Тайны и мифы науки. В поисках истины

Мы живем в начале XXI столетия, когда поток информации поглощает человека с его несовершенными возможностями целиком. Век Ломоносовых и Леонардо прошел безвозвратно. Чтобы добиться успеха в какой-то отрасли, необходимо день за днем сосредоточенно работать только в этом направлении, стать профессионалом. Я не верю в идеальную картинку, нарисованную Маяковским: «Сидят папаши. Каждый хитр. Землю попашет, Попишет стихи». Так не бывает. Толстой пахал изредка и по прихоти, а никто из хлебопашцев великим писателем не стал.

Дело еще более осложняется, когда речь идет о современной науке, забирающей серьезного научного работника круглосуточно с потрохами. На вопрос, что для меня наука, а что поэзия, я обычно в шутку отвечал, что это отношение можно сравнить с отношением к жене и любовнице. Сразу же возникает второй вопрос: кто из них жена, а кто любовница? Тут все существенно осложняется. Как сказал поэт Давид Самойлов, графоман отличается от настоящего поэта только результатом труда. Вдохновение и все прочие переживания у него – такие же, ничуть не хуже. Когда пытаешься реализовать или сформулировать интересную идею в науке, испытываешь такой же азарт, такой же завод, как и тогда, когда пишешь стихи.

В то же время между наукой и искусством есть непреодолимое глубинное различие. Ведь наука – это в общем лишь обнаружение некоего факта природы, поиск уже существующего, пусть даже очень глубоко спрятанного, хотя и здесь очень важен примат созидания, творчества. Открытие Коперником гелиоцентрической системы или Эйнштейном теории относительности сродни творениям Данте или Бетховена. Самолет, радио, книгопечатание, Интернет не существовали в природе, их надо было создать. Научный процесс близок к поэтическому, только он проистекает не из воспаленного воображения автора, а требует определенной суммы знаний. Нельзя ничего открыть или создать, не зная физики, математики, геологии. В этом смысле наука, казалось бы, более защищена от шарлатанов и невежд, чем поэзия, где порой невежество выдается за самобытность.

И все-таки, если бы не было, например, Эйнштейна, теорию относительности открыл бы кто-нибудь другой, ибо развитие человеческой мысли настойчиво подталкивало к этому открытию, ревизуя законы ньютоновской механики. Если бы Беккерель не обнаружил на фотопленке следы тяжелых частиц и не было Склодовской-Кюри или Оппенгеймера, все эти изобретения или открытия сделали бы другие. Не будь Лобачевского, другой вывел бы правила неевклидовой геометрии. Потому что это заложено в самой природе, как металл в руде. Научные открытия, даже самые великие, быстро устаревают, взяв их на вооружение, человечество теряет к ним интерес. В то же время, сколько бы ни прошло веков, ничто не заменит фаюмской живописи, никто не напишет за Пушкина ни одной строки, и никто не сочинит за Державина, как туча стремится «по наклонению небес». Так что единственная неповторимая реализация личности в истории человечества возможна только в искусстве, а не в науке.

И отношения с властями предержащими у ученого сложнее, чем у поэта. Проблема «поэт и царь» довольно проста. Царю от поэта в первую очередь нужно восхваление. Недаром говорилось, что «соцреализм – это восхваление начальства методами, доступными его пониманию». А вот от ученого властям нужны, прежде всего, все более совершенные орудия убийства. Даже Леонардо да Винчи вынужден был наниматься военным инженером. А дело Оппенгеймера в США или героическая борьба Андрея Дмитриевича Сахарова – создателя водородной бомбы – за права человека? В науке и нравственные проблемы, и общественный резонанс подчас гораздо серьезнее и трагичнее.

Я и сам, много лет гордясь тем, что «для власти, для ливреи» не написал ни одной верноподданнической строчки, совершенно не считал зазорным сначала усердно искать для той же власти уран, а позднее – разрабатывать систему магнитной маскировки подводных лодок, никогда практически не задумываясь, как будут использованы результаты моих работ.

Не сгибался угодливо вроде бы, Всемогущим хвала небесам, И стихи про любимую Родину По заявке властей не писал, Про величие красного знамени И высоких партийных идей. Было радостно мне от сознания, Что уран я ищу для людей. Лишь к тебе обращался в работе я, Бог распада, – подземный Плутон, И нисколько меня не заботило, Что из этого выйдет потом. Оснащенный приборами ловкими, В океанской мерцающей мгле, Я следил за подводными лодками, Чтобы мир укрепить на Земле. Самолюбие теплила гордое Очевидная польза труда, А поэмы начальству в угоду я Никогда не писал, никогда.

С большим запозданием я понял, что для настоящего ученого, помимо таланта, знаний и упорства в работе, постоянного, как у спортсмена, поддерживания формы, необходима принципиальность и высокая нравственная позиция, чтобы здесь, так же, как в искусстве, «гений и злодейство» были несовместны.

* * * * *

Более шести десятков лет мне довелось заниматься геологией и геофизикой океана и суши, участвовать в разработке основных положений теории тектоники литосферных плит, которая произвела революцию в науках о Земле. И чем более я погружался в научную работу, тем дальше уходил от понимания многих научных постулатов, которые ранее казались ясными и простыми. Это относится к устройству геомагнитного поля, к происхождению жизни на Земле и многому другому

Латимерия (Latimeria) – «живое ископаемое», возможно, самый древний из всех видов, ныне обитающих на Земле. Экземпляр Института океанологии имени П.П. Ширшова РАН

Вестиментиферы (Vestimentifera) – ранее неизвестная форма жизни на Земле, обнаруженная лишь в 1970-х годах на дне Тихого океана. Эти гигантские подводные черви обитают на глубинах до нескольких километров, вблизи трещин в океанской коре, сквозь которые просачиваются гидротермальные растворы, нагревающие воду до 300o по Цельсию

Автор революционной теории дрейфа континентов, оказавшей серьезное влияние на науки о Земле, немецкий ученый Альфред Вегенер во время зимовки 1912-1913 гг. в Гренландии. (Из коллекции Института полярных и морских исследований имени Альфреда Вегенера, Бремерхафен)

Схематическое изображение «открытого» Вегенером сверхконтинента Пангея, существовавшего в конце палеозоя – начале мезозоя и объединявшего почти всю сушу нашей планеты. Гигантский океан, омывавший Пангею, носит название Панталасса. (На схеме показаны контуры современных континентов)

Ветеран отечественной океанологии – подводный обитаемый аппарат «Аргус» на заслуженном отдыхе. На «Аргусе» были проведены многочисленные геологические изыскания на дне Черного, Средиземного и Карибского морей, в Гибралтарском проливе, на шельфе Атлантического океана. В 1984 г. я неоднократно погружался на нем в воды Тирренского моря и Северной Атлантики. Во время одного из этих погружений на вершине горы Ампер были найдены странные сооружения, напоминающие развалины древнего города

Наша страна располагает двумя уникальными глубоководными обитаемыми аппаратами, способными погружаться на «космические» глубины свыше 5 км. Аппараты «Мир-1» и «Мир-2» совершили множество погружений для научно-исследовательских работ на дно Тихого, Атлантического, Индийского и Северного Ледовитого океанов, озера Байкал. В 1988 г. в Северной Атлантике на «Мире-1» мне довелось погружаться на глубину 4,5 километра

<