Тайные тропы
Шрифт:
4
Почти каждое утро старик Вагнер проводил в своем небольшом садике. Все здесь было посажено его руками, взлелеяно и сбережено его заботами: и яблони, и сливы, и груши, и кусты крыжовника и смородины, и бархатистые газоны, и клумбы с цветами.
Прошедший год был неурожайным: почти ничего не принесли яблони, очень мало плодов дали груши и сливы. Видимо, и тут сказывалась война: негде было взять удобрения. А может быть, виноват был он сам, Вагнер. Ведь осенью он не окопал деревья, не взрыхлил около них землю, зимой не окучил их снегом, весной не подрезал. Не было времени, да и тяжело все делать одному.
Прополов
С улицы, со стороны фасада, дом Вагнера украшала узорчатая железная изгородь. Сам дом состоял из пяти комнат с мезонином. Все здесь было сделано так, как хотелось хозяину. Он долго обдумывал проект: расположение комнат, окон, дверей, кухни, кладовой, ванной. Когда дом был окончен, старик сказал: «Это то, о чем я мечтал». Одного не мог предусмотреть Вагнер: он проектировал с расчетом на семью в четыре-пять человек, а пришлось жить одному. Ушли от него поочередно два сына, ушла жена. Ожидать их нечего. Они ушли туда, откуда никто еще не возвратился.
У окна кладовой висела металлическая клетка. Эту клетку принес когда-то его первый сын, Отто. Он очень любил птиц. В первый весенний день Отто выносил клетки со своими пернатыми на воздух, развешивал их на стене и открывал дверцы. Прошли годы. Отто вырос, стал мужчиной, а церемония освобождения птиц повторялась неизменно из года в год.
На старом беккеровском пианино, в покрытом пылью чехле, покоилась скрипка. И, глядя на нее и на пианино, старик думал о Карле, младшем сыне, и своей верной подруге Эльзе. Как часто в тихие летние вечера, сидя в качалке на открытой веранде, слушал он мелодии Бетховена, Моцарта… Эльза была родственницей известной немецкой пианистки Софии Ментер и от нее унаследовала мастерство игры на рояле. Любовь к музыке она передала младшему сыну, Карлу… Да, все в доме напоминало о них — все, буквально все…
Вагнер погрузился в воспоминания. Солнце поднималось над садом, оно осветило дом и уже коснулось лучами огромного куста белых флоксов на клумбе, рассыпалось по дорожке, усыпанной мелким гравием…
В железную калитку резко постучали.
— Кто бы это? — проговорил вслух Вагнер и быстрыми, мелкими шагами направился к калитке.
На улице стоял незнакомый Вагнеру человек в штатском сером костюме.
— Вы Альфред Вагнер? Архитектор?
— Был когда-то архитектор, а теперь только Вагнер.
— Пойдемте со мной… у меня за углом машина…
— Куда и зачем?
Посетитель отвернул рукой борт пиджака и показал металлический значок.
… Через несколько минут машина остановилась около мрачного трехэтажного здания. На втором этаже, у двери под номером семьдесят восемь, Вагнера заставили подождать, потом любезно пригласили в комнату.
За столом сидел угрюмый и очень худой человек с бесцветными глазами. Он был поглощен чтением какой-то бумаги и не обратил на вошедшего никакого внимания. Вагнер стоял, держа в руках свою маленькую соломенную шляпу. Так продолжалось минут пять. Наконец
человек оторвал глаза от бумаги, поднял голову и, кивнув в сторону кресла, произнес металлическим голосом:— Садитесь.
Вагнер сел в кресло, положил шляпу на колени и приготовился слушать.
— Вы знаете, где находитесь?
— Вывески я не видел, но догадываюсь, — ответил Вагнер.
— Я майор Фохт.
— Очень приятно…
Улыбка искривила лицо Фохта и через секунду исчезла.
— Мы вызвали вас по делу. Старик кивнул головой.
— Вы живете один?
— Нет. Со мной живет работник из военнопленных.
— Двое — на весь дом из пяти комнат с мезонином?
— Да.
— Вам не тесно?
Пока он, Вагнер, этого не чувствовал. Почему ему должно быть тесно?
— Мы решили поселить к вам двух человек…
— Квартирантов?
— Да, они вам будут платить за квартиру.
— Поселить независимо от того, хочу я этого или нет?
— Да, независимо. Вагнер пожал плечами.
— Но дело не в этом… — продолжал Фохт.
— А в чем?
— Сейчас узнаете… Это наши люди. И все, что они будут делать в доме, должно умереть в его стенах. Вы поняли?
Старик немного побледнел, что не укрылось от собеседника.
— Не волнуйтесь и не стройте никаких предположений. К вам мы пока никаких претензий не имеем. Сын — одно дело, отец — другое…
Вагнер побледнел еще больше.
— Мой сын сложил голову на фронте, и мне нисколько не…
— Я имею в виду не этого сына, — резко прервал его Фохт, — а первого.
Старик опустил голову. Воцарилось молчание.
Майор вышел из-за стола и уселся напротив Вагнера. Достав из кармана кожаный портсигар, он раскрыл его и протянул старику.
Вагнер помотал головой. Он не курит.
— Я знаю, что вы курите. Вагнер развел руками.
— У вас очень строптивый характер, — закуривая сигарету, сказал майор. — Вы принимаете близко к сердцу всякую мелочь.
Вагнер молчал.
— Вы всё прекрасно понимаете, но притворяетесь… Если вы не настроены продолжать беседу, давайте подведем итоги. Завтра к вам придут двое и скажут, что они от Фохта. Предоставьте им комнату, если можно — две. Постарайтесь объяснить соседям или знакомым, что вам дали еще двух военнопленных. Человек вы одинокий, работы по дому и на приусадебном участке много. Это подозрений не вызовет. Но… еще раз предупреждаю: все, что увидите и услышите, должно остаться при вас. Надеюсь, вы не захотите причинять неприятностей своим родственникам…
— Кого вы подразумеваете?
— Вашего племянника Рудольфа Вагнера. Старик тяжело вздохнул и поднялся:
— Можно уходить?
— Да, только хорошо запомните, о чем мы договорились… До квартиры вас проводят.
Майор прошел на свое место и нажал кнопку. В кабинете появился человек, привезший Вагнера.
— Отвезите господина Вагнера домой, — приказал майор.
К Альфреду Вагнеру пришла беда. Старик никак не думал, что его дом, наполненный воспоминаниями о дорогих, близких сердцу людях, превратится в меблированную квартиру, в приют для лиц, пользующихся покровительством майора Фохта. Он никак не мог примириться с мыслью, что сегодня или завтра придут какие-то двое, о делах которых надо молчать, расположатся как хозяева, начнут командовать, требовать, устраивать скандалы. Они полезут в его библиотеку, станут трогать любимые книги, они будут прикасаться к вещам, которые он оберегает как святая святых.