Тайна

Но я продолжала вести себя так, как хотела сестра. Что-то заставляло меня… Максим считал, что ко всему, происходящему с ним в последнее время, причастна Полина. Конечно, я не стала его разубеждать. Разве я могла во всем признаться ему? Чтобы укрепить его догадки, я даже сказала, что Полина следила за мной все это время - до нашей встречи и после… Сыграла в наивность, как говорила Алена.

Возможно, если бы он рассказал мне о том, что случилось тогда в тайге, если бы я почувствовала, что он глубоко раскаивается, я бы смогла простить его. Он начал было говорить, но тут же замолчал, словно испугался. И я все поняла тогда, почувствовала сердцем. Он не раскаивался. Он просто боялся. Страх мучил его все эти годы. Только страх.

Мне было очень тяжело, и я не знала, что мне делать. Я боялась, что, несмотря на мои уговоры, он пойдет в милицию, и тогда откроется правда нас с Аленой. Я знала, что не смогу объяснить Алене, почему я закрыла его собой, не дала ей выстрелить в него. Вечером того дня я снова пришла на каменистый берег. Она ждала меня.

– Зачем ты так поступила?
– спросила она. – Почему ты не дала мне убить его?

– Я сама хочу это сделать, - ответила я и попыталась улыбнуться.
– Ты все делаешь сама, и даже одного мне не ставишь.

– Я думаю, тебе не нужно этого делать, - сказала она, - я хочу, чтобы ты в случае чего была вне подозрений.

– Нет, - я старалась, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно, - я тоже должна что-нибудь сделать. Для папы… - я отвела глаза.

Не знаю, поверила ли она мне.

– Что он собирается делать? – спросила она.

– Он хочет, чтобы мы уехали.

– Пусть едет, - сказал она, - едет один. Ты должна остаться.

– Но… - начала я.

– Ты должна остаться, - повторила она.

– Хорошо, - сказала я. Сердце упало. Наверное, больше я никогда не увижу его.

Он уехал растерянный, обиженный. Смотрел из окна и глаза его были такими… А я осталась…

Потянулись пустые дни. Я думала о нем. Об Алене. Я не знала, жив ли он. Алена оставила мне сотовый, и иногда звонила, спрашивала - как я… Я говорила что-то и все время боялась, что она сейчас скажет: «Вот и все…» Она ничего не рассказывала. Но однажды сказала: «Сегодня ночью еще с одним будет покончено».

– Будь осторожна, - только это я и могла произнести, – будь осторожна…

Я помчалась на вокзал. Мне было страшно. Страшно за нее. И за него. Я не знала, что делать. Кто должен умереть сегодня – Владимир или Максим? Я должна успеть, успеть!

Добираться на поезде было долго, я взяла такси, и через пару часов была уже в городе. Первым делом я поехала к Алене. Окна ее квартиры были темными. Я вспомнила - она говорила, что Владимир купил дом в пригороде, особняк у реки, я вспомнила название этого места. Позвонила Максиму, сказала, что приеду завтра утром. Я разрывалась между ними обоими - Максимом и Аленой. Я чувствовала. Что они оба бесконечно дороги мне.

В загородном поселке я быстро нашла этот особняк, Алена мне подробно его описывала. Все смеялась над бахвальством Владимира, который покупал этот огромный роскошный дом в надежде в очередной раз утереть нос Максиму, у которого дача была гораздо скромнее.

Если бы я знала, что ждет меня, что ждет мою Алену…

Если бы я успела…

Глава седьмая

Все произошло перед моими глазами…

Я стояла у окна, не в силах вмешаться… не в силах помочь…

Я вошла в дом через черный ход, дверь оказалась не запертой. Возможно, Алена сама открыла ее, готовя себе путь к отступлению.

Я подошла к ней. Она умирала. Ее одежда была в крови, лицо стало серым, блестящие золотые волосы потускнели, губы запеклись, но она оставалась такой же красивой…

Она взяла с меня слово, что я завершу то, что она задумала.

– Лена, - сказала она, - ты должна это сделать. Иначе папа нас не простит… Ты должна убить этого человека, он только притворяется хорошим, он – убийца. Ты должна это сделать, обещай, обещай мне, Лена.

Я наклонилась к ней, погладила ее по лицу:

– Я обещаю, Алена.

– А теперь иди, тебя не должны видеть рядом со мной. Иди… Я люблю тебя, помни… – ей было тяжело говорить. Она умирала.

Я ничего не могла сделать. Мне нужно было идти. Никто не должен узнать раньше времени, что есть еще я. Нужно было идти. И я ушла. Я оставила ее одну на холодном полу, в чужом доме. Мне так хотелось остаться, взять ее за руку, вытереть кровь на лице, обнять, утешить. Но она умерла одна, совсем одинокой, так же, как и жила.

Я спряталась в рощице, отсюда хорошо был виден дом. Я видела, как вошел в дом Максим, как через некоторое время он вышел. Он прошел совсем рядом со мной. Я слышала его дыхание. Скоро он исчез в темноте… а я осталась… я должна была проводить Алену.

Издали я видела, как ее окружили люди, поднимали на носилки, несли к машине. Одна рука ее, прекрасная, тонкая, свесилась и болталась так некрасиво, так не похоже на мою Алену. Ее закрыли чем-то черным, но даже издали я видела рыжие волосы, словно горевшие в свете фар. Ничего больше у меня не было, ничего, кроме памяти о ней и о папе.

Я снова вспомнила, как играли мы тогда в снегу возле нашей избушки в том далеком серебряном лесу. Я помнила ее смех, и папины глаза стояли передо мной, и еще я вспомнила, какими остекленевшими, чужими и пустыми стали они после того, как прозвучал выстрел. Сейчас я вдруг подумала, что стрелять мог и Максим, ведь Алена так и не узнала, кто выстрелил тогда, кто из четверых. Может быть, стрелял не он, но ведь он ничего не сделал, чтобы остановить их, удержать, вместе с ними он закапывал папу, а потом молчал столько лет, жил, как ни в чем не бывало.

Я должна сделать то, что не успела Алена. Она оставила мне только одного. Она бы сделала это сама, она всегда жалела, оберегала меня, но она не успела, просто не успела… И теперь я должна сделать последний шаг.

Не помню, как я добралась до города. Я шла как слепая, не разбирая дороги… Ничего больше у меня не было, ничего… Ни папы, ни Алены, ни серебряного леса. Никогда больше мы не окажемся там, среди белых сосен, падающего снега, тишины.

Мимо меня мчались машины, вокруг были безликие дома, и в одном из них ждал меня он, последний из четверых, человек, которого я любила и которого должна была убить…