Тайны Второй мировой
Шрифт:
Однако эти данные полностью опровергаются показаниями Капрова, сделанными в 1948 году. Он вообще не упоминает, что позиции 1075-го полка 46 ноября атаковала немецкая пехота. Если бы вместе с танками двигались германские пехотинцы, вряд ли командир полка спасся бы от неприятельских автоматчиков после того, как прямым попаданием танкового снаряда был разбит его командный пункт. Число же уничтоженных и подбитых неприятельских танков в ходе первой атаки Капров определил в 5–6 штук. О том, что в ходе второй атаки была подбита хотя бы одна машина, Илья Васильевич вообще ничего не говорит. Скорее всего, к тому времени у обороняющихся закончились боеприпасы, а противотанковые средства были подавлены немецкой артиллерией. Поэтому танкам удалось смять позиции 2-го батальона вообще без потерь. Первая атака танков, вероятно, была своеобразной разведкой боем, позволившей выявить позиции советской артиллерии и противотанковых ружей. Кстати сказать, вина Капрова в поражении все же была. Он практически равномерно распределил имевшиеся у него противотанковые ружья, тогда как их надо было сконцентрировать на участке 2-го батальона, который только и был удобен для действий танков. Шумиха, поднятая вокруг подвига 28 панфиловцев, спасла Капрова и Мухамедьярова от суда, и они отнюдь не были заинтересованы в крушении мифа.
Столь же фантастичны данные о немецких потерях, приведенные в статье Коротеева, — более 4 тысяч немецких солдат и офицеров
Не соответствует истине и утверждение Кривицкого, содержащееся уже в послевоенном очерке «Разъезд Дубосеково», будто «пять фашистских дивизий противостояли бойцам Панфилова в Подмосковье. Тридцать тысяч вражеских солдат и офицеров и свыше ста пятидесяти танков еще при жизни генерала уничтожила его дивизия в боях за столицу»{542}. Этим цифрам в донесениях подчиненных, похоже, верил и сам Панфилов, писавший жене: «Москву врагу не сдадим. Уничтожаем гада тысячами и танки его — сотнями. Дивизия бьется хорошо…»{543} Между тем недостоверность этой информации после издания в 1962–1964 годах военного дневника бывшего начальника Генерального штаба германских сухопутных сил генерал-полковника Франца Гальдера стала совершенно очевидна. Согласно приведенным здесь данным, в период с 3 октября по 16 ноября 1941 года немецкая Восточная армия потеряла убитыми и пропавшими без вести 35 591 человека{544} — лишь немногим больше, чем, согласно донесениям, уничтожила врагов 316-я стрелковая дивизия (она впервые вступила в бой 16 октября, а 18 ноября 1941 года Панфилов был убит). А вот безвозвратные потери панфиловцев, если судить по тому, сколько потерял один лишь полк Капрова в бою 16 ноября, действительно, за месяц боев могли составить до 30 тысяч убитыми и пленными.
Почему же выбор пал на 4-ю роту 1075-го полка 316-й дивизии и политрука Клочкова? По всей вероятности, туг сыграло свою роль то обстоятельство, что дивизия генерала И.П. Панфилова как раз 18 ноября 1941 года была преобразована в 8-ю гвардейскую (в этот день был опубликован соответствующий указ, датированный 17-м числом), и в этот же день ее командир был смертельно ранен и тоже стал одним из мифологизированных героев войны. 21 ноября Военный Совет Западного фронта ходатайствовал перед Сталиным о присвоении 8-й гвардейской дивизии имени генерал-майора Ивана Васильевича Панфилова, причем упоминались «образцовые действия» дивизии на фронте {545} . Поражение полка Капрова срочно требовалось превратить в победу, чтобы не портить создаваемый пропагандой образ Панфилова и панфиловцев. Сочинения Кривицкого оказались очень подходящим материалом для тиражирования мифа. Так, в очерке Владимира Ставского «Генерал Панфилов и его гвардейцы» почти дословно повторялось вымышленное описание боя у Дубосеково, данное Кривицким, а сам Панфилов погибал с «исторической фразой»: «Умираю за Родину!» {546} . [44] В представлении на присвоение гвардейского звания и награждение дивизии Панфилова орденом Красного Знамени командующий Западным фронтом Г.К. Жуков и член Военного Совета H.A. Булганин 16 ноября 1941 года утверждали, что в период с 20–27 октября дивизия «отбивала атаки трех пехотных дивизий и танковой дивизии фашистов. В ожесточенных боях дивизия уничтожила у противника до 80 танков и несколько батальонов пехоты. Ни один боец не дрогнул перед атаками двух сотен фашистских танков… Личный состав дивизии храбро дрался и, не имея танков, с бутылками в руках бросался в атаку на танки противника. Остановив наступление противника, дивизия твердо удерживает занимаемый рубеж, продолжая наносить большие потери врагу» {547} . Но в тот же день так некстати случился прорыв у Дубосеково. Однако представление уже было удовлетворено, да и погибший генерал Панфилов был объявлен героем и дивизии присвоено его имя.
44
К любопытным отличиям от текста Кривицкого здесь можно отнести то, что слова Бондаренко о Клочкове-Диеве процитированы по-украински. Ставский также еще больше подчеркивает особую роль Добробабина. Группа из 28 панфиловцев именуется «взводом Добробабина», а Клочков принимает командование только после гибели Ивана Евстафьевича. О художественном качестве очерка Ставского дает представление замечательная фраза: «Немецкие танки открыли злобный огонь».
Для того чтобы прикрыть бесславное поражение и не подорвать репутацию панфиловской дивизии, был изобретен миф о подвиге 28 гвардейцев. Клочков же центральным героем этого мифа оказался, по всей вероятности, случайно — как старший из погибших командиров 4-й роты. Ротный, капитан Гундилович, в том бою остался жив (ему суждено было погибнуть только в апреле 42-го). Поэтому назначать героем капитана не стали. А те слова, которые первоначально Кривицкий вложил в уста политрука — «Ни шагу назад!», — были позаимствованы из приказа Жукова и Булганина войскам Западного фронта от 1 ноября{548}. Знаменитая же фраза «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!» в момент своего рождения вообще имела только «историческое значение». Ведь в январе 42-го, когда появился очерк «О 28 павших героях», советские войска уже оттеснили немцев от Москвы и развивали наступление дальше на запад.
Если суммировать, что в мифе о 28 героях-панфиловцах соответствует истине, то таких совпадений будет немного. Правдой является только то, что немцы предприняли две танковые атаки в районе разъезда Дубосеково и что в бою действительно погиб политрук Клочков и большинство его товарищей. Однако кто именно погиб в том бою, неизвестно до сих пор. Позднее, уже в феврале — марте 42-го, на поле боя удалось найти лишь шесть трупов, в том числе и труп Клочкова {549} . Поэтому нельзя исключить, что кто-то из включенных в список 28 героев в дальнейшем служил в немецкой вспомогательной полиции, подобно Добробабину, или даже во власовской Русской Освободительной армии. Судьбы большинства из 28 панфиловцев, удостоенных звания Героя Советского Союза, и ныне до конца неизвестны [45] .
45
Некоторые из уцелевших участников
боя у разъезда Дубосеково позднее в беседах с журналистами относили на свой счет едва ли не все танки, которые в тот день подбили бойцы всего 1075-го полка. Например, Илларион Романович Васильев в беседе с Рудольфом Бершадским утверждал: «Я вдвоем в окопе был. С Сенгирбаевым… Три танка мы с Мустафой так зажгли, а перед четвертым его убило. Враз. Охнуть не успел. Ну, я и озверел. Помню, подумал только: «Мустафа, друг, не пропущу их дальше! Никуда!» Выскочил из окопа как был в гимнастерочке. Мы с Мустафой шинели еще раньше скинули, чтобы они не мешали нам, — и ка-ак ахну последнюю бутылку!..» (Бершадский Р. Смерть считать недействительной (Цит. по: Об огнях-пожарищах. М.: ЭКСМО, 2000. С. 135). В своих рассказах уцелевшие панфиловцы ориентировались на уже существовавшие газетные публикации о своем подвиге. Сравни у Тихонова: «Встают из снега, как из гроба, бойцы в дыму, в крови, в грязи, глаза блистают, руки сжаты. Как будто бы на каждом латы из сплава чудного горят — летят последние гранаты, огонь бутылочный скользит». Также и Добробабин позднее признал, что в своих рассказах на следствии и суде ориентировался на очерк Кривицкого и другие публикации. Из очерка «О 28 павших героях» он, в частности, узнал, что был командиром взвода, хотя в действительности был лишь командиром отделения, и в дальнейшем утверждал, что в бою под Дубосеково руководил действиями взвода (Катусев А.Ф. Указ. соч. С. 70,75–76).Причины, по каким в конце ноября 1942 года началась канонизация подвига 28 гвардейцев-панфиловцев, Д.И. Ортенберг откровенно объяснил в беседе со следователем в 1948 году: «Вопрос о стойкости советских воинов в тот период приобрел особое значение. Лозунг «Смерть или победа», особенно в борьбе с вражескими танками, был решающим лозунгом. Подвиги панфиловцев и являлись образцом такой стойкости (она заключалась в том, что остатки 4-й роты в беспорядке отступили не после первой, а только после второй атаки, 3–4 часа спустя. — Б.С.). Исходя из этого, я предложил Кривицкому написать передовую статью о героизме панфиловцев, которая и была напечатана в газете 28 ноября 1941 года Как сообщил корреспондент, в роте было 30 панфиловцев, причем двое из них пытались сдаться немцам в плен. Считая политически нецелесообразным показать сразу двух предателей, я оставил в передовой статье одного…»{550} В дальнейшем критика этой легенды в печати практически не допускалась вплоть до начала 90-х годов, а каноническим текстом оставался очерк Кривицкого «О 28 павших героях» и основанные на нем позднейшие публикации того же автора. Лишь с наступлением эпохи гласности были опубликованы материалы следствия по делу Ивана Добробабина, проведенного в 1947–1948 годах, и от мифа о бое у разъезда Дубосеково не осталось камня на камне.
Подвиг 5 моряков-севастопольцев и рассказ Андрея Платонова «Одухотворенные люди»: миф, рождающий миф
По тем же основаниям, что и подвиг 28 гвардейцев-панфиловцев, был изобретен пропагандистами подвиг пяти моряков-севастопольцев во главе с политруком Николаем Фильченковым. Он очень напоминает подвиг политрука Клочкова и его товарищей, да и по времени почти совпадает с боем у разъезда Дубосеково. Но, в отличие от случая с панфиловцами, истинные обстоятельства последнего боя Фильченкова и его товарищей никогда не реконструировались в ходе следствия и суда. Поэтому сегодня мы не можем сказать ничего определенного на этот счет.
В официальном представлении к званию Героев Советского Союза Николая Фильченкова, Василия Цибулько, Даниила Одинцова, Ивана Красносельского и Юрия Паршина утверждалось, что 7 ноября 1941 года в районе селения Дуванкой «противник семью танками и до двух рот пехоты начал атаку на высоту 103,4. Тов. Шикаев (секретарь партбюро 18-го отдельного батальона, старший политрук. — Б.С.) организовал истребительную группу танков во главе со старшим политруком (в действительности — политруком. — Б.С.) Фильченковым (в указе о присвоении звания Героя Советского Союза было неправильно — Фильченко. — Б.С.)… Сам со станковым пулеметом и двумя бойцами выдвинулся на огневую позицию и стал отрезать вражескую пехоту… В этом неравном бою пятеро моряков во главе с Фильченковым уничтожили 3 фашистских танка, остальные, не выдержав натиска моряков, повернули назад. Гитлеровцы возобновили атаку, уже при поддержке 15 танков… Израненные моряки не покидали поле боя, уничтожая и выводя из строя фашистские машины. Был смертельно ранен отважный пулеметчик В.Г. Цибулько, погиб геройской смертью И.М. Красносельский. Кончились патроны и бутылки с горючей жидкостью. Тогда Н.Д. Фильченков, обвязавшись гранатами, бросился под гусеницы приближавшегося танка. Его примеру последовали Ю.К. Паршин и Д.С. Одинцов. В этом бою герои-моряки уничтожили до 10 танков противника. Враг был остановлен»{551}.
Более подробно о бое 7 ноября рассказывает в своих мемуарах Л.Н. Ефименко, бывший комиссар соседней с 18-м отдельным батальоном 8-й отдельной бригады морской пехоты: «…Скоро главной темой разговоров в окопах стал подвиг, совершенный… на участке восемнадцатого отдельного батальона морской пехоты… Первые сведения об этом подвиге дошли до нас через связных и мгновенно распространились по бригаде. Однако сперва никто не знал фамилий героев, да и подробности всего, что произошло, излагались по-разному.
Вечером 8 ноября я соединился с соседями по телефону и спросил комиссара восемнадцатого батальона старшего политрука Мельника, не может ли он прийти на КП ближайшего к нему батальона нашей бригады — второго. Минут через сорок мы там встретились, и вот что я услышал.
«Не зная, что и где предпримет противник, — рассказывал комиссар, — мы в порядке усиления боевого охранения сформировали несколько групп-пятерок, которые назвали разведывательными. Одну такую группу возглавил политрук Николай Фильченков. Она выдвинулась на высоту у дороги, что идет к шоссе севернее Дуванкоя. Вчера утром, когда вы уже вели бой, у нас сперва было спокойно. Потом Фильченков дал знать на КП, что показались танки и что он со своими краснофлотцами постарается их задержать. Шло семь танков, группа Фильченкова залегла на их пути с гранатами и бутылками. Три танка разведчики подбили. Остальные повернули назад — немцы, с перепугу должно быть, не поняли, что наших всего пятеро… А потом там появилось пятнадцать танков. Мы уж приготовились встретить их на переднем крае. Но Фильченков решил не допустить их до батальонного рубежа. И не допустил. Пятеро моряков уничтожили еще несколько танков. Гранат у них было порядочно, но на такой бой, понятно, не хватило. Гранаты кончаются, а танки лезут… Чтобы хоть как-то их задержать, наши ребята стали с последними гранатами кидаться под гусеницы. Первым Фильченков, за ним двое краснофлотцев, кажется, уже раненные… Погибла вся пятерка. Последний, Василий Цибулько, умер уже на руках у нашего военфельдшера Петренко. От него и известно главное. Подробности уточняем — кое-кто видел эту схватку издали… Трех других краснофлотцев звали Иван Красносельский, Юрий Паршин и Даниил Одинцов, а больше мне о них пока ничего не известно… Батальон новый, все незнакомые…»{552}.