Тайная Миссия

Несколько дней прошло в напрасном ожидании, но однажды перед наступлением ночи он увидел, что Брейвиса выводят снова. Крот выглядел еще более слабым и с трудом передвигал свое изможденное тело. Он прошаркал по сделанной Триффаном надписи и на глазах у затаившего дыхание Триффана озадаченно провел по ней лапой еще раз, словно не узнавая написанного. Он уже двинулся было дальше, но вдруг приостановился, словно где-то в дальнем уголке его памяти промелькнул смысл надписи. Он даже сделал движение, чтобы вернуться назад, но тут послышался голос охранника.

— Давай, старик, двигай дальше, — сказал тот довольно миролюбиво.

— Позволь… Тут что-то есть… — озадаченно пролепетал Брейвис, желая вернуться, но боясь новых наказаний. Его увели, но Триффан надеялся, что его поведут с допроса этим же путем, и продолжал ждать. Действительно, много позднее, еще более обессилевшего, его снова повели мимо.

— Дайте отдышаться! Хоть чуть-чуть! — умоляюще прошептал Брейвис, останавливаясь у надписи.

— Ладно уж! Только недолго, — проворчал охранник.

Один, два… три раза провел Брейвис по той строке, что написал Триффан. Охранник насторожился, но не препятствовал. Он просто не знал, что это такое. Брейвис весь напрягся и застыл в недоумении; и тогда из своего каземата Триффан тихо произнес написанные им слова: это были слова на древнем языке, магическая формула приветствия. Триффан никогда в жизни не произносил ее вслух и не думал, что она ему может пригодиться: «Камень да царствует в сердце твоем!» — означали они. Брейвис обернулся к темному углу, откуда донесся до него голос Триффана, и на том же древнем наречии ответил ему как положено:

— Да пребудешь ты здрав и невредим!

— Того и сам желаю, — откликнулся Триффан, внутренне поражаясь тому, что охранник до сих пор не остановил их. Однако тот, видимо, просто ошалел от звуков незнакомого языка, на котором они заговорили, а возможно, и от того, каким спокойным достоинством звучала их речь. Но более всего он, очевидно, был поражен тем, что крот, который, казалось, только что едва дышал, буквально у него на глазах снова набрался сил. Его рыльце перестало клониться к земле, тело распрямилось, и последние слова приветствия он произнес звучным, исполненным чувства голосом — голосом, который лишил стражника дара речи, а у Триффана вызвал радостные слезы.

Сила и свет, исходившие от них обоих, были столь велики, что охранник не сразу смог оправиться от смятения.

— Довольно! Что вы тут затеяли? — наконец произнес он. — Вы же знаете правило: никаких разговоров!

— Он мой старый друг — подожди еще минуту! — отозвался из темноты Триффан. Камень придал его словам особую значительность, и страж уступил.

— Ладно, — буркнул он и даже отошел на некоторое расстояние, чтобы не мешать.

— Кто ты? — ошеломленно спросил Брейвис.

— Друг Босвелла. Мое имя — Триффан.

— Босвелл?! Неужели он жив?

— И будет жить, пока жива вера.

— Ты сказал, тебя зовут Триффан?

— Да. Триффан из Данктона. И другой, которого ты хорошо знаешь, тоже жив, он где-то здесь, в одной из камер. Его имя…

— Спиндл! Верный мой Спиндл! — воскликнул Брейвис вне себя от радости, хотя было заметно, что силы его на исходе и ему трудно стоять. — Я слышал его голос. Думал, мне показалось. Теперь знаю, что нет. Знал бы ты, о Триффан из Данктона, как горячо молился я, чтобы Камень дозволил мне дожить до этой минуты… Но скажи, разве ты… — И, не произнеся слова «писец», он молча указал на надпись.

— Да. Босвелл посвятил меня в Аффингтоне.

— Благословен будет тот день и тот час! Я уже считал, что остался последним.

— И я! Я тоже так думал о себе! — вырвалось у Триффана, и слезы брызнули из его глаз. Тут послышались тяжелые шаги караула, и он торопливо зашептал: — Не теряй надежды, Брейвис, ты здесь знаешь все ходы и выходы. Ты нам нужен! Не теряй веры!

— Пока я верю лишь в то, что в Летнее Солнцестояние меня повесят. Ради этого они меня здесь столько и держат.

— Значит, постараемся во что бы то ни стало тебя отсюда вызволить. Нам предстоит много важных дел. Ты особенно нужен именно теперь, когда нас осталось так мало!

— Им известно, кто ты? — шепнул Брейвис, когда охранник уже грубо схватил его за плечо, чтобы увести, — караул был совсем близко.

Триффан отрицательно покачал головой.

— Таково было желание Босвелла, — сказал он и, обращаясь к стражу, сурово добавил: — Не мучай его, иначе тебе придется держать ответ за это!

Он произнес последние слова тоном приказа, не подчиниться которому было невозможно. Они расстались, успев обменяться прощальным благословением. Затем Триффан упал без сил в своей камере и вознес горячую молитву Камню, подарившему ему этот счастливый день.

Глава двенадцатая

Надежда и радостное открытие, что Брейвис жив, в течение нескольких последующих дней поддерживали Триффана. Однако новых встреч не последовало. Брейвиса больше не проводили мимо него. Попытки расспросить охранников ничего не дали: о Брейвисе, как и о Спиндле, ничего не было известно им самим.

Триффана тоже перестали водить на допросы. Только теперь он понял, как необходимы были ему эти вызовы: они вносили хоть какое-то разнообразие в беспросветную монотонность его одиночного заточения. Несмотря на постоянную сырость, он догадывался, что лето уже вступило в свои права, потому что в камере сделалось немного теплее и блохи стали досаждать ему еще сильнее.

Именно тогда, когда радостный подъем после встречи с Брейвисом сменился глухим отчаянием, когда физическая слабость и истощение, казалось, достигли апогея, Феск и Сликит решили возобновить допросы. Снова его, едва живого, волокли охранники. Вновь и вновь его спрашивали об одном и том же: о Босвелле, о писцах Священных Нор, о Камнях Покоя, о Книге Слова, оригинал которой они разыскивали… Вместо прямых ответов, как впоследствии вспоминал сам Триффан, он начинал рассказывать им совсем о другом — о Безмолвии и о месте, где можно обрести его, то есть о Данктонском Лесе. Ему помнилось, что это очень злило обеих. Сликит, несмотря на свое участие в Семеричном Действе, была не менее жестока, чем Феск, когда отдавала охранникам приказы нанести Триффану очередной удар.

Настало время, когда избиения и издевательства перестали на него действовать: он ушел от них, ушел в свой собственный мир. Даже когда ему сообщили о смерти Спиндла, это не произвело на него никакого впечатления: в его памяти Спиндл продолжал жить, так же как Брекен, Босвелл, Ребекка, брат Комфри… Все они были вместе с ним, в его камере.

— Да нет же? — кричал он. — Спиндл не умер! Этого не может быть! Вот он — смотрите! Спиндл, скажи им что-нибудь сам!

Когда он начинал говорить подобные вещи, элдрен Феск уходила и более не возвращалась, так же, впрочем, как и агент Сликит: та окидывала его пристальным взглядом и тоже исчезала.