Тайные тропы

Алим послушно сунул пистолет в карман, предварительно поставив его на предохранитель, и продолжал разглядывать старика.

— Вы спрашиваете, откуда я знаю русский язык? Разве среди нас, немцев, не может быть людей, хорошо знающих Россию?

— А где же вы изучали Россию?

В сердце начало расти чувство неприязни.

— По книгам. Мой сын очень любил ваши советские книги. Читал и я…

— Где мы находимся? — спросил вдруг Алим.

— В лесу, а точнее — в лесу, принадлежащем господину фон Гутнеру, в двух километрах от его имения и в стольких же километрах от города. Вы стремитесь попасть в город?

Нет, Алим не ставил перед собой такой цели. Он отрицательно покачал головой.

— И правильно, — заметил старик. — Не советую.

Он внимательно — как показалось Алиму, даже с оттенком грусти — посмотрел на него.

— Вы курите? — поинтересовался незнакомец.

— Когда есть…

— Ну, курите. — Старик протянул Алиму пачку сигарет.

Закурили. Ризаматов с наслаждением затянулся.

— Значит, вы узбек?

— Да.

— И так хорошо говорите по-русски?

— Теперь мало узбеков, не говорящих по-русски… «Не хитрит ли старик? Располагает к себе, а сам обдумывает, как бы получше отправить меня куда следует».

— Вот что, молодой человек, — задумчиво произнес незнакомец. — Первое, что надо сделать, — уйти отсюда. Если здесь шел я, могут пройти другие, а вы, я чувствую, не склонны расширять круг знакомых.

— Пойдемте! — Он вскинул лопату на плечо и направился вглубь сосняка.

Ризаматов на секунду заколебался, а потом последовал за ним.

Лесок густел, начались холмы, поросшие вокруг ельником, затем дорога пошла под уклон.

Старик шел быстро, мелким, но торопливым шагом.

«Охотник, наверно, — думал Алим, едва поспевая за своим новым знакомым. — Не меньше шестидесяти, а бежит легко, как джейран».

Старик, видимо, хорошо знал лес. Он не петлял, не осматривался, а шел, уверенно обходя заросли можжевельника, черники, пересекая опушки. За светлой, залитой утренним солнцем поляной начался глубокий распадок, поросший ельником, папоротником. На дне его бил прозрачный ключ.

— Вот здесь и располагайтесь, — сказал, остановившись, старик. — Сюда редко кто заходит, кроме любителей природы. А их сейчас не так уж много. Тут можно и спрятаться. — Он полез в свою походную сумку, вынул кофейного цвета батончик, мало похожий на хлеб, кусочек сыру и подал все это Алиму: — Берите… А воды здесь много. Ждите меня. Я шел на огород, вернее — на свое картофельное поле, и наткнулся на вас. Может быть, на ваше счастье. Ждите… А уйдете — на себя пеняйте. Об остальном я подумаю. Счастливо устроиться! — Он приподнял шляпу, поклонился, быстро выбрался из распадка и скрылся среди деревьев.

Алим остался один и тотчас принялся за еду. Он разделил сыр и хлеб на две равные части и уничтожил одну половину. Огромное удовольствие доставила ключевая вода. Алим пил ее, не отрываясь, большими глотками. И, только утолив голод и жажду, задумался. Как расценить все происшедшее? Какой счастливый случай столкнул его с этим маленьким энергичным стариком? Если он не фашист, тогда Алиму повезло.

Но можно ли рассчитывать на дружбу старика?

Алим нащупал в кармане пистолет, словно желая проверить свою готовность к борьбе.

Старик появился перед вечером. В руках была все та же лопата, за плечами — небольшой мешок.

— Вот и я. Вы, наверно, ожидали меня не одного, а с кем-нибудь? — спросил он, улыбаясь и пытливо глядя в глаза Алиму. — Ну-ка, скажите правду?

Алим смутился. Почему не сказать правду, когда новый знакомый догадывается о ней? И Алим рассказал, что он и верил и не верил, ожидая и хорошего и плохого.

— Ничего удивительного нет. Все можно подумать в вашем положении. Но я постараюсь вам доказать, юноша, что в Германии еще не перевелись настоящие люди. Раздевайтесь.

Старик вынул из мешка коричневую пару, черные ботинки и кепи.

— Это вещи моего покойного сына, — произнес он с грустью, — моего первенца… Он был такого же, как вы, роста и такой же стройный, но только шире вас в плечах. Чуть-чуть шире, и блондин. Раздевайтесь и одевайтесь, — закончил он.

Алим снял комбинезон, сапоги, гимнастерку, брюки и надел штатский костюм.

Старик заставил Алима несколько раз повернуться, застегнуть и вновь расстегнуть пиджак.

— А теперь давайте немного подождем. Пусть стемнеет, — удовлетворенный осмотром, наконец произнес он.

2

Германия. Чужой, незнакомый город. Два прямых бульвара, обсаженных липами и кленами, пересекают его из конца в конец, сходясь крест-накрест. По обе стороны бульваров, под раскидистыми кронами деревьев, бегут трамваи.

Главная площадь носит название Ратхаусплац. На ней — неуклюжий, громоздкий памятник, окаймленный тяжелой, чугунной цепью. Здесь же здание ратуши в готическом стиле. Почерневшие фризы, покрытые мохом, говорят о том, что здание это вековой давности.

На площади сгрудились всевозможные магазины с яркими вывесками и пустыми витринами. В старинной части города улочки в иных местах до того узки, что трудно разъехаться двум автомашинам. Мостовые, выложенные крупным квадратным торцовым камнем, отсвечивают под лучами солнца, как отшлифованные.

Дома преимущественно каменные, с высокими черепичными крышами, с мезонинами, с флюгерами на гребешках, с окованными железом дверями и кольцами вместо ручек.

На многих улицах сохранились еще фонари, внутри которых вместо газовых рожков вмонтированы электролампочки.

То здесь, то там высятся верхушки кирк [3] . Чем дальше от центра, тем просторнее. На окраине много небольших особняков, окруженных тенистыми палисадниками и решетчатыми изгородями. И в центре города и на окраинах — всюду можно заметить то неизбежное, что принесла война.

Небольшой провинциальный немецкий город находится в глубоком тылу, но на улицах много инвалидов и раненых из расположенных в городе тыловых госпиталей. Магазины стоят без товаров, и в них почти никто не заходит.

3

Кирка — лютеранская церковь.

Немцы и немки с хмурыми лицами останавливаются у рекламных тумб, читают вести с Восточного фронта и скептически покачивают головой.

Ожогин и Грязнов в городе уже несколько дней. Отрезанные от родины, в чужом краю, они чувствуют себя одинокими. Давит тоска и неизвестность. Знакомятся с городом, бродят по улицам, по парку, наблюдают за горожанами, пытаясь скорее привыкнуть к новой обстановке, понять, как здесь живут и чем дышат.

Юргенс временно определил их в гостиницу «Цум вейсен росс».