Тайна замковой горы

Печалила меня только мысль о том, что бабушка Генри не дожила до этого времени.

За оставшийся летний месяц мне предстояло сделать три важных дела: поступить в университет (тогда вступительные экзамены сдавали позже, чем сейчас – в сентябре), съездить в замок, и купить автомобиль.

До экзаменов оставалось недели три, а сразу после них начинались занятия в университете. Поэтому все дела надо было делать побыстрее. Я решил начать с покупки автомобиля. Мне очень хотелось въехать в замок на личном авто. Конечно, это было юношеское тщеславие, но я всё-таки решил исполнить свою мечту. Оправдывал я себя тем, что на автомобиле можно добраться до замка гораздо быстрее, чем в экипаже. Большими средствами я не располагал, поэтому купил сравнительно недорогую модель и отправился в путь.

Я ехал почти без остановок, только перекусил один раз в придорожном трактире, да постоял недолго у того места, где когда-то находился злополучный овраг, в котором погибли мои родители.

Когда я въехал в Вундерстайн, то мой автомобиль произвёл настоящий фурор. Люди бросали все дела, чтобы поглазеть на диковинную повозку без лошади. Автомобили заезжали к ним нечасто. Когда моя машина приблизилась к замку, то в просвете полуразрушенных ворот показалась мужская фигура. Она устремилась ко мне навстречу, и когда мы почти поравнялись, я остановился.

Микельс, а это был он, тогда ещё статный молодой мужчина, был взволнован почти до слёз.

– Ваше сиятельство! Вы приехали! Вы всё-таки приехали! А я верил, что вы приедете, я вас ждал. Недели две уж прошло, как вам восемнадцать сравнялось, а вы всё не едете. Я уже в столицу собирался, узнать, как у вас дела, сказать, что ждём вас…

Я почувствовал, что должен был хотя бы написать. Но я и предположить не мог, что про меня кто-то помнит, что меня ждут.

Я пригласил Микельса сесть в машину, и мы въехали во двор замка. Здесь нас встретила молодая женщина – жена Микельса Фанни. Она немного робела, и старалась держаться позади мужа.

Вместе мы открыли дверь и вошли в замок. Я и Микельс – через двенадцать лет после того, как покинули его, а Фанни – впервые.

Со смешанным чувством радости и печали вступил я под эти своды. Здесь я провёл самые счастливые и беззаботные дни моей жизни, и здесь же я испытал самое огромное горе.

А Микельс всё говорил и говорил. Он сообщил мне о смерти своих родителей, о том, как они мечтали снова увидеть меня, да вот, не пришлось… Рассказал о замужестве своей сестры, о своей женитьбе. Поведал и о том, как переживали верные слуги, когда в замок наезжала госпожа Шмерц, как выносила и запихивала в экипаж какие-то вещи. И как они старались не попадаться ей на глаза, хотя очень хотелось спросить, куда и зачем она увозит господское имущество. Я понимал, что они чувствуют передо мной вину за это, и поспешил успокоить Микельсов, сказав, что важно только одно: они сохранили для меня самое дорогое – самих себя. Они были тронуты, но я увидел в глазах Микельса невысказанный вопрос. Я попросил прямо сказать, что его беспокоит.

– Я хотел бы узнать, ваше сиятельство (если это дерзость с моей стороны, простите меня): можем ли мы считать себя по-прежнему слугами дома графа Вундерстайна, или вы предпочтете нанять другую прислугу, а нам надо искать иное место?

Я понял, что дело не только в работе или жилье. Нет. Самое главное, они не мыслили другой жизни, чем жизнь в замке, иных хозяев, кроме нашего семейства. Бабушка Генри часто рассказывала мне, что семейства Вундерстайнов и Микельсов веками жили рядом, и говорила, что такие связи разрывать нельзя.

Я поспешил успокоить Микельсов, сказав, что и не представляю никаких других слуг, кроме них, но выразил сожаление, что моё теперешнее финансовое положение не позволит мне платить им большое жалованье, которого они, безусловно, заслуживают за свою верность.

Они не могли скрыть свою радость и облегчение. Микельс заверил меня, что размер жалования для них неважен, самое главное – что они снова получили работу и кров.

– Отец мечтал об этом дне, – сказал он. – Думаю, он сейчас радуется на небесах вместе с матушкой и Ленни.

Мои вновь обретенные слуги сразу же начали хлопотать по хозяйству. Но замок был мало пригоден для ночлега. Воздух был сырым и затхлым. Постельное бельё за долгие годы приобрело неприятный запах. Растопить печь и камины было нечем.

Немного смущаясь, Микельс спросил, не соизволю ли я провести несколько дней в местной гостинице, где хозяином был его зять Антоний.

– Анна будет так уж рада! Она тоже вас ждала… Хотя и негоже вам жить в гостинице, да всё же лучше, чем здесь. А мы уж приложим руки, через несколько дней вы замок не узнаете.

Микельс сел со мной в машину, а Фанни отказалась. Тогда она побаивалась этого транспортного средства.

В гостинице меня встретили с распростёртыми объятьями. До Антония и Анны уже дошли слухи о том, что некий молодой человек на новомодном средстве передвижения проехал через город, но нигде не остановился, а сразу направился в замок. Никем иным, кроме как графом Вундерстайном этот незнакомец быть не мог.

Меня ожидал самый радушный приём. Был подан роскошный ужин, которым не стыдно было бы угостить и короля. Где-то в середине трапезы явился сам мэр города, который услышал о моём приезде и решил лично меня поприветствовать и узнать о моих планах. Я сказал, что мне ещё предстоит учеба в университете, но в свободное время я обязательно буду приезжать в своё родовое гнездо. Мэр пожелал мне успехов и выразил надежду, что я буду способствовать процветанию родного города.

Я очень устал в этот день, ужин затянулся за полночь, и я был рад, когда он, наконец, закончился. Мне отвели самый лучший номер, и я заснул, едва положив голову на подушку.

Проснулся я поздно. Микельс ждал моего пробуждения в коридоре, и услышав, что я поднялся, сейчас же появился с предложением своих услуг. С детских лет я всё делал сам, поэтому желание Микельса непременно помогать мне умываться и одеваться сильно меня смутило. Я сказал, что привык одеваться самостоятельно, что очень огорчило Микельса. Он объяснил, что все годы отец обучал его обязанностям камердинера, которые были освящены вековыми традициями. Отказ от них Микельс считал величайшим кощунством. Я же попытался ему объяснить, что я, напротив, с этими традициями совсем не знаком, поэтому не считаю их исполнение обязательным.

Микельс хоть обиделся, но спорить не стал. Впрочем, он вскоре снова обрёл хорошее настроение. Ведь ему предстояло изрядно потрудиться, чтобы привести замок в пригодное для жизни состояние. Я выдал ему деньги на необходимые расходы, и он, препоручив меня заботам Антония и Анны, удалился почти бегом.

Три дня я провёл под гостеприимным кровом гостиницы. Хозяева, кажется, задались целью откормить меня, как на убой. Завтрак плавно перетекал в обед, а тот в ужин. Мне предложили приносить еду в номер, но я отказался, и столовался в общем зале. Приток посетителей увеличился во много раз: кажется, всем жителям городка понадобилось хоть на минутку заглянуть в трактир при гостинице. Всем хотелось хоть одним глазком посмотреть на молодого графа Вундерстайна. Анне пришлось нанимать дополнительную прислугу на кухню, иначе бы они не справились.

Мне же очень хотелось удрать из гостиницы и побродить по городу, но, представив, что за мной будет ходить толпа любопытствующих зевак, я от этой мысли отказался. Микельс являлся ко мне дважды в день: утром и вечером. Он осведомляться о моем самочувствии, спрашивал, нет ли у меня каких-то поручений к нему. На мой вопрос, когда можно будет вернуться в замок, он неизменно отвечал:

– Скоро.

И вот, вечером третьего дня он торжественно объявил, что утром можно будет снова вернуться под крышу замка.