Тайная жизнь Джейн. Враги

Колин терпеливо ждал распоряжений хозяина, а тот нервно метался по гостиной, то выглядывая в окно со странной фантазией увидеть там, в предрассветных сумерках, знакомую фигуру, то бесцельно переставляя безделушки на невысоком комоде, то раскрывая секретер и хватаясь за бумагу в попытке написать письмо Джейн с объяснениями… в чем? Самому бы кто-нибудь объяснил, что происходит…

– Сэр, предложить вам чего-нибудь крепкого? – наконец не выдержал Колин.

– У нас же все закончилось, – отозвался Дик.

– Пока вы отсутствовали, я исправил это упущение. Иногда джентльменам просто необходимо поправить расстроенные нервы небольшим количеством спиртного. Было бы неправильным не иметь запасов на такой случай.

– Виски, – тут же потребовал Ричард. – И… спасибо, Колин. Ты можешь ложиться спать.

– Хорошо, сэр, – поклонился слуга.

Принеся хозяину виски, камердинер удалился в небольшую комнату, в которой раньше жил его предшественник. Бросив взгляд в ту сторону, Дик увидел, что темная, пыльная и неприглядная каморка приобрела вполне жилой и даже уютный вид. Колин оказался волшебником…

Джейн. Это она была волшебницей. Снова и снова прокручивая в голове их разговор, Ричард убеждался в том, что сделал самую большую глупость в своей жизни, оставив ее одну. Вытащив из кармана платок, он уткнулся в него носом, вдыхая запах духов, который теперь навсегда будет ассоциироваться с самой загадочной женщиной на свете. А что, если завтра вечером, когда появится возможность прийти к Джейн, он ее уже не застанет? Она ясно дала понять, что скоро уедет. И, возможно, даже утром. Что потом? Служба. Карьера. Женитьба на какой-нибудь милой девушке. Невинной, симпатичной, нежной… скучной. Обычная жизнь, такая, как у всех. Утром и днем служба, вечером клуб. И вечная тоска о том, чего никогда не случится. Единственный шанс вырваться из заколдованного круга вот-вот ускользнет. И все потому, что сегодня он побоялся сделать шаг через пропасть. Сэр Артур не побоялся, а Дик…

– Колин, закрой за мной дверь! – крикнул Ричард, хватая пальто и шляпу.

Сколько он потерял? Минут сорок? Точно не больше часа. Или… все-таки немного больше. Но все равно вряд ли Джейн уже спит. Забыв о степенности, Дик бежал всю дорогу, ворвался в парадное, взлетел по лестнице и забарабанил по двери.

Никто не подошел.

Дернул за ручку – закрыто.

Постучал сильнее.

Никого.

В голове крутились картины одна другой страшнее. Что, если Джейн стало плохо? Что, если рана оказалась серьезней? Что, если сейчас ей нужна помощь?

Попытка выбить дверь успехом не увенчалась.

Дик вышел на улицу. Стены дома были сложены из каменных блоков, а рядом с окнами Джейн находилась водосточная труба. Всего-то второй этаж. Он в университете и не такие трюки делал.

Забравшись на карниз, Ричард заглянул в окно. Темно.

Попытался приоткрыть раму. Чуть не сорвался. Дернул створку сильнее. Потом еще. Наконец, окно поддалось, и Дик оказался в комнате. Хотел зажечь светоч, но обнаружил, что его нет на месте. Как и одежды на вешалке у входа. Как и вещей в платяном шкафу.

Заправленная постель. Чистая посуда. Нежилая квартира. Будто и не было здесь никого.

Дик понял, что опоздал. Упустил Джейн. Возможно, навсегда.

Глава 28 Хрустальный шар

Том ничем не выразил своего неудовольствия, когда Джейн вызвала его через амулет. Он приехал вскоре вместе с доктором Хартманом. Пока врач чистил и на скорую руку обрабатывал рану девушки, ругая ее на чем свет стоит, старый слуга собрал и перенес в экипаж все вещи Джейн, убрал квартиру, уничтожив следы присутствия миссис Стэнли.

Все. Страница перевернута. Нужно жить дальше.

Она не обольщалась насчет Дика. Даже будучи неопытной девушкой, Джейн понимала, что значат его взгляды, его поцелуи и объятия. Знания Джеймса были к ее услугам, а тот многое слышал, общаясь в мужской среде. Молодые люди любили обсуждать свои победы, и с чего бы им смущаться графа Сеймурского, такого же юношу, как и они?

Джеймс слышал, что и у Дика были женщины. Как минимум одна. Нет, Ричард не хвастался собственными достижениями, во всяком случае, при графе. Но слухи и сплетни ходили разные. А циркачку, Аву Хейнс, Джеймс даже видел лично, пусть и мельком. Так что…

Обещание сделать предложение через полгода прозвучало настолько фальшиво, что Джейн посчитала себя почти оскорбленной. Она даже не могла сказать, кого Ричард таким образом больше оскорбил – ее или себя. Лучше бы молчал. Лучше бы сказал спасибо и ушел. Лучше бы… да что угодно, только не то, что сделал.

Пульсирующая боль в плече мешала думать. Злила. Раздражала. Теперь еще долго придется пить обезболивающие микстуры и снотворное, а на перемену погоды будет ныть вся рука. И тогда Фрэнни придется прятаться в фиолетовой комнате, сворачиваться калачиком и тихо плакать от обиды и безысходности, жалея себя и отчаянно завидуя нежным девушкам, в которых никто и не думает стрелять, которых любят и балуют, о которых заботятся и защищают.

Маска Джейн незаметно слетела: в ней не было нужды. Томас и доктор – они имели право видеть мертвую Фрэнни. Девушка сгорбилась, кутаясь в теплый плед и стараясь при этом не тревожить простреленную руку.

Закончить дела и уехать в Райли. Так она и сделает. Там, среди древних седых стен, знавших много смертей и боли, ей будет покойно. Словно призрака, привязанного к месту своей гибели, ее тянуло в этот старый замок.

Фрэнни еле дождалась, когда экипаж высадит ее у дома, через подвал которого можно было попасть в комнату Джеймса. Ей осталось всего лишь с помощью доктора преодолеть последнюю сотню метров под землей и подняться по лестнице – никто из слуг даже случайно не должен увидеть постороннюю девушку, заходящую в особняк.

– Как ваша матушка? – спросила Фрэнни у врача, на руку которого опиралась.

– Спасибо, мисс, с ней все хорошо, – ответил Хартман. – Скажите, как вы ухитрились попасть в перестрелку? Для молодого лорда это неудивительно, но вы, мисс!

Добряк доктор, вопреки настояниям дяди Питера и Томаса, упорно разделял Джеймса и Фрэнни. Когда девушка превращалась в графа Сеймурского, Хартман обращался к ней как к мужчине, но в те редкие эпизоды, когда он имел дело с женской ипостасью, он предпочитал именовать ее «мисс». Фрэнни нравилось это обыкновение. Иногда короткое обращение «мисс» даже спасало ее от необходимости резать себе руки. Оно четко давало понять, что кто-то по-прежнему видит ее такой, какой она родилась. Такой, какой она всегда оставалась глубоко внутри, под всеми своими масками.

Иногда Фрэнни казалось, что доктор ее жалеет. Он лучше других знал ее потребности и порой даже вмешивался в домашние дела, чтобы облегчить ей жизнь. В женские дни он всегда заботился о достаточном количестве сладостей на десерт и оставлял обезболивающую микстуру на столике у кровати, ругался с Томасом, не позволяя слишком сильно загружать девушку тренировками. Когда Фрэнни запиралась в своей комнате и погружалась в пучины отчаяния, доктор приглашал ее на ночную прогулку. Не Джеймса – Франческу. Она надевала женское платье, терпеливо застегивая с помощью крючка многочисленные пуговицы, укладывала волосы, становилась леди. Хартман позволял мертвой девушке ощутить хоть немного жизни, пусть даже вопреки воле сначала дяди Питера, потом – Томаса. Они гуляли, вели светские беседы и даже танцевали. И Фрэнни чувствовала себя девушкой, у которой есть отец или хотя бы близкий родственник. В такие ночи она была почти счастлива.