Тайна Змеиной пещеры(Повесть)
Шрифт:
Потом пошли дожди. Плетеные из пеньки шлеи и веревочные постромки начали раскисать и рваться. Хлебнули лиха. Ехали промокшие, ночевали в холодных клубах. В Васильковке налетел немецкий самолет. Один самолет, а страху на всех такого нагнал, что и вспомнить муторно. Как он из пулеметов строчил на бреющем полете! Только чудом все живыми остались.
Вернулись обозники в Леваду на седьмой день.
А Левада тем часом бурлила и ждала их возвращения. Нужны были лошади и подводы, колхоз собирался в эвакуацию.
Антон удивился, застав отца дома. Он был в своей гражданской одежде. Выходит, что
Пока отцу поручили возглавить эвакуацию: угнать весь скот, сдать его какой-нибудь воинской части и непременно возвратиться домой. При любых условиях.
— А если Леваду захватят немцы? — опросил Антон. — Все равно вернуться?
— Ты задаешь мне слишком трудные вопросы, — сказал отец.
Тут пришел к нему нынешний председатель и попросил Антона пойти погулять. Антон прикрыл за собой дверь и тут же опустился на табуретку. Он не мог уйти, не выяснив самого главного — почему отец не на фронте? Разве эвакуировать скот — это настоящее дело для командира орудия? Как теперь Антону гордиться отцом? Немецкие самолеты шныряют над украинскими селами, стреляют в мирных людей, а его отец не на войне. Выгнать скот — пустяки. Это хоть кто сможет.
Приглушенный голос отца слышался из глубины комнаты. Отец сидел у окна. Гость, наверно, ходил по комнате. Все, что он говорил у самой двери, Антон слышал отчетливо, а когда голос удалялся, почти ничего нельзя было разобрать.
Хоть гость и не кричал, Антон все же понял, что он на кого-то очень сердит. Только на кого?
— Дочухались, досиделись пока германец половину Украины захватил. Что же дальше? Бросать хату, да тикать?
— Тикать некуда, — говорил отец. — Ты, Архип, человек беспартийный, пожилой. Сиди дома. Дело и здесь найдется.
— Ты тоже беспартийный, а сидеть здесь и дожидаться германцев не хочешь — уходишь в эвакуацию?
— Посылают. Еще вернусь. А ты тут поглядывай, на ус мотай, — на кого можно будет рассчитывать, если потребуется.
— Неужто еще не все прахом пошло? Ты еще на что-то надеешься?
— Пальцы слабы, пока в кулак не собраны. Будем все врозь — быть беде. А если соберемся — откуда и сила возьмется. — Наверно и отец, как показалось Антону, заходил по комнате. — А немца бояться нечего. Сильно прет да быстро остановится. Мы, скажу тебе, воевать с ним не хотели, вот и отступаем. Не собрались, не сжали кулак вовремя. А теперь от нас именно это требуется. У немца в тылу тоже война начинается.
Сложно все это было, чтоб понять Антону. Отец заторопился:
— Пошли, пошли! Не туши, Архип, огонька в душе. Есть люди, которые знают, что надо делать. И мы с тобой хоть и не на фронте, все одно солдаты.
Антон выскочил во двор, его уже поджидали ребята.
Когда колхозное стадо выгнали за село, а вслед за ним двинулись подводы, в селе не осталось почти никого. Левада словно вымерла. На улицах стало тихо-тихо.
Отец простился и укатил на дрожках вперед. Ребята, проводив тех, кто ушел на восток, остались на колхозной меже. Назад пошли без дороги, напрямик. Долго блуждали по полям и по оврагам, пока не вышли на самую верхушку горы, кончавшейся
обрывом у Самары.Ушли на фронт взрослые, ушли в эвакуацию с колхозными стадами одинокие женщины и старики. А что делать им, ребятам? Школа в этом году работать не будет. Еще не идут через Леваду отступающие красноармейцы, но разве не ясно, что фронт близко? Он уже дает о себе знать. В ясную погоду в Леваду доносятся отзвуки канонады. По ночам на западе горит краешек неба.
Что же делать ребятам в этом неузнаваемо изменившемся мире? Они еще не знают своей силы, не видели врага. Все это гнетет ребячьи души, не дает покоя.
На самом высоком кургане Яшка, Антон, Сережка и Васька поклялись вредить врагу, если он ступит на левадинскую землю.
Высоко забрались ребята, но выше них, в самое поднебесье, поднялись аисты. Перед отлетом в теплые края они проводили целые дни в небе. С парой старых аистов вот уже в который раз над селом, над Самарой, над курганами кружил молодой аистенок. Тот самый, которого левадинцы вырвали из безжалостных лап Рыжего. Еще день-два — и осиротеет, опустеет левадинское небо. Улетят аисты, не сказав мальчишкам «до свиданья», ничего не зная о том, что к Леваде тянет руки враг, страшнее и неумолимее, чем тот, который летом забрался к ним в гнездо и убил их второго аистенка.
Когда ребята спустились с горы и возвратились в село, в доме Пуховых их ждала страшная новость. Васькина мать и бабушка встретили ребят рыданиями. По почте пришло извещение, о том, что Пухов Степан Петрович, отец Васьки, погиб на фронте, «пал смертью храбрых в бою с немецко-фашистскими захватчиками, отдал жизнь за свободу и независимость социалистической Родины».
Из всех слов, вписанных от руки в печатное извещение, Антону запомнилось лишь «пал смертью храбрых». Легко было представить себе Пухова храбрецом, но как поверить в то, что его больше нет? Был и нет. Как же это? Его же все знали… и вдруг нет. Ведь он не мог умереть! Он такой сильный и смелый.
Легко взрослеть постепенно. Легко и незаметно. Кажется, был ты вчера мальчишкой, сегодня тоже, завтра точно таким же будешь. Но это только тогда, когда нет войны, когда жизнь не преподносит тебе суровых испытаний и потрясений.
В войну мальчишки взрослели быстро. Вчера они проводили на фронт отцов, задумались. Сегодня они держали в своих руках похоронку, извещавшую о гибели дорогого им человека, и узнали, что такое бессонница. А завтра? Что ждет их завтра? Завтра они станут бойцами.
Глава десятая
Осень принесла бесконечные дожди и надоедливую грязь. То ли иссяк, то ли (прервался непогодой поток эвакуированных. Через Леваду тянулись редкие обозы, понуро брели небритые красноармейцы. За ботинками и обмотками, колесами телег и лошадиными хвостами тянулась грязь всех оттенков от светлого суглинка до жирного чернозема.
Однажды к вечеру с окраины в село донесся гул моторов, лязг гусениц.