Тайны гениев

И здесь перед этим понятием человечество мгновенно делится на две предельно неравные категории. Первая группа – это те, у кого уже само слово “фуга” вызывает зевательный рефлекс, как вершина всех музыкальных непонятностей. Она, эта группа, пока (в силу описанных мною выше обстоятельств) в абсолютном большинстве. У представителей же второй группы при этом слове появляется чувство неизбывной радости, ибо для тех, кто слушает, понимает, чувствует фуги, общение с ними – ни с чем не сравнимое наслаждение. Слушатель и подлиный ценитель фуг является уже не любителем музыки только, но может быть сравним

с шахматистом, рассматривающим партии, сыгранные другими гениями этой игры,

с математиком, потирающим руки, в момент перед решением сложного уравнения,

с астрономом, приближающимся к своему самому совершенному телескопу, чтобы глядеть в него на звездное небо,

с гурманом, для которого лучшие в мире повара приготовили самые изысканные блюда и вина,

с жителем Крайнего Севера по пути к пальмам августовского Средиземного моря.

Ибо фуга – это действительно море, звезды, вина, пальмы...

Это – пир мысли.

Но только для тех, кто знает и понимает.

Мне в равной степени жалко на нашей планете и тех, кто недоедает, но также и тех, кто проживет свою жизнь и уйдет, так и не узнав, не поняв, не Сочувствовав и не насладившись фугами.

Если бы только люди знали – сколько они теряют!

Ибо фуга – один из самых прекрасных подарков Вечности нам, бренным.

Я должен найти возможность описать фугу так, чтобы вам

по-настоящему захотелось ее услышать.

Всю свою жизнь я искал способ, как в несколько строк или несколькими словами описать это неизбывное музыкальное чудо, как заразить моей любовью к фуге большое количество людей.

Я попробую сделать это в книге, которую вы читаете, и попытаюсь сделать это несколькими разными способами.

Способ первый

Танцуют пастухи, увидев вифлеемскую звезду. Радость неизбывна. Танцуют пастухи, увидев вифлеемскую Танцуют пастухи, звезду увидев Радость звезды и танца. В их трудной жизни – танец. Пастухи Увидев радость в трудной жизни. Танцуют в этой жизни радость, звезду увидев звезда горит и радость в жизни трудной пастухов их танец в Вифлееме – они танцуют, танцуют, танцуют радость звезда, звезда, звезда ведет тех пастухов, чья радость ведет их к вечному Познанью. В Вифлееме познанье радости через звезду. Танцуют пастухи, увидев вифлеемскую звезду, и радость неизбывная Танцуют пастухи, увидев вифлеемскую Танцуют пастухи...

Эта попытка воссоздать идею трехголосной фуги – с полным сознанием моего бессилия.

Ибо в музыке все гораздо глубже. Хотя бы потому, что голоса в музыке, вступая вначале поочередно, звучат затем одновременно. И это невозможно сделать в словесном варианте, не растеряв смысла слов. Единственное, что здесь поможет разъяснить в области фуги, – это как фуга углубляет мысль, вычленяя мотивы, соединяя образы друг с другом, придавая мысли разные оттенки. Но чем больше я вчитываюсь в то, что написал, тем больше понимаю, как далеки эти словесные узоры от подлиной глубины фуги.

Ведь музыка – выше слова, она была ВНАЧАЛЕ как первичный элемент ТВОРЕНИЯ.

И все же я оставлю этот вариант как один из самых отдаленных на пути постижения фуги.

К тому же вполне возможно, что для некоторой части читателей, что-то станет яснее, когда вы будете слушать фуги.

Способ второй

Альберт Эйнштейн как-то высказал предположение, что Вселенная – это слоенный пирог, где в каждом слое свое время и своя консистенция.

Это не только научная догадка, но также и творческая.

Думаю, что лучшего образа, который может приблизить нас к пониманию фуги нет.

Ибо если предположить, что вся фуга – это целый пирог или Вселенная, то вступающая в разное время и в разных тональностях тема фуги – это гениальная догадка музыки о принципах строения Вселенной, воплощенная за несколько столетий до Эйнштейна и его Теории относительности. Попробуем проанализировать, что общего имеет фуга с эйнштейновским образом “слоенного пирога”.

Возьмем для примера принцип строения четырехголосной фуги.

Экспозиция

Все начинается с темы, которая звучит одноголосно. Затем эта же тема вступает во втором голосе, но уже в другой тональности и, естественно, в другом времени (это как раз тот второй слой эйштейновского “пирога” в новом времени и в другой консистенции (тональности). Но что же в это время происходит в том первом голосе, когда второй голос излагает ту же тему, что и первый?

Вот здесь-то и начинается самое интересное. Первый голос продолжает свое развитие одновременно с началом той же темы в голосе втором. Это значит, что у нас “одновременно” звучат две разных мелодии. Заметьте, что слово “одновременно” я взял в кавычки, ибо здесь начинается настоящая релятивистская физика, то есть физика теории относительности.

Ибо с точки зрения темы второго голоса темы первого уже не существует, поскольку ее изложение закончилось до вступления второго голоса, а с точки зрения первого ушедшего вперед во времени темы еще не существует.

А лучше сказать – вообще не существует, ибо она, тема второго голоса, звучит в другой консистенции (тональности), а, если сказать еще лучше, то в другом измерении.

Но с точки зрения какого времени эти темы вообще существуют?

С точки зрения времени наблюдателя (слушателя). Ведь все чудо в том, что, двигаясь в разных временных и тональных сферах, оба голоса образуют некое феноменальное единство, подобного которому невозможно услышать ни в какой другой музыке.

Теперь, когда вы ничего не поняли в сочетании двух голосов, самое время вступить третьему голосу. И он, этот голос, начинает тему в третий раз, да к тому же начинает ее в тональности, в которой тема уже звучала в первом голосе. Но только теперь ему уже противостоят две темы предыдущих голосов. Итак, у нас уже три разных мелодии, звучащие одновременно.

А когда вступает четвертый голос с той же темой, то он повторяет тональность второго голоса, который где-то, когда-то появлялся во втором времени. Теперь у нас уже четыре времени, или четыре голоса, четыре разные темы, которые, “не узнавая” друг друга, создают единый “Вселенский пирог”.

И все то, что я описал, – только первый раздел фуги, ее экспозиция, то есть “всего лишь” изложение темы в четырех разных голоса и в двух разных тональностях. Я боюсь еще больше усложнить свое описание экспозиции фуги разговорами о том, что происходит с остальными мелодиями, которые звучат в голосах, уже отыгравших тему сначала, ибо у них появляются свои взаимоотношения и взаимосвязи.

Разработка,

или следующий раздел фуги, – это дальнейшее усложнение (!) взаимоотношений четырех голосов и противостоящих им мелодий.