Тайное желание

— Не убегай. Поделись со мной, — мягко предложил Патрик. — Ты же не просто так при-ехала.

— Я оказалась здесь совершенно случайно.

— Но ты еще здесь. Не хочешь войти в церковь? — Патрик достал из кармана связку ключей. — Я могу оставить тебя одну. Может, ты хочешь помолиться?

Анджела обдумала его предложение и отвергла:

— Там, в церкви, больше ничего для меня нет.

— Ты уверена?

В его голубых глазах светились любопытство и сочувствие, и ей захотелось довериться ему.

— Патрик, я не могу больше верить. Бог не отвечает на мои молитвы. Он глух к ним, — выпалила Анджела, впервые высказав кому-либо свои сомнения. Предполагалось, что ее религиозные убеждения непоколебимы.

— Может, ты не слушаешь, — тихо возразил Патрик.

— Демагогия. Все священники так говорят. Ты и сам не знаешь, слушает ли тебя кто-нибудь.

— Вот почему это называется верой, Энджи.

Она вздохнула:

— Я свою веру потеряла. Поэтому ты и не видел меня в церкви. Я больше не могу притворяться. И не проболтайся моей маме или сестрам, не то мне конец.

— Если не хочешь войти в церковь, идем ко мне. Я живу в доме священника. Угощу тебя горячим шоколадом. Могу взбить сливки. Ты когда-то любила горячий шоколад со взбитыми сливками.

— Патрик, я давно выросла, и ты не сможешь утешить меня шоколадом со сливками. Я… я сломлена, — обреченно прошептала Анджела.

— Не верю.

— Это правда. Что делают все добрые католики? Заводят большие семьи, сохраняют семейные и религиозные традиции. Это не обо мне. Я не могу родить ребенка. Девочка, которую ты считал способной на что угодно, не может совершить самое простое, самое естественное для женщины… привести в этот мир дитя. Я три раза делала ЭКО, и ничего не получилось. Сегодня вечером Колин сказал мне, что больше не будет пытаться. Ему сорок лет. Он хочет планировать будущее только для нас двоих. Но я никак не могу расстаться с мечтой о собственном ребенке. И не представляю будущего без Колина. Понятия не имею, что нам делать.

Взгляд Патрика стал нежным и печальным:

— Мне жаль, Энджи.

— Мне тоже.

Подавляя подступившие слезы, Анджела отвернулась и поспешила прочь. Ей вовсе не хотелось разреветься перед Патриком.

— Возвращайся! — крикнул он ей вслед. — В любое время. Просто приходи, когда будешь готова.

Анджела остановилась:

— Я никогда не буду готова войти в церковь. Разве только с моим ребенком.

— Бог любит сложные задачи, — улыбнулся Патрик.

— Тогда он должен любить меня.

— Он любит. Ты просто этого не знаешь.

* * *

— Вы в самом деле Джон?

Лиз больше не чувствовала неловкости и наслаждалась легким головокружением от двух с половиной бокалов дорогого шампанского. Весь прошедший час они непринужденно болтали о музыке, книгах, кинофильмах и Сан-Франциско, не затрагивая более серьезных тем. Джон оказался веселым, остроумным, на удивление начитанным и обаятельным — слишком идеальное сочетание. Наверняка он что-то скрывает. Ей просто не могло так посчастливиться.

— Почему бы и нет?

— Вы не похожи на Джона. Слишком простое, слишком обыкновенное имя для синеглазого блондина.

— А какое имя, по-вашему, подходит мне? — полюбопытствовал ее новый знакомый.

— Ну, не знаю. Морган, или Дрю, или любое имя, которое могло бы быть и фамилией. Скажем, Тейлор или Тайлер. — Лиз задумалась. — И, кроме того, что Джон вам не подходит, каждый раз, как я произношу его, вы как будто слегка удивляетесь. Так в чем же дело? Это вымышленное имя? Вы скрываетесь от закона?

— Ничего столь интригующего. Джон — мое первое имя, но родные чаще называли меня средним именем — Эрик, чтобы отличать от отца, тоже Джона.

— Почему же вы не представились Эриком?

Лиз почувствовала, как рвется та эфемерная нить, что, казалось, связала их.

— Отца больше нет на свете, как и всех, кто когда-то звал меня Эриком, — сухо сказал он, поглаживая пальцем край своего пустого бокала. Лишь сжатые губы выдавали его напряжение. — Мама умерла, когда я был подростком. У меня нет ни братьев, ни сестер. Я — вся моя семья.

Объяснилась грусть, которая сквозила за его улыбчивостью, и, почувствовав его затаенную душевную боль, Лиз не произнесла такое банальное и такое бесполезное «мне очень жаль».

— Мне называть вас Эриком или придерживаться Джона? — уточнила она.

— Давайте придерживаться Джона, — после недолгих колебаний выбрал он и добавил с улыбкой: — У меня есть на это свои причины.

— Классно вы переключаетесь, — похвалила Лиз, пригубив шампанское.

— Вы о чем?

— Мрачнеете, а потом просто отмахиваетесь от плохого настроения. Вы стараетесь не думать об отце?

В его глазах промелькнуло удивление, но он легко согласился с ней:

— Может быть. Вы очень проницательны.

— Я привыкла наблюдать.

— Часть вашей профессии? — уточнил Джон.

— Да. Я люблю давать людям то, в чем они нуждаются, даже если они не могут сказать мне, что им нужно.

Их взгляды встретились.

— Я тоже люблю это делать. Приносит удовлетворение.

Лиз улыбнулась в ответ на его улыбку:

— Поэтому вы пригласили меня выпить шампанского. Вам не понравилось мое одиночество в день рождения, и вы сжалились надо мной.

— Получилось веселее, верно?

— Безусловно.

— Ну и хорошо. А где ваша семья, Лиз?

Она окаменела. Сама виновата. И зачем прицепилась к его имени? Могла бы догадаться, что это приведет к личным вопросам. Не отклонялась бы от нейтральных тем и, может, не попала бы в дурацкое положение.

Так солги ему. Эка невидаль. Будто ты раньше не лгала. Да он и не поймет, что ты говоришь неправду.

— Из близких у меня никого нет, — туманно ответила она.

— Очень жаль.

Лиз пожала плечами:

— Раз уж мы перешли на личности, чем вы зарабатываете на жизнь?

— В настоящее время я, как говорится, в простое, — как-то неопределенно сказал он.

— Так обычно говорят об актерах или музыкантах. Вы актер? Музыкант?

— Всю жизнь мечтал стать рок-звездой, но, к несчастью, у меня нет голоса…

Официант, остановившись у их столика, поинтересовался, хотят ли они заказать еще что-нибудь.

Лиз накрыла ладонью свой бокал:

— Я не удержусь на ногах, если выпью еще хоть немного.