Тайны смертей русских поэтов

Ссора с Мартыновым началась на вечере, который проходил в доме Верзиловых. Ее причина до сих пор не известна. Князь Александр Васильчиков, также бывший на вечере, вспоминал: «Однажды на вечере у генеральши Верзилиной Лермонтов в присутствии дам отпустил какую-то новую шутку, довольно острую, над Мартыновым. Что он сказал, мы не расслышали; знаю только, что, выходя из дому на улицу, Мартынов подошел к Лермонтову, и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-французски: „Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах“, – на что Лермонтов таким же спокойным тоном отвечал: „А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения“… Больше ничего в тот вечер и в последующие дни, до дуэли, между ними не было, по крайней мере нам, Столыпину, Глебову (другим секундантам) и мне, неизвестно, и мы считали эту ссору столь ничтожною и мелочною, что до последней минуты уверены были, что она кончится примирением».

Друзья, в том числе и князь Васильчиков, пытались помирить Мартынова и Лермонтова, но им это не удалось. Однако все они до последнего были уверены, что дуэль закончится примирением. Но прошло три дня, а примирение не состоялось. Считается, что одной из причин были слова Лермонтова «потребуйте от меня удовлетворения». Вызов сделал Мартынов, но после того, как Лермонтов сам предложил это. Значит, именно Лермонтов считал себя пострадавшим, и извиниться должен был Мартынов. Однако именно Мартынов считал себя обиженным. Как бы то ни было, примирение не состоялось, поединок был назначен, условия оговорены.

Наиболее полное описание того, как он проходил, оставил князь Васильчиков: «15 июля часов в шесть-семь вечера мы поехали на роковую встречу; но и тут в последнюю минуту мы, и, я думаю, сам Лермонтов, были убеждены, что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями, противники подадут себе руки и поедут… ужинать.

Когда мы выехали на гору Машук (близ Пятигорска) и выбрали место по тропинке, ведущей в колонию (имени не помню), темная, громовая туча поднималась из-за соседней горы Бештау.

Мы отмерили с Глебовым тридцать шагов; последний барьер поставили на десяти и, разведя противников на крайние дистанции, положили им сходиться каждому на десять шагов по команде “марш”. Зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову, и скомандовали: “Сходись!”

Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. В эту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и выстрелил.

Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни взад, ни вперед, не успев даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди раненые или ушибленные.

Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом – сочилась кровь, пуля пробила сердце и легкие.

Хотя признаки жизни уже видимо исчезли, но мы решили позвать доктора. По предварительному нашему приглашению присутствовать на дуэли доктора, к которым мы обращались, все наотрез отказались. Я поскакал верхом в Пятигорск, заезжал к двум господам медикам, но получил такой же ответ, что на место поединка по случаю дурной погоды (лил проливной дождь) они ехать не могут, а приедут на квартиру, когда привезут раненого.

Когда я возвратился, Лермонтов уже мертвый лежал на том же месте, где упал; около него Столыпин, Глебов и Трубецкой. Мартынов уехал прямо к коменданту объявить о дуэли. Черная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте, разразилась страшной грозой, и перекаты грома пели вечную память новопреставленному рабу Михаилу.

Столыпин и Глебов уехали в Пятигорск, чтобы распорядиться перевозкой тела, а меня с Трубецким оставили при убитом. Как теперь, помню странный эпизод этого рокового вечера; наше сиденье в доле при трупе Лермонтова продолжалось очень долго, потому что извозчики, следуя примеру храбрости гг. докторов, тоже отказались один за другим ехать для перевозки тела убитого. Наступила ночь, ливень не прекращался…

Вдруг мы услышали дальний топот лошадей по той же тропинке, где лежало тело, и, чтобы оттащить его в сторону, хотели его приподнять от этого движения, как обыкновенно случается, спертый воздух выступил из груди, но с таким звуком, что нам показалось, что это живой и болезный вздох, и мы несколько минут были уверены, что Лермонтов еще жив».

Так трагически закончилась дуэль между Лермонтовым и Мартыновым. Было проведено не одно расследование для выяснения обстоятельств смерти, но новых подробностей обнаружено не было. По всей видимости, это была трагическая случайность, ведь Лермонтов не любил дуэлей.

Но действительно ли это было случайностью? Какие отношения связывали Лермонтова и Мартынова? После роковой дуэли Мартынов дожил до 60 лет. Он пытался написать воспоминания о Лермонтове, но не закончил их.

Однако, по мемуарам других современников, история отношений между Лермонтовым и Мартыновым не совсем обычна. Их знакомство состоялось в конце 20-х годов XIX века. Известно, что Лермонтов, еще будучи учеником пансиона, посещал дом Мартыновых, дружил со своим ровесником Николаем, был в хороших отношениях с его сестрами Натальей и Юлией. Затем, будучи исключен из университета, он поступил в школу прапорщиков, где в то время учился Николай Мартынов.

И в то время, и впоследствии они представляли собой две противоположности. Сослуживец Мартынова В. А. Бельгарт вспоминал: «Он был очень красивый молодой гвардейский офицер, высокого роста, блондин с выгнутым немного носом. Он был всегда очень любезен, весел, порядочно пел романсы и все мечтал о чинах, орденах и думал не иначе, как дослужиться на Кавказе до генеральского чина».

В то же время М. Тургенев так описывал М. Лермонтова: «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовывался с выражением почти детскости нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых плечах, возбуждала ощущение неприятное, но присущую мощь тотчас сознавал всякий».

Карьера Мартынова шла очень успешно, и в 1841 году он вышел в отставку в чине майора, Лермонтов же все еще оставался прапорщиком.

Отношения друзей были сложными. Рассказывали, что Лермонтов держал себя с Мартыновым довольно надменно, звал его Мартышкой, часто писал на него эпиграммы. Почему же они продолжали общаться друг с другом, оставались друзьями? Да и можно ли такие отношения назвать дружбой?

По всей вероятности, Мартынов преклонялся перед гением Лермонтова. Об этом говорит и то, что Мартынов упорно стремился походить на Печорина. Выйдя в отставку, он резко изменил свою внешность, чтобы усилить сходство с литературным героем: отрастил бакенбарды, нарядился в черкесский костюм, везде носил с собой огромный кинжал. Кроме того, он стал мрачным, суровым и молчаливым. Перемена была такой разительной, что многие знакомые, увидев его, пугались.

Лермонтов часто смеялся над другом, но Мартынов почему-то все прощал ему. Однако, по всей вероятности, чаша терпения переполнилась, почитание таланта обернулось ненавистью, что и стало причиной такого трагического финала. Васильчиков вспоминал, что Лермонтов незадолго до поединка говорил: «Нет, я сознаю себя настолько виновным перед Мартыновым, что чувствую, что рука моя на него не поднимется». Затем он добавил: «Я стрелять не хочу! Вам известно, что я стреляю хорошо, такое ничтожное расстояние не позволит мне дать промах». И действительно, Лермонтов стрелял прекрасно, намного лучше Мартынова. Тот, прекрасно умея фехтовать, стрелять из ружья, что необходимо для военного, пистолет в тот день взял в руки третий раз в жизни…