Тайные тропы
Шрифт:
Немец долго говорил о России, Польше, Чехословакии, где ему довелось побывать. Его особенно удручали разрушения и бедствия, постигшие население во время войны.
— Наци, наци… будь они прокляты! — выругался старый солдат.
Ожогин и Грязнов настороженно переглянулись, что на укрылось от внимания их спутника.
— Что? Боитесь, ребята? — Он криво усмехнулся. — А я перестал бояться и плевать на все хочу. Моя фамилия Густ. Иоахим Густ. Может быть, еще увидимся… Благодарю за сигареты… Мне сюда. — Он свернул налево, в узкую улочку, и, не оглядываясь, удалился.
— Интересный
— Я тоже, — сказал Ожогин. — Но, кажется, мы ошиблись. Таких, как он, пожалуй найдутся сотни и тысячи, но вот так ходят поодиночке, брюзжат, негодуют…
Ожогин смолк, прошел несколько шагов, а потом вздохнул. Какая досада, что приходится сдавать рацию!
Вечером Никита Родионович и Андрей вновь отправились к Юргенсу. В особняке царило оживление. В одной из комнат кто-то играл на пианино, из спальни доносился шум голосов.
Юргенс вышел навстречу гостям с крупной, уже в летах, рыжей немкой и молодым обер-лейтенантом в форме летчика.
— Мои друзья, — представил Юргенс Ожогина и Грязнова. — Моя супруга… мой сын…
Жена Юргенса предложила немедленно следовать в столовую.
Молодой Юргенс внешне походил на мать и, несмотря на то что ему было всего лет двадцать пять, имел почти совершенно лысую голову. Вначале он не принимал участия в разговоре и только изредка, когда к нему обращались, отвечал короткими фразами или кивком головы.
Зато жена Юргенса отличалась разговорчивостью. Она вспомнила, между прочим, и трагическую судьбу Ашингера, мужа ее родной сестры.
Юргенс попытался заговорить с гостями по-русски, но жена его сделала умоляющее лицо и, закрыв уши пальцами, произнесла:
— Карл, ради бога… я не могу переносить этот язык…
Юргенс замолчал.
К высказываниям сына, редким и неумным, отец относился больше чем пренебрежительно. Молодой человек пытался рассуждать о вещах, о которых он, очевидно, не имел ни малейшего представления, но выводы делал смелые и старался говорить авторитетным тоном.
— Берлина русским не видать, до этого дело не дойдет, — сказал молодой Юргенс, запихивая в рот паштет.
Отец бросил на него неодобрительный взгляд, как бы говорящий: «Этакий болван, а берется рассуждать!», и болезненно поморщился.
Такая же гримаса появилась на лице отца, когда обер-лейтенант пытался обосновать позиции Чан Кай-ши и генерала де Голля.
После сытного обеда друзья получили возможность прослушать несколько музыкальных пьес в исполнении госпожи Юргенс.
Она играла так долго и так энергично, что у Никиты Родионовича разболелась голова.
Выручил всех молодой Юргенс. Усевшись в угол дивана, он вскоре уснул и стал сладко посапывать носом.
— И всегда так, — пожаловалась супруга Юргенса. — Стоит мне начать играть, как он засыпает.
— Значит, музыка действует успокаивающе на его нервы, — заметил Юргенс и, подойдя к жене, поцеловал ее в лоб. — Отдыхай и ты, а мы поговорим о делах. — И он пригласил друзей в кабинет.
Первым долгом Юргенс поинтересовался, довольны ли Ожогин и Грязнов полученными продуктами и в чем они ощущают нужду.
Друзья
никаких претензий не имели.— Отлично, — кивнул головой Юргенс. — Будем считать, что этот вопрос улажен, и обсудим остальные. Вы рацию сдали?
Ожогин ответил, что сдадут завтра. Юргенс подчеркнул, что сделать это надо обязательно: полученные знания достаточно закреплены практической работой и перерыв в несколько месяцев не сыграет никакой роли.
Далее Юргенс разъяснил, что по прибытии в Россию они получат возможность как следует отдохнуть до той поры, пока не явится уполномоченный и не назовет пароль. Кто он будет, не важно. Юргенс уверен, что они не подведут его и останутся верны общему делу. Если каждый из них троих покажет себя на работе, все устроится лучше, чем они предполагают. Но предательства немцы не потерпят. Обмануть их невозможно.
— По-моему, на эту тему, господин Юргенс, нет надобности распространяться, — прервал Никита Родионович шефа.
Юргенс улыбнулся.
В конце беседы он выдал друзьям деньги и предупредил, что теперь, по ходу событий, придется встречаться редко.
— Жду вас ровно через десять дней в такое же примерно время, — заявил он при расставании.
15
Подходил к концу март. По утрам низко по земле стлался туман. Он подкрадывался к городу с луговой, северной стороны и уползал к леску. К полудню обычно прояснялось, и в разрывах туч мелькало уже по-весеннему чистое, веселое небо. Грачи с деловитым видом хозяйничали в еще оголенных парках и садах. Беспокойные воробьи копошились на дорогах.
— Хочу поздравить вас, товарищи, с весной, — произнес Гуго Абих, входя в комнату.
Гуго всегда приносил с собою новости. Сегодня в его руках была газета.
— «Общее военное положение резко изменилось в неблагоприятную для нас сторону в результате успешного советского наступления из предмостного укрепления Баранув», — прочел он. — Рассказывают, что Геббельс обещает в случае катастрофы пустить себе пулю в лоб.
— Только себе? — спросил Альфред Августович.
— Думаю, что его примеру последуют и другие.
— Я не прочь побывать на их похоронах! — рассмеялся Вагнер.
— Есть и еще одна новость, — сказал Гуго, — на этот раз специально для наших русских товарищей. «Сегодня ночью преждевременно скончался офицер разведывательной службы господин Карл Юргенс…»
— Кто? — почти вскрикнул Ожогин.
— Карл Юргенс, — улыбаясь, повторил Абих.
Все удивленно переглянулись. Никита Родионович почти выхватил газету из рук Гуго, прочел объявление про себя, потом вслух и застыл в недоуменной позе:
— Что за чертовщина… Неужели он? Андрей рассмеялся:
— Мы с вами, Никита Родионович, всех пережили: и марквардтов, и кибицев, и юргенсов, и гунке…
— Как же это так? — Никита Родионович задумался и, словно рассуждая с самим собой, медленно произнес: — В этом много непонятного. Как хотите, мне даже не верится, что речь идет о нашем шефе. Может быть, на тот свет отправился его однофамилец?
— А что, если сходить? — предложил Алим.
— Куда? — спросил Абих.
— К нему, в особняк.