Тайна замковой горы

Так и случилось. Родилась прелестная девчушка, которую в крещении нарекли Севастианой. Я любила крестницу как свою родную дочь. Да её и невозможно было не любить. Она была милым, добрым ребёнком с живой фантазией и богатым воображением. Она была неистощима в изобретении новых игр, обожала читать книжки, и сама придумывала всякие истории. Маленькая Севви росла, и всё ярче расцветала её красота. Она хорошо пела, играла на фортепиано, а в танцах ей не было равных. Вокруг девушки всегда было много воздыхателей и искателей её руки. Но Севастиана не была ветреной кокеткой, поэтому к выбору спутника жизни отнеслась ответственно.

Настал день, моя крестница приехала ко мне и привезла приглашение на церемонию обручения. Её избранником стал ваш отец, граф Маркус Вундерстайн. Отпрыск древнейшего и прославленного рода, он был молод, хорош собой, вращался в высшем свете, имел лёгкий характер и добрую репутацию. Родители графа к тому времени уже отошли в иной мир, братьев и сестёр у Маркуса не было, и он единолично распоряжался своим небольшим состоянием. Да, он был небогат, но на достойную семейную жизнь средств хватало. Граф не был ни игроком, ни кутилой, поэтому потеря средств к существованию им не грозила. К тому же, он имел доступ в высшее общество, поэтому после замужества Севастиана могла бы посещать приёмы у короля, балы и рауты, двери в которые были открыты только представителям высшего дворянства. Для молодой красивой девушки это тоже было небезразлично.

Одним словом, выбор её был одобрен, родители благословили молодых, и через некоторое время сыграли свадьбу.

Я часто бывала в гостях у молодожёнов, сначала с подругой, вашей бабушкой, а потом, когда её не стало, то и одна. Ваши родители любили приглашать гостей, поэтому всегда звали и меня. А через год родились вы. И в раннем детстве я часто держала вас на руках, но, разумеется, вы были слишком малы, чтобы помнить это. А потом… – госпожа Фрюлинг вздохнула и замолчала, но мне и без этого было понятно, что означает это «потом».

– Прошу прощения, что отняла у вас столько времени своим рассказом, – продолжила дама. – Собственно говоря, я вас побеспокоила потому, что у меня есть к вам одна просьба.

Вот оно что! А я, было, подумал, что, наконец-то нашёлся человек, который просто хочет меня проведать, поговорить о родителях… Я ответил, наверное, чересчур резко, но мне было очень обидно:

– К сожалению, госпожа Фрюлинг, я вряд ли чем-то могу быть вам полезен. До моего совершеннолетия всеми моими средствами и всем имуществом распоряжается моя опекунша, госпожа Шмерц. Мне выдают совсем маленькую сумму на карманные расходы. Так что, ничем не смогу вам помочь.

Я уже собирался раскланяться и гордо удалиться, как госпожа Фрюлинг улыбнулась и сказала:

– Нет-нет, прошу прощения за то, что неясно выразила свою мысль. Я совершенно не нуждаюсь в средствах. Мой покойный муж оставил мне неплохое состояние, которое позволяет не только безбедно жить, но и оказывать помощь другим, когда это требуется. Кроме того, мой сын, который пошёл по стопам отца и стал дипломатом, тоже мне помогает. Нет, моя просьба совершенно иного рода.

Слышали ли вы, что король Максимилиан открыл свой зверинец для посещения всем своим подданным? (Я, разумеется, не слышал). Наш государь очень любит животных. Про это узнали послы, представляющие в нашей стране свои государства. И правители этих стран стали преподносить в дар его величеству самых разнообразных зверей. Король захотел, чтобы все эти животные не ютились в тесных грязных клетках, и повелел разбить огромный парк, оборудованный обширными вольерами, в которых его питомцы чувствовали себя так же свободно, как на воле. Когда через несколько лет труды были закончены, то все признали, что королевский зоопарк ни в чём не уступает лучшим зоопаркам мира.

Тогда король рассудил, что будет несправедливо, если любоваться на животных, и наблюдать за их повадками будут только члены королевской семьи и придворные. И он распорядился пять дней в неделю открывать двери зоопарка для всех желающих. Те из моих знакомых, которые уже посетили королевский зверинец, остались в полном восторге.

Должна признаться, что я тоже очень люблю животных, и хотела бы на них посмотреть, но мне не с кем пойти. Мой сын с женой и с внучкой живут в Южной Америке (он служит там послом в одной из стран). А среди моих приятельниц, желающих не нашлось: кто болен, кто боится животных, а кто просто их не любит. А идти одной – это не получить никакого удовольствия. Ведь хочется с кем-то поделиться впечатлениями, поговорить. Вот я и подумала, может быть, вы составите мне компанию?

Предложение вырваться хоть ненадолго из стен пансиона, посмотреть на животных, было, разумеется, очень соблазнительным. Но я настолько разуверился в возможности чего-то хорошего в своей жизни, что мрачно ответил:

– К сожалению, меня не отпустят. Меня предупреждали, что выходить на улицу я могу только в сопровождении госпожи Шмерц, представителя опеки или директора лицея…

– О, пусть это вас не тревожит, – успокоила меня госпожа Фрюлинг. – Я получила письменное разрешение от вашего начальства, что могу вас забрать до девяти часов вечера.

И она продемонстрировала мне какую-то бумагу. Позже я узнал, что покойный муж госпожи Фрюлинг имел весьма обширные связи. Он был дружен с директором департамента образования, и последний, узнав от госпожи Фрюлинг мою историю, выдал ей письменное разрешение забирать меня к себе в любое свободное время, кроме ночного. Директор лицея тоже не возражал. Он был разумным и порядочным человеком и видел, в каком душевном состоянии я поступил к ним. Поговорив с госпожой Фрюлинг, он понял, что эта дама, возможно, сумеет излечить мою исковерканную душу, и не ошибся.

Но я всё ещё упрямился и сказал, что в три у нас обед, на что госпожа Фрюлинг с улыбкой ответила, что мы найдём, где перекусить.

Итак, не веря своему счастью, я опрометью кинулся переодеваться, и уже через несколько минут мы вышли из здания лицея.

Госпожа Фрюлинг наняла экипаж, и мы отправились в путь. Стояла тёплая ранняя осень, так называемое «бабье лето», верх экипажа был опущен, и я без устали любовался голубым небом, разноцветной осенней листвой, красивыми фасадами домов. Как давно я не испытывал этой простой радости!

34. Вторая фотография (продолжение). В зоопарке

Не буду тебе, Поль, подробно рассказывать про сам зоопарк, ты там бывал много раз, видел всех животных, и не хуже моего знаешь, как там всё устроено.

Скажу только, что этот день до мельчайших подробностей запечатлелся в моей памяти. Ведь именно с этого светлого, тихого и теплого осеннего дня началось возрождение во мне любви, доброты и радости.

Мы бродили от вольера к вольеру, глазели на животных (а я почти никого из них раньше не видел живьём), смеялись над их проделками (да, я, оказывается, ещё не разучился смеяться!), кормили, если это разрешалось. Должен тебе сказать, что король, беспокоясь как о животных, так и о посетителях, распорядился около каждого вольера поставить обученного служителя, который отвечал бы на вопросы, рассказывал о привычках и образе жизни своих подопечных и, если разрешалось, давал посетителям морковку, четвертинку капусты или специальный хлебец для угощения животных. Денег за это не брали, но у каждого вольера имелась копилка, на которой было написано, что собранные средства пойдут на корм для обитателей зоопарка. И госпожа Фрюлинг не пропустила ни одной копилки.

Ещё в самом начале нашего путешествия по зоосаду я попросил её не называть меня «ваше сиятельство». Ты знаешь, я до сих пор не люблю это обращение, потому что помню, при каких обстоятельствах получил титул. Пришлось разрешить так обращаться ко мне только Микельсу и его семье, иначе он бы очень расстроился, ты понимаешь.

Госпожа Фрюлинг спросила, как же лучше ко мне обращаться? Я немного задумался. У Шмерцев меня называли по имени, но это случалось очень редко. Представитель опеки звал меня «господин граф», а в лицее и учителя и учащиеся обращались ко мне по фамилии.