Тайну хранит звезда

– Позвоните? – спросил он еще раз, прежде чем дверь закрыть.

– Если что-то вспомню, непременно, – пообещала Аня, уверяя саму себя, что сумеет забыть о нем уже завтра к вечеру.

Но странно, стоило за ним закрыться двери, как она принялась думать о нем и только о нем. Начала с медленной, размеренной оценки его как мужчины.

Сочла, что лет ему под сорок, хотя из-за небритости и неухоженности он и выглядит старше. Потом решила, что он холост. Брюки не просто измялись, они и не гладились никогда. Как следует не гладились. Ботинки стоптанные, напрашивались на явную замену. Обратить внимание Володина именно на это было тоже некому, решила она. Куртка кожаная, хоть и дорогущей была, валялась, кажется, где придется. И голоден, чудовищно голоден. Жена уж наверняка бутербродов каких-нибудь ему бы наделала и дала с собой, и термос с кофе в машине валялся бы. Как у ее Сашки, когда он распространителем работал и ел и спал на ходу. Аня всегда заботилась о нем, всегда утром у двери вручала ему пакет с бутербродами, пирожками, котлетами, термосом с чем-то горячим. Потом Сашка вырос из своей должности, из ее пирожков, стал сначала начальником отдела, потом замом директора где-то. И ушел! И теперь тоже один, как и Володин. Но он как-то не так один. Сашка чрезвычайно опрятен и наряден. И за Игорьком следит пристально в этом. Но он один. Точно один! И Игорек неоднократно повторялся, что у папы до сих пор никого нет. И разведка в лице главного агента Ирки доносила – у Сашки ничего серьезного ни с кем. А поди же ты, какая разница между этими двумя мужиками.

– Все люди разные, милочка, – сонно заявила где-то через пару часов ей Ирка в телефонную трубку. – Не может быть одинаково опрятных Сашек и одинаково безалаберных Володиных.

– Да он не то чтобы безалаберный! – вступилась с жаром за Володина Анна и тут же получила порцию подозрительного любопытства в ответ.

– Он что, тебе понравился?! – ахнула подруга, забыв зевнуть в сто двадцать четвертый раз за последние десять минут. – Этот небритый, неумытый мент в грязных стоптанных башмаках тебе понравился???

– Ир, он не мог мне понравиться, во-первых. – Аня раздраженно поморщилась, уже пожалев, что рассказала Ирке все. – Во-вторых, почему это он неумытый?

– Если бы морду умывал, то и побриться бы не забыл. Он в зеркало-то, наверное, смотрится раз в месяц. – Подруга судорожно вздохнула и вдруг всхлипнула. – Надо же так пасть русскому дворянству, а! Стоило пижону за дверью раствориться, так ты всякую нечисть уже в дом тащишь.

– Ты не мели чепухи. – Аня вдруг как-то сразу успокоилась, расслышав в голосе подруги неподдельную плаксивую тревогу. – Я его не тащила никуда. Он просто говорил со мной о соседях…

– Кстати, о соседях! – подхватила тут же Ирка со зловещим клекотом. – Ты ведь живешь, как на острове, Нюрочка!!! Ты же никого в упор не видишь за извергами своими, за тетрадками, за заботой об Игорьке! Не видишь, не знаешь, не замечаешь!

– А оно мне надо? – И Аня нарочито громко зевнула, следуя примеру подруги. – Зачем, Ир?! Лишняя словесная обуза. Иду я себе и иду с работы, проскочила в квартиру – и замечательно. А это надо о чем-то говорить, раскланиваться, придумывать что-то. Не могу! Сил нет и желания!

– Ага… – Подруга вдруг надулась, когда она дулась, то сопела часто-часто и еще время от времени фыркала, как ежик. – По этой самой причине ты и меня избегать начала.

Не спросила, констатировала.

– Нет, Ир, с тобой сложнее. С тобой я бы просто расквасилась.

– А без меня?

– А без тебя заморозилась, – нехотя призналась Аня. – Как треска какая-то! Знаешь, что сегодня мне родной сын выдал?

– Что?

– Судиться собрались они с папой со мной.

– Как это?! – опешила Ирка, перестав сопеть и снова начав всхлипывать. – За имущество, что ли? Я тебе сразу сказала, отдай ты ему его дрова и…

– Да нет, милая, не за деревяшки. За Игоря.

– Что-о-о-о??? – Ирка тут же зашлась такой матерщиной, что у Ани ухо вспыхнуло. – Вот сволота, а!!! Мало того что сам ушел, так еще и пацана переманивает. Прикармливает, паскуда!!! Видела я их тут как-то днем в ресторане. Обедаем, говорит Шурик. С сыном решили вкусненького перекусить. А вкусненькое в этом кабаке твоей месячной зарплаты стоит. А пацану много ли надо?! Счет увидал, который папа оплатил, и слюни распустил тут же. Тебе-то экономить приходится, а там шикуют! Вот гад, а!

Аня вздохнула, посмотрела на портрет сына на длинной полке под серый мрамор. Обо всем этом она уже знала, Игорек потчевал ее подробностями, когда приходил домой от папы. О чем он умалчивал, о том она догадывалась.

– Но ему, Ань, все равно Игоря не отдадут.

– Почему?

– Потому что он постоянно в разъездах, так?

– Вроде…

О новой работе Сашки она мало что знала. Это раньше, когда он распространителем всего на свете работал, она знала все-все. Он взахлеб рассказывал ей всякие интересные истории, а она внимательно слушала. А потом, когда начал карабкаться вверх, красноречие поутратил. И довольствоваться ей приходилось лишь сведениями, получаемыми от сына или от Ирки.

– Вот! Как он сможет заниматься воспитанием сына, разъезжая-то так?!

– Не знаю.

Аня покосилась на три непроверенные тетради, ей все еще не хотелось лезть в них. Все еще не хотелось рыться в ошибках, не хотелось пытаться уловить смысл в том, в чем смысла не могло быть априори.

– А я знаю! Знаю! Нельзя доверить человеку ребенка, если у него нет времени на его воспитание и на то, чтобы присматривать за ним. Ты не дрейфь! Пусть только попробует в суд сунуться, мы ему такое устроим… Ты же не пьянь, не безработная какая-нибудь. Ты у нас уважаемый всем человек.

– Ага, особенно двоечниками. – Анна снова покосилась на тетрадки. – Ты у них мнения спроси, они тебе такого наговорят.

– Это не в счет, – опротестовала тут же ее теорию Ирка-адвокат. – Ладно, давай-ка прощаться, подруга. Дел еще по дому невпроворот. Завтра на работу. Тебе к первому уроку?

– Нет, ко второму.

– Везет, поспишь подольше. – Ирка вздохнула, зевнула, шепнула что-то и тут же простилась, повесив трубку, но перед этим успев пообещать, что забежит как-нибудь на неделе.

А Ане все же пришлось проверять тетрадки. Она оттащила их в кухню, но прежде чем пробираться сквозь безграмотную ерунду, она сварила себе кофе, слепила тоненький бутербродик с листиком салата и ломтиком красной рыбки. На кофе с бутербродом у нее ушло минут десять. Потом полчаса на то, чтобы поставить три жирные двойки. Две за безграмотность и лень, третью за полное отсутствие и первого и второго.

Галкина Нина не стала утруждать себя написанием сочинения, она просто вложила в тетрадь записку с просьбой понять ее и простить, поскольку она так же, как и Петровский, переживает семейный кризис.

Слухи, стало быть, все же просочились. Проросли буйными ростками с пустыря, где ее подстерегал Петровский, забрались по ступенькам школы, вскарабкались выше на этажи, заползли из шумного школьного коридора в классную комнату и были взяты извергами на вооружение.

Аня не рассердилась, нет. Она расстроилась. Софья-математичка оказалась права – Петровскому веры нет. Почему права оказалась Софья, а не она? Почему Петровский солгал? Почему использовал ее? Такой гнусный по природе своей или учится приспосабливаться?