волшебная сила заклятия «сломала крылья ветру», и на семь дней ветер затих. Сведав о том, разгневанный бог Ану зовет Адапу на суд, а бог Эа дает ему мудрый совет: «В разодранную ризу облекись — знак скорби по двум умершим богам, Таммузу и Гишзиде, небесным привратникам».
Когда же предстанешь на суд,Пищу смерти предложат тебе, — не ешь;Воду смерти предложат тебе, — не пей;Ризу подадут тебе, — облекись;Масть подадут тебе, умастись.Адапа исполнил совет. Таммуз и Гишзида, увидев скорбную ризу, проводили его в небо, заступились за него перед Ану, и гнев бога утишился, но не совсем:
«Для чего открыл Эа мужу нечистомуТайны земные, тайны небесные,Дал ему силу и славу безмерную?А мы, что для него могли бы мы сделать еще?Принесите ему пищу жизни, да есть».Пищу жизни принесли ему, — не ел;Воду жизни принесли ему, — не пил;Ризу подали, — облекся в нее,Подали масть, — умастился ей.И дивясь, вопросил его Ану Отец:«Зачем ты, Адапа, не ел и не пил?»Адапа. «Эа мой бог повелел: не ешь, не пей».
Ану. «Земного земле возвратите же!»
Таков приговор Божий над человеком: «Возвратишься в землю, из которой ты взят» (Быт. III, 19).
Тут все как будто нарочно темно, недосказано, или двусмысленно. Кажется, что говорящий больше знает, чем говорит; не может или не хочет сказать всего, приподымает угол завесы и опускает тотчас же. О самом главном сказано вскользь или вовсе умолчано.
Где совершается конец Адаповой мистерии, во времени или в вечности? Когда ветер опрокинул челн, спасся Адапа или погиб в море, — первый человек, так же как все первое человечество в водах потопа? Если погиб, то, возвращаясь на землю, он снова рождается, как второй Адам второго мира, послепотопного. Не потому ли и облекается в новую одежду смерти — в тело смерти?
В каждом слове загадка; все сокращено, сжато, как в семени, но из этого малого семени вырастает великое дерево — судьба человечества.
Не послушался Бога Адам и умер; послушался Адапа и тоже умер: как будто не в послушании тут дело, не в воле человеческой.
Если бы Адапа Бога не послушался, то наследовал бы вечную жизнь. Тут уже мановение тишайшее к бунту, к человекобожеству; таков, по крайней мере, один из двух возможных смыслов, недосказанных. Иное мановение в Бытии, но, страшно сказать, почти та же двусмысленность.
Обманул ли Змей Адама? «Знает Бог, что в день, в который вы вкусите их (плодов с древа познания), откроются глаза ваши, и вы будете, как боги» (Быт. III, 5). Но ведь и Бог говорит почти то же: «вот, Адам стал, как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от древа жизни, и не стал жить вечно» (Быт. III, 22).
Нет, Змей не обманул Адама, и Эа не обманул Адапу. Сами они обманулись ложным, потому что неполным, знанием. Elohim, — значит «Боги», — может быть, Три Бога в Одном.