Тайны Древнего Лика
Шрифт:
Дед Тарасов кивал, сосал потухший окурок и с тоской смотрел на свое порожнее граненое изделие. Сережа, не выдержав, пододвинул ему бутылку с пепси-колой, но дед так отчаянно замотал головой, словно ему предлагали отраву.
– И было это все в четырнадцатом веке, – увлекаясь, продолжал Вячеслав Андреевич. Он, вероятно, вообразил, что сейчас читает свой курс, и перед ним его студенты. – А в Литву бежал последний великий князь тверской Михаил Борисович, а не Михаил Ярославич, уже в пятнадцатом веке. Решил, что лучше бежать, чем отказываться от княжения. Князь московский Иван Третий отбирал чужие княжения, одно за другим, дотянул свои руки и до Твери. В тысяча четыреста восемьдесят пятом. Вот тогда-то Тверь была взята, а Михаил Борисович
Вячеслав Андреевич, не обращая внимания на укоризненный взгляд жены, потянулся к бутылке «Столичной». Налил встрепенувшемуся деду Тарасову, плеснул чуть-чуть в свою игрушечную, по сравнению с дедовым стаканом, стопочку.
– Помянуть – эт дело хорошее, – заявил оживший дед Тарасов, часто мигая выцветшими, глубоко посаженными глазами. – Всех воинов земли русской… Да, маненько перепутаница вышла: не Ярославич, а Борисыч… – Дед распрямился и пристукнул кулаком по столу. – Но все-таки Михаил же!
– Вы закусывайте, Василь Василич, – подала голос тетя Лена.
Но дед только отмахнулся и, осушив свою рабочую емкость, вновь полез в карман за сигаретами.
– Михаил-то Михаил, да не тот, – сказал Вячеслав Андреевич. – В общем, напутали старики много. Этакий «испорченный телефон» получился. А вот насчет капища, насчет идолов – очень может быть.
– Отомстили идолы, отомстили, – убежденно повторил дед Тарасов.
– Отомстили или нет – не знаю, – развел руками историк. – Владимир Великий в свое время поставил в Киеве «великолепную шестерку»: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Симаргла и Мокошь, а через несколько лет всех их скинул. И ничего – правил себе еще чуть ли не три десятка лет…
– А так бы пять десятков правил, – заметил дед Тарасов.
– Возможно, – кивнул Вячеслав Андреевич. – Так вот, насчет капища на холме… Там, конечно, хорошо было бы покопаться. Может, еще один Стоунхендж обнаружится, как у Старой Рязани.
Сережа недоуменно посмотрел на него.
– Дядь Слав, так ведь Стоунхендж в Англии.
– Не только. – Вячеслав Андреевич раскраснелся, лоб его лоснился от пота. – В наших краях свои Стоунхенджи. Земля наша, племяш, буквально напичкана историей, тут чуть ли не в любом месте копни – и обязательно на что-нибудь древнее наткнешься. По истории ходим! Возьмем тот же тверской кремль – да там еще копать и копать…
– Слава, может, отдыхать уже будем, а? – недружелюбным голосом предложила тетя Лена. – Вон, Сережа дремлет уже…
– Ничего подобного, – возразил Сергей. – Вовсе я не дремлю, теть Лен.
По молодости своей и неопытности он не понял, что эти слова – лишь тактический ход, направленный против деда Тарасова. Тот опять уже дул в опустевший стакан и, судя по всему, не собирался уходить до тех пор, пока в бутылке остается хоть капля «огненной воды».
Вячеслав Андреевич тоже не желал слезать со своего любимого конька.
– Да успеем еще наспаться, Лен! – Он наполнил молниеносно подставленный стакан деда Тарасова (откуда у того и прыть взялась?!), не обидел и свой «наперсток». Чокнулся с дедом, одним глотком разобрался со своей порцией – уже без тостов. И, тряся левой рукой рубашку на груди, чтобы хоть немного охладиться, продолжил чуть ли не скороговоркой: – Памятник на памятнике, понимаете? На десятки метров вглубь, где только ни воткни лопату. И на Лихой вашей горке, повторяю, интересно было бы покопаться. Может, там не то что Стоунхендж – вторая Троя стоит-дожидается. Но средства! Где средства-то взять, милые вы мои? У нас студентов для раскопок не хватает, у нас Тверь практически нетронутая… Э-эх! – Историк, скособочившись, посмотрел в окно, словно силясь разглядеть там желанные средства на раскопки. Потом повернулся к столу и заговорил уже потише и не так быстро: – Вот вы сказали, там
пустошь подземная, пирамида…– Пирамида, – эхом отозвался несгибаемый дед Тарасов. – Как в Египте. Это не я сказал, я тока пересказываю…
– Ну да, «преданья старины глубокой». И ведь вполне возможно, что так оно и есть! О разных подземных пирамидах сейчас сообщают немало. Лихая горка может стоять в этом ряду. И если копнуть – отыщутся и дружинники пропавшие… то, что от них осталось… и много чего еще… Но средства! Но люди!.. – Вячеслав Андреевич горестно взмахнул руками.
– Копнуть… Как ты там копнешь? – возразил дед Тарасов и вытер рукавом заслезившиеся от сигаретного дыма глаза. – Чижолое там место, проклятое. И я это чувствую, и другие наши тоже… Там долго не проторчишь – сердце начинает разрываться, и будто душит кто. Одно слово – проклятое. Идолами проклятое… Когда-то, я еще пацаненком был, Ванька Демин сутки там по пьяни провалялся. Так еле откачали потом Ваньку-та.
Дед теперь уже сам, без приглашения, схватил бутылку, булькнул себе в стакан на два пальца и торопливо выпил, словно боясь, что отнимут. Тетя Лена, разбиравшая сумки, этого не заметила. А Вячеслав Андреевич хоть и заметил, но только усмехнулся: пусть пьет человек, если хочется, ему же завтра на работу не идти. Лишь бы не заснул за столом да со стула не свалился.
– Геопатогенная зона? – предположил Сережа. Он иногда смотрел по телевизору всякие познавательные передачи.
Вячеслав Андреевич задумчиво покосился на него:
– Вряд ли. Наверное, просто перебрал Ванька Демин самогонки. Или и вовсе отравился. И капища, и храмы сооружали в узлах энергетических решеток, в наиболее благоприятных местах. Кто же будет возводить храм в геопатогенной зоне?… Хотя… – Он потер подбородок. – За сотни лет что-то могло сдвинуться, разбалансироваться…
– Да идолы же, сосед, идолы! – покачнувшись на стуле, громогласно заявил дед Тарасов. – Я хоть и верую в Господа нашего Иисуса Христа, но и в нечистую силу тоже. Не тока сатана есть на свете, Андреич, – не к ночи помянут будет, – но и другая всякая-разная нечисть. Ты вот стариков послушай, они тебе такого наговорят!
– Да уж, – согласился историк, сжимая в руке промокший от пота платок. – Наговорить могут, это точно.
– Много всяких чудес, мно-ого… – протянул дед Тарасов и наконец-то отставил свой стакан, чуть не опрокинув при этом солонку. – Вот, со мной… Навроде – мелочь, пустяковина, а как ты ее объяснишь?
Тетя Лена вернулась к столу и явно собиралась сказать что-то нелестное, но муж едва заметно покачал головой: не мешай, мол, старику, пусть болтает.
– Когда я свою-то схоронил… – Дед Тарасов шмыгнул носом. – Ну, поминки, напился, знамо дело… А ночью проснулся, будто кто со всей силы в поддых зафигачил. Лермонтов, грит, с-страница сто двенадцать, две верхние строчки…
– Кто говорит-то? – поинтересовался Вячеслав Андреевич.
– А не зна-аю, кто, – пьяно развел руками дед Тарасов. – Я ентого Лермонтова и не ч-читал никогда. А книжка еще дочкина, старая… Схватил, открываю… Щас, щас, вспомню… – Он поднял руку, сглотнул и зажмурился, пытаясь, вероятно, выудить из памяти образ этой сто двенадцатой страницы. – О! «Грехи твои… и самые злодейства… простит тебе Всевышний»… – Глаза деда уже вновь были открыты и тускло блестели. – Эт, значить, она меня с того с-света прощала… Через Лермонтова… И тут обратно меня словно ударило! Я за карандаш, записал на газете… то, что в голову шибануло, – и вырубился. А утром беру газету-та, читаю свои каракули… – Дед, подобно профессиональному актеру, сделал паузу, обвел всех мутноватым, как застоявшаяся вода, взглядом. Воздел палец к потолку и, по контрасту со своим предыдущим расслабленным невнятным говором, почти отчеканил, старательно отделяя слова друг от друга: – Мы – пребываем – в состоянье – Тьмы! – Последнее слово он почти прокричал – и обмяк на стуле, как проколотый шарик.