Тайная тетрадь

Можно этому верить, можно не верить, но, как утверждают сами гортнобцы, по той дороге от Сугърухъа до Гортноба, где ненадёжные тропы, снежные лавины, опасная река, пропасти да камнепады, не было с тех пор ни одного несчастного случая, который унёс бы человеческую жизнь.

О вещих снах, шайтанах, их песнях и тухуме Квачикъилал

У меня есть ещё одна тётя. Не та, которая главный рассказчик про шайтанов и кавтаров, эта тётя — сестра моего отца. Тоже человек непростой судьбы. Её всю жизнь преследовали вещие сны, чаще всего дурные, опасные. Она сама мучилась и жаловалась. Видела, как тот или иной человек умрёт, получала знак. Тётя переехала в Махачкалу и теперь тут живёт. Иногда заходит ко мне с ночёвкой, чтобы навестить моего отца, своего старшего брата. Отец очень радуется её приходу, бывает такая умиротворённость, тишина и неспешные, интересные разговоры. Разговоры о родителях, о детстве, о жизни в горах, о людях. Я получаю колоссальное удовольствие, когда наблюдаю за ними. Заходила она недавно, мне очень хотелось спросить о её вещих снах, но стеснялся, что ей это может показаться легкомысленным. Всё же решил я её разговорить.

— Твои сны ты сама толковала, или там предстоящее было не намёками показано, а прямо, как есть?

— По-разному. Были случаи, когда то, что произойдёт, я могла видеть точно. Но чаще косвенно, намёком. Иногда в самом сне я пугалась и так, через испуг, находился ответ, к чему это.

— Что было самое страшное, что сбылось?

— Я видела, что умрёт один из моих сыновей. Точно это знала, никому это не рассказала. Смотрела на спящих моих детей, плакала и думала, который же уходит от меня?

— И как ты это видела?

— Вижу во сне — ко мне в дом пришла моя умершая бабушка. Я знаю, что она умерла, и боюсь её. Она ходит по дому и ищет что-то. Я прошу, умоляю, чтобы она не взяла ничего. Ибо, говорят, это к смерти близких, если умерший человек что-то заберёт. Взяла она нож с роговой рукояткой. Я хватаюсь, умоляю, чтобы оставила, что это не к добру. «Не оставлю я это!!!» — крикнула бабушка, из рук моих выдернула нож, захлопнула дверь и ушла. Я проснулась и побежала к моим спящим детям. Нож — к потере сына, сразу так решила, и не было дальше сна и покоя. Каждый день проходил в тревоге, жила и ждала страшной вести. А она уже стояла у порога. Как-то под вечер принесли мне моего одиннадцатилетнего сына. Пошёл к речке, чтобы забрать и привести домой коня, а конь ударил его копытом в голову. Люди нашли его без сознания и принесли. На следующий день я сына похоронила. К этому и вышел мой сон.

Мне неуютно и страшно стало от её повествования, и я не захотел более с ней говорить о снах, а вдруг ещё много жути выдаст. Думаю, да убережёт Аллах от этого, и лучше её вернуть к шайтанам, легендам и другим историям. А рассказывать она может не хуже той тёти, что главная рассказчица про джурмутских шайтанов, кавтаров и будалаов.

— Ты обязательно кольцо или браслет надень на руку. Женщина без кольца или браслета на руке уязвима и не защищена от злых духов, — говорит тётя моей старшей сестре, приехавшей из аула. Сперва я их диалог воспринял как женские разговоры, но, когда услышал «злые духи», прислушался. Сестра взглянула на меня, усмехнулась:

— Ты про шайтанов много не говори, тётя, тут шайтанский писатель, всё улавливает!

…Шайтаны не были бы шайтанами, если бы отстали от людей и дали спокойно жить. Нет же, они лезут и лезут в мою жизнь и тревожат постоянно своими загадками! Но я обещал вам слишком часто о шайтанах не писать, и расскажу сейчас другую историю. О чабане и его несчастной жене с сухой рукой.

Обрывки её я услышал от тёти и старшей сестры, а однажды встретил человека, который рассказал недостающее. Правда, имени своего он просил не называть. Да и зачем нам его имя, если через всех нас, через каждого говорит один и тот же великий рассказчик — древний Джурмут. Итак, слушайте:

— Был, оказывается, в моём ауле Салда один зажиточный тухум КвачIикъилал (Квачикъ в переводе — короткорукий). И стали его так называть после двух загадочных историй. Предок этого тухума был очень жадный человек. Большую отару имел, но резал овец только тех, что ногу сломают. А здоровых не резал никогда. Всё копил и копил он богатство, не давал ни родственникам, ни нуждающимся. Говорят, осенью в горах он заряжал винтовку одним патроном, всю зиму в Цоре за овцами с этой винтовкой ходил, а на следующее лето возвращался в горы на то же место и этот патрон вытаскивал, смотрел, не заржавел ли. Чабаны удивлялись, неужели тот же патрон, как можно было не стрелять целый год! А он, нахмурившись, чистил патрон, менял порох, загонял обратно в винтовку и ворчал: «Пригодится в один день».

Но не пригодился этот патрон. Умер он, а отару его поделили между собой два его сына. Дружными они не были, зависть была между ними и соперничество. Каждый хотел стать богаче другого.

А тут ещё это предание про золотой поднос. Шептались в селе, что один человек из тухума КвачIикъилал спрятал этот поднос в своём хлеву под большим плоским камнем. Спрятал и ушёл с отарой овец на зимовку в Цор, где и умер ранней весной от малярии. А поднос так под камнем и лежит. Но камень этот такой тяжёлый, что поднять его не сможет даже полсела.

Женщина, имеющая связь с шайтанами, сказала, что тот поднос ныне находится под престолом хана шайтанов, и каждый, кто его коснётся, умрёт. Мало кто из салдинцев готов был претендовать на сокровище, если тут ещё и шайтаны замешаны. Так что отказались все от поисков. Но, когда пошло соперничество по богатству между братьями, младший из них решил забрать у шайтанов поднос своего предка и стать главным человеком аула.

В один осенний день взял он большой лом и направился в хлев, чтобы поднять тот большой плоский камень. Старики-сельчане умоляли, чтобы отказался от этой глупой затеи. Говорили, что предок, настоящий хозяин золота, вовсе не от малярии умер, а был убит в Цоре шайтанами, чтобы не вернулся за своим добром.

— Тебя тоже могут убить, да ещё и накликаешь беду на весь аул! — говорил джамаат в один голос. Не послушал алчный квачикъинец и пошёл в хлев.

Когда он поддел ломом край большого плоского камня, загрохотали небеса, задрожал и сам он, будто ударило его током, и упал без сознания. Люди вбежали в хлев, вынесли его на воздух… И тут стало всем не до него. Весь джамаат, разинув рты, смотрел, как поляна перед аулом заполняется животными. Целыми стадами из леса бежали олени и собирались в одном месте.

— Не к добру это, значит, Джурмут перед большой бедой, — сказал один старик, — зверям идёт откровение от Аллаха, Всевышний их оберегает и собирает в безопасное место.

Прошло немного времени, наступил вечер, и услышал такой грохот весь Джурмут, будто разрушились горы. Утром люди обнаружили, что часть горы между Салда и аулом Чорода рухнула, и там образовалось опасное место с обрывами и камнепадом. И точно такое же возникло с восточной стороны, отсекая Салда от аула Ульгеб.

— Вот почему олени прибежали к ровной поляне! — сказал убелённый сединой мудрый старик-салдинец.

После этого все стороной обходили хлев с его каменой плитой и подносом под ним. А у того человека, что ударил по камню ломом, сначала высохла рука, что тронула каменную плиту, а через время он заболел и умер.

Говорят, на его похороны второй брат не пришёл. Жил он со своей отарой в горах и вечерами возвращался в местность Колохъ, недалеко от родного аула. В то лето он женился на девушке своего же тухума, однако никак не возвращался к ней в аул, говорят, что боялся оставить другого человека возле своей отары. Молодую жену терзали подозрения, что муж завёл себе другую, ведь не возвращается месяцами в аул.