Тайны Эдема

– Пойдем.

Я поторопилась следом. Перед уходом мне следовала передать ей свои дела. На это и был потрачен последующий час. И все это время, перебирая бумаги, я невольно вспоминала свои первые дни в особняке.

Сказать, что жены приняли меня в штыки – не сказать ничего. Если верить Давиду, я была красавицей. По мне так, брюнеток с длинными волосами и темно-карими глазами в наших широтах пруд пруди. Но верить мужчине, знающем толк в женской красоте, всегда приятно. А судя по реакции женской половины дома, толика правды в его словах имелась.

Впрочем, в те дни мне не было никакого дела до чужого мнения в принципе, а до суждений избалованных дамочек и вовсе. Вопросы собственной внешности занимали и того меньше. Моим единственным желанием было уснуть и никогда больше не проснуться. Но подобные желания до добра не доводят и чести желающим не делают. И я старалась выкарабкиваться как могла.

Переезд в дом Давида – ничто иное как попытка ухватиться за соломинку и не потонуть. Но, на удивление, именно привнесенные Давидом перемены и спасли меня. А заодно и перевернули жизнь вверх тормашками. Причем, дважды. Но об этом мне еще только предстояло узнать.

– Нина, – позвала я. Она подняла глаза от документов и посмотрела поверх очков.

Я смутилась, не зная, что сказать. И, как всегда, пошла напрямик:

– Спасибо вам. За поддержку. За все. А за то, что не отдали женам на съеденье особенно.

Легкая улыбка едва коснулась ее губ. Но тут же исчезла. Взгляд умных глаз стал пристальным, но теплым.

– Если кому и благодарить, так это мне. За брата… Запомни. Ты всегда можешь рассчитывать на меня. В любое время, по любому поводу. Хорошо?

Я кивнула и сосредоточились на работе. Время оставалось всего-ничего.

Траурная процессия, смешавшая толпы поклонников и почитателей творчества Давида, бывших любовниц и невесть от куда взявшихся друзей, журналистов, злопыхателей, сотрудников его компаний и сторонних наблюдателей, скрылась в пыли дорог уже больше двух часов назад.

Узкий круг приближенных и доверенных отправился на поминки в один из лучших пригородных ресторанов города. Даже после смерти Давид желал быть хлебосольным. Продумав до деталей сценарий собственных похорон, он не обошел стороной и поминки. Меню, музыкальная подборка, речь от усопшего к его родным и близким – все создано им собственноручно. И отдавая последнюю честь своей свите, он запретил им лишь одно – горевать.

Сказать по чести, на торжество по случаю его смерти я не пошла бы ни под каким предлогом. Пусть и нарушив волю ушедшего. Он злился на меня не раз и не два. Как и я возмущалась по поводу его чудачеств. Были бы квитами и в этот раз.

Но меня он попросил об ином. И эту его просьбу я собиралась исполнить во чтобы то не стало.

Собственно, никакой уверенности в том, что сегодня все сложится удачно у меня не было. Одна лишь детская надежда. Упрямство, конечно, тоже. Куда без него?

Стрелки часов на моем запястье отмерили второй час моего одинокого сиденья на кладбищенской аллее. Если бы не могилы кругом и не фотография улыбающегося Давида в траурной рамке, это место вполне можно было бы назвать приятным. Зеленые пушистые кроны деревьев, шелестя листьями прятали меня от солнца. Шум города, взявшего в оковы кладбищенскую территорию, не долетал сюда. Зато тихий ветер с Невы, нес приятную прохладу.

Первые двенадцать лет своей жизни Давид провел на Васильевском острове. Он любил вспоминать то время. Свою шайку друзей, извечно бродивших по дворам старого города, гонявших на велосипедах по улицам Васьки (чья нумерация вечно путает даже коренных петербуржцев), купание в Неве, несмотря на строжайший запрет родителей, и рыбалку на набережной, дабы порадовать толстого дворового кота.

Не удивлюсь даже, если первый свой университет он выбрал из привязанности к детским тропам. Став студентом Философского факультета, он вновь вернулся к родным пенатам. Пять лет он ходил излюбленными тропами от комнаты, что снимал в коммуналке, до факультета. И эти годы, полные университетских восторгов и трудностей, упоительных любовных переживаний и хмельных попоек, стали целой главой его удивительной книги жизни. Попадая в плен отчаянья, он часто возвращался к ним, черпал силы из воспоминаний.

И похороненным он пожелал быть все там же. На своем любимом острове. Среди дореволюционных надгробий, в тиши вековых деревьев.

Ожидание более не имело смысла. Поправив на плече сбившийся ремень сумки, я направилась к выходу. Намеренно замедляя каждый свой шаг, я все еще на что-то надеялась.

А, выйдя за кладбищенскую ограду, оказалось – не зря. Заприметив подъезжающее такси. Я остановилась в ожидании. Опять же, чистое упрямство. Однако и от него бывает толк.

Мое воображение рисовало великое множество сценариев этот встречи. Но стоило мне увидеть женщину, вышедшую из такси, как сотни вариантов диалогов и заготовленных речей, разошлись по ветру.

Она не надела траур. Нарядное платье с пышной юбкой цвета пыльной розы, украшения с розовым топазом на несколько оттенков темнее ткани. Невесомый шелковый шарф на голове прячет иссини-черные волосы, собранные в аккуратные пучок.

Она не носила траур. Он был в ее душе. В пронзительном взгляде ее бездонных темных глаз. Страшная рана. Невыносимая боль. Она справится. Когда-нибудь. Как могут только хрупкие женщины со стальным характером.

В горле пересохло. Сердце забилось так сильно, что стало больно в груди. Я позабыла разом все слова.

Она подошла ко мне сама. Мы никогда не виделись. Пожалуй, ей даже не следовало знать о моем существовании. Но она знала. И интуиция ее, была моей не хуже.

Мягким мелодичным голосом, она спросила вглядываясь в мое лицо:

– Вы Лиза?

Ее взгляд скользил по мне на подобие легкого утреннего ветерка. Пожалуй, за всю жизнь это был единственный раз, когда я не возражала против чужого внимания. Напротив, мне вдруг захотелось зареветь и поведать ей обо всем, что никогда и никому не доверяла.

Она взяла меня под руку и попросила:

– Проводите меня, пожалуйста.

Мы поплелись по аллее еще более медленно, чем я до встречи с ней. Она оттягивала неизбежное. Будто бы увидеть могилу Давида, значило окончательно признать невосполнимую потерю.

– Вы были с ним, когда…

– Нет. К сожалению, нет. Он отослал меня в тот вечер. Я нашла его, когда уже все случилось.

– Как вы думаете, ему было больно?

– Иногда смерть – великий дар.

– Не для тех, кто остался.

– Мы все однажды покинем этот берег. Давид боролся до последнего.

– Конечно. В этом весь Давид.

Она удрученно замолчала и отвернулась. Ее пальцы с силой сжали мою руку, но она не заметила этого. Я не сопротивлялась. Иногда злость дает нам сил. Помогает продержаться до лучших времен.

– Я рада, что он был не один в своей борьбе. Я не имею ввиду эти вечные толпы воздыхательниц и тот гарем, что он развел. Все это пустое, он знал это лучше всех… Мне очень хочется верить, что у него был верный соратник. Хотя мне и трудно поверить, что он не коснулся вас.