Тайна Змеиной пещеры(Повесть)

* * *

Пока фотограф возился под черным покрывалом, Яшка залез под краешек скамейки, сел на землю, а Антон пристроился около завхоза, который стоял крайним и держал руку на поясе. Так после на карточке и вышло: Яшка выглядывает из-под скамейки, а Антон — из-за спины завхоза. Над завхозом все подшучивали — оторвал, мол, у председательского сына голову, взял ее под мышку и сфотографировался. Теперь жди: из области приедет следователь, будет опрашивать, как завхоз дошел до такой жизни?

Завхоз злился:

— Поднесло его. Нужна мне была его голова под мышкой! У меня свой сын есть. И голова у него не хуже. Микола мой учится так, что мне бы его голову, давно бы я вон где сидел. — И показывал рукой вверх.

В луга шли шумной ватагой. У самого Афонькиного дома Антон высоко и нескладно запел:

Ой, любо косари Сено косят до зари.

А конопатая Зинка собрала вокруг себя девчонок и ну выводить подголоском:

Там Васы-и-лько сено косит, Тонкий голос перено-о-сит.

В раскрытом окне показался Афонька. Он был без рубашки и весь отливал краснотой.

Ребята увидели в оконной раме его портрет, позолоченный лучами заходящего солнца и кинулись плясать.

Афонька со злостью плюнул им под ноги и захлопнул окно.

Антон подмигнул Сережке-цыгану.

— Видал, рыжее чудо-юдо? Главное сделано — концерт для Афоньки удался. Теперь он уж никак не усомнится, что копны будут сложены, и кино, бесплатное звуковое кино, для ребят непременно будет. По-Афонькиному все равно не выйдет.

В село входило стадо. Над широкой улицей повисла пыльная завеса. Окунувшись в нее, солнце окончательно померкло и ушло за горизонт. К тому часу луна уже была в полной силе. Не успев сгуститься, сумерки начали отбеливаться. Словно полотном покрывалась дорога. Кусты, стоящие поодаль, начали приобретать причудливые формы. Ребята незаметно забегали вперед, и когда какой-нибудь куст оживал, девчонки поднимали визг.

Работалось легко, копны складывались и росли, как из воды. Дела для ребячьей артели хватило часа на три-четыре. Оказалось, что колхозники успели много сложить до их прихода, еще засветло.

Кто первым услышал шорох сухого сена, ребята не запомнили. Помнят только, что кто-то, ойкнув, присел. Все замерли. Прислушались — ничего не слышно. Тогда Антон попросил девчонок продолжать работать и гомонить, кто про что.

Яшка пополз по-пластунски. За ним Антон, Васька и Сережка. От копны к копне. Залегли. Невдалеке разрушена копна, которую только недавно ребята складывали. Тишина. Где-то на озере сонно, с испугу, крикнула птица. Низко над копнами просвистела утиная стая. И снова ни звука. Только былинки сухого сена, разбросанного по покосу, шуршат под коленками ребят.

Яшка, выдвинувшийся вперед, привстал, хотел вовсе подняться на ноги, чтоб оглядеться, и вдруг упал, как скошенный. Из развороченной копны что-то выползало — боров не боров, на человека — не похоже. Помедлило, поводило головой туда-сюда, принюхалось — и к следующей копне. Подбило головой копну снизу, зарылось, наполовину, еще, еще и вот уже ничего не видно. Копну качнуло. Яшка поднял руку, махнул — за мной, мол, и бросился вперед. В два-три прыжка четверо ребят достигли копны и оседлали ее. Под сеном началась возня. Толчок, еще толчок. Копна не поддавалась, и тогда снизу, глухо, как из-под земли раздался искаженный толщей сена человеческий голос.

— Хватит? — спросил Антон.

— Еще! — резко ответил Яшка.

— Надо из него дух испустить, — резонно сказал Сергей. — Вся сила — в духе.

Копна без устали качалась. Слышался дикий рев. Потом все успокоилось. На белый свет ребята вытащили Рыжего. Он перевернулся на спину и потрогал рукой поцарапанный живот.

Яшка предупредил:

— Лежи спокойно, сейчас будет суд. Начинай, Антон!

«Преступник» продолжал лежать, а «судьи», склонив головы, стояли над ним.

— Я предлагаю, — начал Антон, — вот что. Васька, беги за вилами. Пусть он сложит те копны, что разворотил.

— Это раз! — Сережка загнул палец.

— Согласен, — сказал Рыжий безучастно.

— Пусть признается, — продолжал Антон, — в том, что потрошил на Самаре нашу сетку.

— Не признаю этого, — был ответ.

— На берегу остались следы твоих ног, — настаивал Антон.

— Не брал я сетку, не брал! — возмущался Рыжий.

— Если это правда, ешь землю. Кто за это?

Ребята переглянулись, но проголосовали дружно.

Земля показалась Рыжему невкусной, он взмолился:

— Я лучше сена поем, ребята, а? Можно? Сена поем лучше.

Ему разрешили закусить сеном.

Васька Пухов прибежал с вилами и рассказал, что девчонки складывали последнюю копну, как вдруг Зинка напоролась ногой на что-то острое. Ногу завязали косынкой.

Яшка предложил не давать вилы Афоньке. Пусть складывает руками, а поправить копны и завершить можно и без него.

Работал Рыжий под стражей, стоявшей со всех четырех сторон. После этого Афоньку привели к девчонкам и снова заставили лечь навзничь. Кто-то обозвал его врагом колхоза, он промолчал.

«Суд» постановил: «приговорить» Афоньку к пожизненному подчинению ребятам слободы. Если он не согласится на это, ребята завтра расскажут участковому милиционеру о том вредительстве, которым занимался Афонька на сенокосе. И тогда ему несдобровать.

Афонька согласился.

Но самым невыносимым наказанием для Рыжего было то, что его заставили всю дорогу тащить на себе раненую Зинку. Заправски сидя на плечах, она держалась за Афонькину шевелюру. Оглядываясь, Зинка кричала ребятам:

— Это ему, рыжему мерину, не только за сено наказание, это ему и за аистенка!

Когда ручейки пота, стекая по щекам, попадали Рыжему в уголки рта, он недовольно фыркал. Когда мокрые пряди, прилипая ко лбу, закрывали ему глаза, Рыжий начинал спотыкаться, его качало из стороны в сторону. Зинка шпорила его босыми пятками.

— Но, Рыжий! Скачи поживее, не то в милицию отведем!

Вслед за Афонькой и Зинкой бежала толпа мальчишек и девчонок. На все лады они подбадривали Афоньку.

— Держись, Афоня!

— Не трусь, прорвемся!

— Зин, хватит тебе! Дай прокатиться!