Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

Он протянул руку ко мне и обмочил пальцы в крови на моем боку. Затем облизал их и улыбнулся.

— Да, вы умираете,— сказал он,— вам хочется этого? Хочется смерти?

Я не ответил. Паша нахмурился, и вдруг его глаза загорелись, как будто красное пламя вспыхнуло в них, и лицо его потемнело от гнева и отчаянья.

— Я хотел дать вам бессмертие,— зашептал он,— я хотел, чтобы мы с вами делили вечность,— он поцеловал меня грубо, от его зубов на губах моих осталась кровь,— и вместо этого — измена!

Он снова поцеловал меня, слизывая языком кровь с моих губ.

— О, как вы бледны, милорд, как бледны и прекрасны!

Он приник так близко ко мне, что его раны коснулись моих.

— Дам ли я сгнить ей, вашей красоте? Выпью ли ваш мозг? Обреку ли скрести полы в моем замке?

Он рассмеялся и сорвал с меня плащ, оставив меня нагим, Он целовал меня снова и снова, прижимаясь ко мне, и тут я почувствовал его ноготь на своем горле. Кровь тонкой струйкой потекла из ранки. Паша присосался к ней, оставляя ногтями все новые полосы на моей груди. Сердце мое билось со страшной скоростью, отдаваясь в ушах; я посмотрел вверх, на звезды, и мне показалось, что и небо пульсирует, как бьющееся в конвульсиях животное. Я чувствовал губы паши, который жадно пил из моих ран, и, когда он снова взглянул на меня, его усы, борода были липкими от крови, моей крови, и он смеялся надо мной. А потом склонился к моему уху и прошептал:

— Я дам тебе знание. Знание и нетленность. И проклят будешь ты.

Звук пульсирующей крови стучал в моих ушах, и я уже больше ничего не слышал. Я кричал, грудь моя буквально разрывалась от боли, каждый нерв был натянут как струна, но даже несмотря на это, я все еще чувствовал огонь страсти, зажженный Гайдэ в эту ночь, он заставлял меня дрожать. Наслаждение и боль достигли такого предела, что я подумал, что больше не выдержу, но они возрастали все больше и больше, словно две музыкальные темы, парящие в ночи, и вдруг я будто поднялся над ними. Чувства остались, и все же я ничего не ощущал. Кровь мчалась по артериям, язык паши ласкал мое бьющееся сердце. Великий покой снисходил на меня, по мере того как кровь густым потоком оставляла мои вены. Я посмотрел на деревья, озеро, горы — все было красного цвета Я взглянул на небо — моя кровь, казалось, разлилась по нему. Паша все пил и пил, и меня как бы вовлекло, а потом выбросило из него. Я растворился и стал миром вокруг себя. Удары сердца становились все глуше и реже. Моя кровь, разлитая по небу, становилась все темнее. Последний удар — и конец. Все исчезло. Все почило — озеро, бриз, луна, звезды. Тьма поглотила вселенную.

И затем, затем в недвижной тишине — снова биение, один удар. Я открыл глаза — я мог видеть. Я оглядел себя: казалось, я был совершенно освежеван — столь наг, что вся моя плоть, органы, артерии и вены, словно липкие перезревшие плоды, блестели в свете луны. И все же, хотя я и был выпотрошен, как анатомический труп, двигаться я мог. Пошевелившись и поднявшись, я почувствовал невероятную силу, растекающуюся по моим жилам. Сердце мое забилось. Я огляделся по сторонам — ночь светилась серебром, синие тени жили своей тайной жизнью. Я пошел к ним, мои ноги чувствовали землю: каждая травинка, каждый цветочек наполняли меня радостью; как если бы нервы были струнами арфы, к которым слегка прикасались пальцы музыканта С каждым моим движением пульсация жизни наполняла воздух, и жестокий голод просыпался во мне. Я побежал. Я не понимал, что охочусь, но я летел, как дыхание ветра, бежал через лес и горные проходы, и каждую минуту мой голод рос и становился все отчаяннее. Я взобрался на скалу и учуял нечто золотистое и теплое впереди. Это должно было стать моим. Это станет моим! Я послал вопль желания небесам. Но из моей глотки вырвался нечеловеческий голос. Я прислушался к собственному крику — волчьему вою.

Стадо коз замерло в страхе. Я распластался на камнях. Одна коза находилась прямо подо мною. Я чувствовал ее запах — запах крови в ее венах и мышцах, дающей ей жизнь. Каждая крошечная кровяная корпускула была дорога для меня, как самородок. Я прыгнул. Зубами разорвал шею козе. Кровь мощным горячим потоком омыла мое лицо. Я пил ее, и ощущение было настолько острым, будто раньше само чувство вкуса было никогда не ведомо мне. Реакция, зрение и ясность ума полностью вернулись ко мне. Я смотрел в широко раскрытые глаза парализованного животного и замирал от восторга, поражаясь, что такие вещи существуют в природе — и как изящно они переплетаются! Когда я держал это создание, биение его сердца в моих когтях дарило мне незабываемое наслаждение. И я пил, чувствовал, как эта радость вливается в мои собственные вены. Скольких я убил из стада? Трудно сказать. Я пил и пил — восторг убийства не оставлял мне ни минуты на раздумья. Было лишь ощущение, чистое и всепоглощающее. Была лишь жизнь — вокруг меня и внутри меня.

Ребекка, внимательно следила за вампиром, глаза ее были полны ужаса. Она медленно покачала головой.

— Жизнь? — произнесла она.— Жизнь? Но не ваша. Нет! Вы уже перешагнули ее границы... не так ли?

Лорд Байрон посмотрел на нее остекленевшим взглядом.

— Но экстаз...— прошептал он.— Экстаз мгновения...

Медленно он прикрыл глаза и сплел пальцы, вспоминая.

Ребекка смотрела на него, боясь вымолвить слово.

— Даже на мгновение,— сказала она наконец,— даже выпив всю кровь из них, вы не стали живым.

Лорд Байрон открыл глаза

— Я проспал до рассвета,— продолжил он внезапно, оставляя слова Ребекки без ответа.— Лучи солнца принесли мне слабость. Я хотел встать, но не смог. Я посмотрел на свою руку — это была снова моя рука. Она была липкая от слизи. Я взглянул на свое обнаженное тело. Я лежал в отвратительной луже, в зловонной жиже, а затем, пошевелившись, я ощутил непривычную легкость. Я знал, что это была за грязь: мои жизненные соки, исторгнутые из моего тела как нечто ему инородное. Эта слизь уже начала гнить и пузыриться в утреннем тепле.

Я поднялся на четвереньки. Повсюду на камнях были разбросаны останки — клочья козлиной шерсти, кости и насохшая кровь. Я чувствовал отвращение, да, мне было противно, но никакой тошноты я не испытывал; напротив, глядя на черные пятна крови вокруг и на себе, я ощущал силу, наполнявшую все мое существо. Я изучил свой бок — никакой раны, даже шрама не осталось. Я заметил ручеек, двинулся к нему и умылся. После этого я смог идти. Высыхая под солнцем, моя кожа болела. Вскоре страдания стали невыносимыми. Я стал искать укрытие. Впереди за холмом росла олива. Я поспешил туда. Перейдя через холм, я очутился перед синим зеркалом озера Трихонис. Я любовался им, сидя под деревом. Я вспомнил, когда в последний раз видел его — тогда я был еще жив. А теперь?

Лорд Байрон посмотрел на Ребекку и кивнул.

— Да, в эту минуту я и понял, по-настоящему понял: я перешагнул пределы жизни, подвергся трансформации, превратившей меня совершенно в другое существо. Меня трясло. Кто же я? Что произошло? Кем сделал меня паша? Кровопийцей, горлодером..— Он сделал паузу.— Вурдалаком...

Он слабо улыбнулся и сжал руки. На несколько минут воцарилась тишина.

— Весь день провел я под оливковым деревом,— вновь заговорил он,— неведомые силы, владевшие мною ночью, казалось, ослабели при свете дня; одна ненависть к моему создателю не слабела, а полдень, а за ним и день не торопясь проходили. Паше удалось уйти от меня один раз, но теперь с такой тварью, как он, я совладаю, и я знал как. Я сложил руки на груди. Мое сердце билось медленно, тяжело качая кровь. Мне не терпелось схватить сердце самого паши, ощутить его в своих пальцах, сдавить его, пока оно не взорвется. Что стало с Гайдэ, о какой пытке говорил мне ее господин? Выживет ли она после нее? Увижу ли я ее? И тут я опять вспомнил, го что я превращен, и отчаяние овладело мной, моя злоба г паше удесятерилась. О, до чего сладка была эта ненависть, как лелеял я ее, весь этот долгий первый день я думал о ней.

Солнце стало садиться, и горы на западе окрасились в кроваво-красный цвет. Чувства возвращались ко мне. Воздух снова наполнился ароматами жизни. Сумерки сгущались, и чем темнее становилось, тем острее было мое зрение. На озере колыхались рыбацкие лодки. Одна из них особенно заинтересовала меня. Она выплыла в самый центр озера и стояла там на якоре, двое подняли груз в мешковине и бросили его за борт. Круги разошлись по воде и пропали, оставив гладь озера такой же незыблемой, как и раньше. Вода была алой, и, глядя на рыбаков, я снова чувствовал одержимость кровью. Я вышел из-под оливы. Темнота была словно моя вторая кожа. Она рождала во мне безумные желания и чувство власти.

Я пошел к пещере, где паша настиг меня. Там не было и следа его, вообще ни одной живой души. Мои одежды были разбросаны, как я и оставил их. Я натянул их на себя. Только плащ мой уже никуда не годился — он был изорван и испачкан кровью, поэтому я стал искать плащ Гайдэ и обнаружил его валявшимся в глубине пещеры. Я вспомнил, как она скинула его прошлой ночью. Я завернулся в него и сел у входа в пещеру. Я разглядывал черные складки, спадавшие вокруг меня, и закрыл лицо руками в отчаянии.

— Мой господин!