Тайны темной стороны

О, дух неба Зи-Ана, к тебе взываю! О, дух земли

Зи-Ки-А, к тебе взываю! Сделайте легкими пути мои

Отвратите Намтара и Идпа!

О, великий Мирри-Дуг, сын Эа,

Приведи стопы мои в Ур,

Сохрани в пути меня,

Защити от семи Духов Бездны!

Склоняю голову пред тобой!

Я отметил, что чувство оторванности почти ушло и на душе стало намного легче, мир уже относился ко мне значительно мягче. Часа через четыре я дошел до подножия хребта. Здесь, совсем недалеко от тропы, как и значилось в плане, находилось зимовье. Я провел в пути больше шести часов. Солнце уже прошло зенит, а потому начинать восхождение к перевалу прямо сейчас уже смысла явно не имело. Я решил заночевать в избушке, полной какого-то неуловимого скитальческого комфорта. Там было все – печка, лежанка, стол и лавка. Пока я готовил дрова, юго-западный ветер пригнал тучи и пошел сильный дождь, который с одной стороны радовал сердце – «здорово, все-таки, что я сейчас нахожусь не где-нибудь на склизком склоне в полуподвешенном состоянии, а здесь возле печки, в замечательной избушке, построенной чьими-то добрыми руками». С другой стороны, этот самый склизкий склон будет поджидать меня завтра, и перспектива поминутного барахтанья в грязи не очень-то радовала. К утру дождь закончился и я, собравшись и, напившись чаю, двинулся в путь. У подножия горы, на огромном, величиной с автобус, черном, похожем на стол камне, я опять разложил дары и в молитвенном обращении попросил облегчить мое восхождение.

Склон был крутой и скользкий. Ботинки скоро набрали грязи и стали похожими на большие круглые гири. Тем не менее, я почти не падал, шел медленно, внимательно выбирая дорогу. Через несколько часов мне удалось выйти на широкую террасу и я решил сделать там большой привал, поскольку усталость была неимоверной и к тому же Солнце, подбирающееся уже к зениту, выжигало последние силы. Я расположился в тени огромного дуба. Усевшись и разложив припасы, я уже принялся было за еду, когда внезапно почувствовал некий дискомфорт. Я мог поклясться, что чувствую на себе чей-то пристальный взгляд, не злой, а, впрочем, скорее – любопытный. Прислушавшись к своим ощущениям, я пришел к выводу, что взгляд направлен откуда-то справа, примерно оттуда, откуда я пришел. Медленно, словно бы невзначай, я стал, поворачивать голову. Взгляд, очевидно, исходил откуда-то из кустов, но там, визуально, во всяком случае, никого не было видно.

Впрочем, не совсем так, – там, на ветке молодой березы сидела какая-то птица. До нее было шагов пятьдесят, поэтому я не разглядел – был это ворон или же кто-то из хищников, вроде ястреба. Увидев, что я встаю, птица взмахнула крыльями и, резко поднявшись в воздух, вскоре исчезла. Интересно, что вместе с улетевшей птицей, пропало и ощущение тяжелого взгляда.

Я спокойно поел, потом полежал на траве с полчаса, и затем – снова двинулся в путь.

Идти было уже значительно легче. И тотчас забрезжила надежда засветло успеть добраться до следующей террасы хребта, а там уже и заночевать. По счастливой случайности, я добрался туда еще раньше, чем думал, поскольку по дороге мне встретился табун лошадей и я, разговорившись с табунщиком, очень скоро сумел расположить его к себе. Именно тогда я понял, что мир принял меня, а значит – первый шаг к удаче был сделан.

Ночевали мы в сторожке Акима – так звали того табунщика. Это был одинокий мужчина или, как говорят, бобыль, сорока шести лет отроду, живущий по ту сторону хребта в поселке с весьма «поэтическим» названием – Сучак. Я всегда недоумевал: вот из каких таких соображений, я дал бы подобное название поселку, в котором живу?

Сторожка Акима топилась по-черному и дым, поначалу выедавший глаза, стал мало-помалу уходить в дыру на крыше.

– Жарче, жарче топи – учил меня Аким,– а не то дым не уйдет.

Я раздувал сыроватые дрова, пока, наконец, пламя не затеяло свой магический танец. Мы поели, и я угостил Акима спиртом, который всегда ношу в походы для подобных случаев. Он страшно обрадовался, и, выпив по первой, стал рассказывать о себе. Я перебил его, предложив по второй. Он откликнулся с готовностью и сам набулькал себе почти треть кружки, тотчас, слегка разбавив водой. Когда и я приготовил свою порцию, он без всякого тоста запрокинул кружку куда-то в черную бороду, а после пару минут пыхтел и занюхивал.

Я, как бы невзначай, продолжил разговор:

– Вот ты, говоришь, охотишься всюду, а приходилось ли тебе бывать в верховьях Чеворги. Там, говорят, и медведя промышляют.

– А почему нет? Медведь здесь везде есть. Только к Чеворге я не ходок боле.И тебе не советую.

– Отчего же?

– Да, знаешь, не сказать даже… Я там был три раза и каждый раз какие-то чудеса. Болел потом, едва на ноги встал. А то как-то пришел, захожу за горку, а все кругом белое.

– Как так?

– А так – и трава, и листья, и небо, словом все белое, как мелом обсыпанное. Я перекрестился и ну – драпать. Пробежал маленько – отпустило. И собаку мою куда-то занесло. Уж как ни звал – все без толку. Я и по воде босой ходил, чтоб заразу какую в дом не принесть. Пока домой шел молитвы читал…

– А собака как же?

– Да дома меня поджила, съежилась вся, дрожит. Ну, потом, правда – ничего, отошла. С тех пор я туда не ходок.

– А где ты обычно пасешь табун?

– Да везде.

– А ты не мог бы меня провести до верха Аймени?

– Да можно, а нашто тебе туда?

– Да мне не туда, мне дальше.

– Ладно, утром обсудим. Ложись, уже поздно.

Поутру, когда я еще спал, Аким сготовил завтрак, и уж затем разбудил и меня. Мы поели, и после мой друг сказал:

– Я с тобой не пойду. Нельзя мне. Но помочь возьмусь. Дам тебе хорошую лошадь и езжай куда знаешь.

– А как же я тебе потом лошадь верну?

– Да когда она тебе не надобна будет, отпустишь восвояси – сама дорогу найдет. Где останавливаться будешь, дай ей попить и поесть: не машина тебе, сам понимаешь. Только, когда отпускать будешь на кормежку, передние ноги свяжи обязательно, а то может убежать, не дай бог…

– Спасибо. Уж и не знаю, как тебя благодарить.

– Да нормально все. Ступай коли нужно тебе, Бог – судья.

Пока я собирал рюкзак, Аким снаряжал черную, как смоль кобылу, все время что-то бормоча себе под нос. Он обхаживал кобылу со всех сторон, поглаживал ее, что-то шептал на ухо. Табунщик явно заговаривал животное от каких-то напастей, стараясь сделать наш путь легким и неопасным. Наконец он подвел лошадь ко мне.

– Погладь ее и дай немного травы,– сказал он твердо. Я повиновался.

– Теперь садись.

Я уселся, прикрепив сзади рюкзак.

– Звать ее Туча. Смотри, не обижай ее… А ты,– он серьезно погрозил лошади пальцем,– служи, как я тебе велел. И, поцеловав кобылу прямо в морду, он повернулся, вскочил в седло своего жеребца и погнал табун, не оглядываясь, в другую сторону.

Я провел в седле почти пять дней. Верховая езда оказалась весьма непростым делом, хотя, конечно, и менее изнурительным, чем пешая ходьба. К концу пятого дня мы остановились на весьма живописной поляне на ночлег. Неподалеку пробегал чистый быстрый ручей. Я подвел лошадь попить, а после, стреножив, отпустил пастись. Похоже, начал собираться дождь. Быстро установив палатку, и забросив туда вещи, я вылез наружу и принялся сооружать очаг под кроной большой, видимо, вековой березы. Солнце село и вместе с его уходом, все вокруг моментально заполнилось холодом. Поднялся ветер, полоща крылья палатки и выдувая тепло из очага. Заржала лошадь и подбежала поближе ко мне. «Волки, что ли?»– мелькнуло у меня в голове. Затем странным образом мысли вернулись к моему первому ночлегу, затем к другим стоянкам. Все это сплелось воедино и последнюю точку поставило лошадиное ржание. Я вдруг понял, что практически на всем протяжении моего пути дул юго-западный ветер. Прежде, я бы, вероятно, не придал этому факту серьезного значения, однако, еще дома я прочел, что одним из самых зловредных духов, халдеи считали дух Юго-Западного ветра. Этот ветер всегда приносит беду, и, похоже, она уже была где-то рядом. Я сел на колени и произнес молитву, которую сотворил тут же: