Тайны Второй мировой

То, что по числу побед советские асы сильно уступали немецким, сомнений не вызывает. На счету попавшего в книгу рекордов Гиннеса Эриха Хартмана 352 победы (все они одержаны на Восточном фронте, но в списке есть и 7 американских истребителей «Мустанг», сбитых над Румынией). На втором месте Герхард Баркхорн с 301 победой, а на третьем — Понтер Ралль с 275. Почти все свои победы первая тройка экспертов одержала в борьбе с советской авиацией. Наши же наиболее результативные летчики, Иван Кожедуб и Александр Покрышкин, одержали, соответственно, только 62 и 59 побед. Корнюхин в предисловии ставит под сомнение число побед, одержанных немецкими экспертами, и повторяет старые утверждения, будто основную часть своих потерь, около двух третей, люфтваффе понесли на Восточном фронте в борьбе против советской авиации. Насчет преувеличения, возможно, какая-то доля истины есть, поскольку в бою очень трудно установить, уничтожен вражеский самолет или нет, и кто именно его сбил. Но по этой части наши пилоты давали большую фору немецким. Иначе как объяснить, например, что, по советским отчетам, в Курской битве было уничтожено 3700 самолетов, тоща как архивы люфтваффе подтверждают безвозвратные потери за июль и август 43-го только 3213 боевых машин, из которых на всем Восточном фронте, а не на одной только Курской дуге, было сбито или погибло в авариях 1030 самолетов. Но и по книге Спайка видно, что основные потери люфтваффе понесли в борьбе против западных союзников, а не на Восточном фронте. По моим подсчетам, из 128 экспертов дневной авиации, погибших, попавших в плен, пропавших без вести или более не поднимавшихся в воздух из-за тяжелых ранений, 112 большинство своих побед одержало на Востоке, и только 16 — на Западе. Однако из 112 «восточников» 57 оказались сбиты на Западе или на Востоке, но в тот момент, когда они сражались с англо-американскими самолетами. Из 16 же «западников» на Восточном фронте нашли свой конец лишь пятеро. С экспертами ночной авиации картина еще более впечатляющая. Почти все они боролись против «летающих крепостей» союзников. Из 29 погибших среди них лишь двое приходятся на действия советской авиации. Понятно, почему в последние полтора года войны пилотов люфтваффе, только что окончивших летные школы, немцы сначала посылали обстреляться в более спокойной обстановке советско-германского фронта — и лишь затем бросали на Запад для куда более трудных схваток с союзной авиацией.

Отмечу также, что данные о безвозвратных потерях личного состава люфтваффе, опубликованные еще в 1973 году в выпущенном покойной «Наукой» двухтомнике В.И. Дашичева «Банкротство стратегии германского фашизма», свидетельствуют о значительно большей роли западных театров по сравнению с восточным. Из 109 704 погибших, без учета персонала училищ и других тыловых учреждений, на Запад пришлось 34 147, на Юг (Италия, Сев. Африка и Балканы) — 22 625, а на Восток, включаю польскую кампанию 39-го года, — 52 932, или всего лишь 48,2 процента. А ведь надо еще принять во внимание и то, что училища и учебно-тренировочные части располагались в основном на Западе и действовали главным образом против англоамериканской авиации. Среди пропавших без вести доля Восточного фронта опускается до 31,5 процента, а в суммарных безвозвратных потерях составляет лишь 39, 9 процента. Однако необходимо учесть, что значительная часть потерь люфтваффе на Востоке пришлась на долю авиаполевых дивизий, действовавших как обычная пехота. Поэтому доля потерь летного персонала немцев на Востоке в действительности была существенно меньше, чем 40 процентов — доля советско-германского фронта в общих потерях личного состава люфтваффе. За вычетом потерь авиаполевых дивизий, составивших не менее 10 тысяч убитых и пропавших без вести и не менее 22 тысяч раненых, безвозвратные потери на Восточном фронте составят около 34,5 процента всех потерь летного состава люфтваффе.

Должен заметить, что в последнее время появляются также и труды российских авторов, где дана более объективная, чем прежде, картина борьбы в воздухе в годы Второй мировой войны. Укажу, в частности, на исследование Д.А. Соболева «История самолетов 1919–1945» (М.: РОССПЭН, 1997). Однако там речь вдет о техническом прогрессе военной и гражданской авиации и о тактико-технических характеристиках различных машин, но не об особенностях войны в воздухе. Между тем давно настала пора написать правдивую, очищенную от мифов историю борьбы люфтваффе и советской авиации. И хорошо было бы написать такую же книгу о советских асах, какую Майк Спайк написал о немецких.

МАРШАЛ-БЕЗЖАЛОСТНЫЙ, «ВЕСЕЛАЯ АРМИЯ» И «ПОДУШКИ» РАВЕНСБРЮКА

Признаюсь, этот документ меня потряс, перевернул все внутри. Он стоит того, чтобы быть процитированным полностью. Это — письмо начальника Главного политического управления Рабоче-крестьянского военно-морского флота армейского комиссара 2-го ранга Ивана Рогова секретарю Центрального Комитета ВКП(б) Георгию Маленкову, датированное 5 октября 1941 года: «Начальник Политического управления Балтфлота издал 28.9.41 г. директиву за № 110/с, в которой указывает: «Разъяснить всему личному составу кораблей и частей, что все семьи краснофлотцев, красноармейцев и командиров, перешедших на сторону врага, сдавшихся в плен врагу, будут немедленно расстреливаться, как семьи предателей и изменников Родины, а также будут расстреливаться и все перебежчики, сдавшиеся в плен врагу, по их возвращении из плена.

Я немедленно запросил ПУБалт, на основании каких указаний издана директива, противоречащая указаниям приказа Ставки Верховного Командования Красной Армии № 270.

Член Военсовета КБФ т. СМИРНОВ и начальник ПУ КБФ т. ЛЕБЕДЕВ в своей телеграмме от 4.10.41 г. сообщают, что директива № 110/с составлена на основе шифрограммы командующего Ленинградским фронтом т. Жукова за № 4976, в которой сказано:

«Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны».

Народному комиссару ВМФ т. КУЗНЕЦОВУ и мне неизвестно, что п. 2 приказа Ставки № 270 изменен.

Считаю, что шифрограмма № 4976 командования Ленинградского фронта противоречит указаниям приказа № 270 Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии»^{594}.

Для сравнения: в печально знаменитом приказе № 270 от 16 августа 1941 года, изданном Сталиным и подписанным, вслед за Верховным, Молотовым, Буденным, Ворошиловым, Тимошенко, Шапошниковым и Жуковым, судьба военнопленных и членов их семей была определена гораздо менее сурово: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров… Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться ему в плен — уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи»^{595}. Легко убедиться, что Иосиф Виссарионович в кровожадности уступал Георгию Константиновичу. Сталин призывал безоговорочно расстреливать на месте лишь сдающихся в плен командиров и комиссаров, да и то, если они делают это намеренно, срывая знаки различия, т. е. собираясь сдаться в плен, независимо от обстановки. Рядовой же и сержантский состав дозволялось расстреливать только тогда, когда они, не исчерпав всех средств сопротивления, станут сдаваться в плен. То есть, например, если у бойца кончились патроны, то можно сказать, что он бороться дальше не может и вроде бы даже ему и в плен сдаться не зазорно. А можно, впрочем, трактовать приказ № 270 и таким образом, что надо еще бросаться на врага с саперной лопаткой или финкой. Тогда надо расстреливать и тех, кто поднимает руки сразу же, как замолкает его винтовка или пулемет. Впрочем, подразумевалось скорее всего, что надо расстреливать только тех, кто будет сдаваться в плен преднамеренно. Так что приказ оставляет командирам и красноармейцам некоторую свободу в его применении. Вот Жуков выбора не оставил: всех расстрелять, и командиров, и бойцов, и семьи их (интересно, а грудных младенцев в этих семьях тоже надо было расстреливать?). И насчет вернувшихся из плена приказ № 270 ничего не говорил. Вспомним, что Сталин после войны даже заведомых перебежчиков — власовцев отнюдь не всех расстрелял, а большинство направил трудиться в ГУЛАГ — пусть поработают на благо Родины. Жуков же решил: чего с ними церемониться, расстрелять, и точка. По сравнению с Георгием Константиновичем Иосиф Виссарионович выглядит гнилым либералом. Не в первый раз в истории слуга тирана оказался более жестоким, чем сам господин. Даже моряки-балтийцы испугались, и в Политуправлении Балтфлота приказ Жукова немного смягчили, предписав расстреливать по возвращении из плена только перебежчиков, а не всех сдавшихся в плен.

А вот после войны у Георгия Константиновича никаких «мальчиков кровавых в глазах» не было. Наоборот, он фарисейски сокрушался в беседе с Константином Симоновым о трагической судьбе советских пленных: «Он с горечью говорил о том, — вспоминал Константин Михайлович, — что по английским законам оказавшимся в плену английским солдатам и офицерам за все время пребывания в плену продолжали начислять положенное им жалованье, причем даже с какой-то надбавкой… «А что у нас, — сказал он, — у нас Мехлис додумался до того, что выдвинул формулу: «Каждый, кто попал в плен, — предатель Родины» — и обосновывал ее тем, что каждый советский человек, оказавшийся перед угрозой плена, обязан был покончить жизнь самоубийством, то есть, в сущности, требовал, чтобы ко всем миллионам погибших на войне прибавилось еще несколько миллионов самоубийц. Больше половины этих людей было замучено немцами в плену, умерло от голода и болезней, но, исходя из теории Мехлиса, выходило, что даже вернувшиеся, пройдя через этот ад, должны были дома встретить такое отношение к себе, чтобы они раскаялись в том, что тогда, в сорок первом или сорок втором, не лишили себя жизни… Трусы, конечно, были, но как можно думать так о нескольких миллионах попавших в плен солдат и офицеров той армии, которая все-таки остановила и разбила немцев. Что же, они были другими людьми, чем те, которые потом вошли в Берлин?

Были из другого теста, хуже, трусливей? Как можно требовать огульного презрения ко всем, кто попал в плен в результате всех постигавших нас в начале войны катастроф?..»^{596}

Но подписи Мехлиса не было под приказом № 270, и Жуков это отлично знал. По сравнению с Георгием Константиновичем и Лев Захарович, и Иосиф Виссарионович выглядят вообще человеколюбивыми гуманистами. Жуков никакого «огульного презрения» ко всем вернувшимся из плена не допускал — просто готов был их всех расстрелять. Мне наверняка возразят, что время было такое, что без репрессий мы бы не победили. И что Жуков лишь пугал бойцов расстрелами, а проводить свои угрозы в жизнь, мол, не собирался. Откуда такая уверенность? Разве не мог бы Георгий Константинович для острастки расстрелять несколько семей из прифронтовой полосы, чьи мужья и сыновья предположительно оказались в немецком плену? Ведь приказал же он тогда под Ленинградом расстреливать из пулеметов свои отступающие части, как свидетельствовал Главный маршал авиации Александр Голованов в беседе с поэтом Феликсом Чуевым^{597}.

Шифрограмма Жукова, равно как и драконовский приказ № 270, способны были только деморализовать бойцов и командиров, толкнуть их в объятия противника. Грозные приказы никак не влияли на динамику числа пленных. После приказа № 270, в сентябре и октябре 41-го, случились два самых крупных котла, под Киевом и Вязьмой, где в плен попало в общей сложности больше 1300 тысяч красноармейцев.

А вот моральное состояние Красной армии, особенно ее командного и политического состава, оставляло желать много лучшего. Хочу процитировать полностью докладную записку начальника Особого отдела НКВД Волховского фронта майора госбезопасности Мельникова от 10 марта 1942 года на имя члена ГКО т. Маленкова «О морально-бытовом разложении комполсостава частей и соединений 59-й армии»: «За последнее время в частях 59-й армии со стороны отдельных военнослужащих участились случаи морально-бытового разложения. Зачастую, используя свое служебное положение, командиры склоняют женский персонал к половому разврату, здесь же, в присутствии посторонних, решают боевые задачи.

Отдельные командиры и комиссары частей, увлекаясь женщинами, систематически пьянствуют. В ходе боевых операций, вместо руководства боем, отлеживаются в блиндажах. Так, заместитель начальника инженерного отдела штаба 59-й армии — Герой Советского Союза майор Коровин и работник Политотдела армии старший батальонный комиссар Никулин 26 февраля в нетрезвом состоянии зашли в столовую Военторга. КОРОВИН без всякого основания, обнажив револьвер, потребовал от начальника Военторга колбасы, варенья и других продуктов. Получив варенье, он бросил стакан с этим вареньем на пол, ругаясь площадной бранью, отдал распоряжение своему адъютанту расставить по углам столовой мины.

КОРОВИН открыто, на глазах у бойцов, сожительствует с машинисткой штаба армии ПРИСОВАТЬЕВОЙ Галиной и вместе с ней ходит в баню (как видно, у «банного министра» Валентина Ковалева был свой предшественник. — Б.С.). Все это стало достоянием подчиненных.

28 февраля старший батальонный комиссар НИКУЛИН у КОРОВИНА напился пьяным, придя в Политотдел армии, разбросал на полу партийные документы. Начальник штаба артиллерийского управления 59-й армии полковник САМОЙЛОВ увлекся машинисткой артуправления ТУГАРИНОВОЙ Капитолиной, чем скомпрометировал себя в лице сотрудников артуправления. В любовной записке на имя ТУГАРИНОВОЙ САМОЙЛОВ пишет: «…Капочка! Если ты не хочешь нарушать нашей дружбы, откажись, что ты сказала сегодня — больше кушать со мной не будешь. Я сильно этим огорчен, ты меня обижаешь незаслуженно. Делаю я все для тебя из дружеских и благих намерений. Ты мне нравишься, я к тебе привык, если не сказать большего. Фима». Эта записка стала достоянием сотрудников артуправления.