Тайная история американской империи: Экономические убийцы и правда о глобальной коррупции

Новогодние праздники застали меня в Боливии, и я получил приглашение на праздничный прием в президентский дворец. Перед полуночью в зале ненадолго появился Эво Моралес и пообещал отметить приход нового, 2007 года, пресс-конференцией, на которой собирался озвучить некоторые пункты своей новой программы.

Потом он отправился на телевидение, а я в очередной раз окинул взглядом зал с его пышным убранством и присутствовавших на празднике людей. Вот стоит англичанка из журнала The Economist, а это — американец, он работает в Associated Press, а вон и внушительная группа представителей латиноамериканских СМИ. Вместе со всеми я подошел к огромному телеэкрану, по которому как раз транслировалось выступление Моралеса. На его лице, как мне показалось, проступали явные признаки внутреннего напряжения.

Я попытался представить себе, что в эту минуту чувствует человек, в одиночестве стоящий перед множеством камер. Человек, который из самых низов сумел пробиться на самый верх и возглавить страну, человек, чьи слова дают теперь пищу для новостных программ на всей планете. Яснее всего было только одно: его президентству не суждено быть легким.

Возвращаясь самолетом из Ла-Паса в Майами в первый день 2007 года, я вспоминал все перипетии своей поездки в Гватемалу в 1992 году и общение с Пепе Харамильо. Сейчас я понимаю, что те события имели гораздо большее значение, чем я тогда предполагал. Я направился в эту страну как представитель американской корпорации, которая поручила мне определить, как бы получше эксплуатировать природные ресурсы, принадлежащие народу майя. Однако в то время я уже тесно сотрудничал с некоммерческой организацией, у которой была прямо противоположная цель: помочь майя защитить свою землю от разорения и сохранить свою культуру. Но в те дни я не конца осознавал двойственность своей тогдашней роли, как не понимал и противоречий, насквозь пронизывающих мою жизнь, — тех самых, что отражали противоречия моей страны.

Я был воспитан в традициях культуры, которая проповедует уважение к правам человека и в то же время вольготно пользуется материальными благами, созданными за счет эксплуатации других народов. Я родился и вырос в стране, граждане которой, составляя лишь 5 % населения мира, умудряются потреблять 25 % его ресурсов; я живу в обществе, которое провозглашает принципы бережного отношения к окружающей среде, но вместе с тем является источником 30 % вредных отходов, наносящих самый большой вред нашей планете. Когда авиалайнер нес меня из Майами в Гватемалу, он сжигал топливо из нефти, выкачанной из недр чужой страны. Кое-что из моей одежды могло быть произведено на потогонных фабриках.

Оглядываясь назад и оценивая прошлое с моих сегодняшних позиций, готов утверждать, что это превосходный пример того, о чем говорил старый шуар в 1991 году, во время моего путешествия по Эквадору вместе с Эхудом Сперлингом. «Твой народ мечтал, чтобы было много огромных фабрик, высоких зданий и столько машин, сколько капель в этой реке, — сказал он мне тогда. — Теперь вы начинаете понимать, что ваши мечты оборачиваются сплошным кошмаром».

Помню, Пепе говорил, что опасается местного населения, коренных индейцев. Дальнейшее наглядно показало, что его страхи были оправданны. На мой вопрос, как изменить положение вещей, старый шуар поделился со мной своим рецептом лучшего будущего: «Это очень просто, — отвечал он. — Все, что требуется, — изменить мечту… Надо только бросить в почву другое семя, научить ваших детей грезить новыми мечтами».

Как показывает жизнь, латиноамериканцы очень серьезно отнеслись к этой идее. Под водительством коренных народов, городской бедноты и крестьян они как на словах, так и на деле изменили свою мечту. Они организовались в общественные движения в защиту своей культуры и своих земель. Они прогнали прочь диктаторов и отдали голоса президентам, которые требовали, чтобы природные богатства их стран шли на благо их народов. Возможно, сами того не желая, они сумели защитить и народ нашей страны — от нас самих. Решительно выступив против диктата корпоратократии, они заставили нас оглянуться вокруг, осознать, что происходит в мире. Всем нам, и американцам, и народам других стран, они подали пример, которому стоит последовать.

Одновременно латиноамериканцы сделали и еще кое-что, но уже не к югу от Рио-Гранде, а прямо у нас, в Штатах. Долгое время американцы были пассивны — мы только и могли, что жаловаться на сокращение бюджета, на то, что урезаются пенсии, субсидии на образование, социальное обеспечение, бесплатную медицинскую помощь престарелым; что расходы на войну в Ираке растут; что власти Нового Орлеана предали его жителей. А выходцы из Латинской Америки не побоялись выйти на улицы американских городов с протестами против несправедливых законов об иммиграции.

Пока мы в домашнем уюте предавались безделью, щелкали пультами телевизоров и оплакивали положение, в котором находится наше государство, они на деле реализовали гражданские права, которые закреплены конституцией. Они возвышают свой голос и шагают маршем на Вашингтон. И неважно, согласны вы с их требованиями или нет, все равно это заставляет вас обратить внимание на то, что делается вокруг, и уважать этих людей за мужество и готовность действовать.

В странах Ближнего Востока люди тоже не сидят сложа руки. Однако их методы борьбы с американской империей обусловлены их историческим развитием и поэтому в корне отличаются от тех, что использовали жители Латинской Америки.

Часть III Ближний Восток

29 Обанкротившиеся Штаты

В первой половине ХХ века нефть превратилась в самый ценный ресурс из всех когда-либо существовавших в истории. Она стала той силой, что двинула вперед процесс модернизации. Обеспечение доступа к надежным источникам нефти стало краеугольным камнем внешней политики почти любого государства. Настоятельная потребность в нефти стала едва ли не главной причиной нападения Японии на Пёрл-Харбор в 1941 году.

Значение нефти неизмеримо возросло в период Второй мировой войны. Она была ее «кровью», потому что приводила в движение боевые самолеты, танки, корабли; без нее воюющее государство было обречено на поражение.

А кроме того, нефть стала самым мощным оружием в арсенале корпоратократии.

Когда Вторая мировая война закончилась, нефтяные компании разработали план, которому было суждено ни много ни мало, а изменить ход истории. Во имя собственных интересов (а значит, и интересов страны!) нефтяные компании решили убедить президента и конгресс США, что национальные нефтяные ресурсы лучше приберечь на случай будущих войн и других экстренных ситуаций.

Зачем выкачивать из собственных недр этот ценнейший стратегический ресурс, тем самым уменьшая свои запасы, когда можно эксплуатировать нефтяные месторождения других континентов? Этот мощный аргумент позволил американским нефтяным компаниям вместе со своими британскими и европейскими коллегами выторговать у своих правительств налоговые льготы и прочие послабления, что, как они утверждали, позволит взять под контроль мировые запасы нефти.

Однажды принятое, это решение — а его подтверждали каждый последующий президент и каждый последующий состав конгресса — заложило основы политики, которая привела к пересмотру национальных границ, возникновению новых государств и низвержению правительств. Подобно золоту, нефть стала символом могущества, а ее цена — базовым элементом, определяющим ценность любой валюты мира; в отличие от золота, нефть приобрела огромное значение как промышленное сырье — для производства пластмасс, электронно-вычислительной техники, химических продуктов.

Поначалу казалось, что план нефтяных магнатов прольет золотой дождь на нефтедобывающие страны третьего мира. Однако нефть, словно повторяя судьбу золота, очень скоро стала для этих стран тяжкой ношей и источником постоянного беспокойства. В фигуральном смысле эти страны повторили судьбу старателей во времена золотой лихорадки на Диком Западе: стоило кому-то из них подать заявку на участок с золотой жилой, как он становился объектом внимания негодяев всех мастей и баронов-разбойников.

Примерно в то самое время, когда нефть обретала статус ключевого ресурса современной эпохи, за Советским Союзом окончательно закрепился статус врага номер один. Как утверждают историки, для успешного строительства империи необходим внешний враг. Для Соединенных Штатов Советский Союз в то время гармонично вписывался в эту роль. Советский ядерный арсенал удачно подкреплял аргумент корпоратократии о том, что реалии холодной войны требуют новых подходов к международной дипломатии.