Тайные тропы

— Я… Да, заканчиваю… — Лицо его побледнело. — Уже сейчас? — спросил он растерянно и, положив трубку, медленно подошел к двери, распахнул ее и громко крикнул в коридор: — Мейер!

Не дожидаясь, пока кто-нибудь отзовется, гестаповец вернулся к столу и стал собирать бумаги. Делал он это неуверенно, как будто не знал, куда что положить.

Вошел штурмшарфюрер, низенького роста, с круглым лицом и высокой талией, и, вытянувшись, доложил о себе.

— Машины готовы? — спросил гестаповец.

— Так точно!

— Если в первой есть место, посади этого. — Он показал на Ожогина. — По группе «Б». Понятно?

Штурмшарфюрер утвердительно кивнул головой и подошел к Ожогину. Не понимая, что происходит, Никита Родионович обратился к гестаповцу:

— Это недоразумение. Я настаиваю, чтобы меня выслушали…

— Веди! — коротко бросил гестаповец.

— Моя просьба в интересах разведки… — продолжал Никита Родионович.

Штурмшарфюрер потянул Ожогина к двери и бесцеремонно вытолкнул в коридор, а оттуда во двор.

Никита Родионович увидел темносерые кирпичные стены и множество маленьких окон с решетками. Двор был асфальтирован, во всех углах стояли автоматчики. В центре возвышалась вышка с пулеметной установкой. Около нее стояло несколько закрытых машин. Дверца одной из них была открыта. Два солдата стояли тут же и о чем-то тихо разговаривали. Штурмшарфюрер отвел Ожогина в сторону и стал рядом с ним.

— Конвой, сюда! — раздалась вдруг громкая команда. Около десятка автоматчиков торопливо выстроилось цепочкой между машиной и тюремным зданием.

Через несколько минут начали выводить заключенных. Один из них был одет в форму гестапо, но без знаков различия, нашивок и ремня. Когда он приблизился, Ожогин вздрогнул: это был майор Фохт. Он шагал спокойно, с достоинством, поглядывая по сторонам.

— Что тут происходит? — тихо спросил Ожогин стоящего рядом штурмшарфюрера.

— Ничего. Отправляют заключенных, — спокойно ответил тот.

— Но это же майор Фохт!

— Был майор. И не Фохт, а Цислер, — нехотя объяснил штурмшарфюрер.

— Какая-то комедия! — прошептал Ожогин. Дверца за Фохтом захлопнулась, и машина выехала со двора. Тотчас же начали выводить заключенных для посадки во вторую машину. Некоторые из них не могли идти сами, их тащили под руки.

Штурмшарфюрер показал Ожогину на дверцу и энергично потянул его за рукав.

— Куда вы меня тянете? — запротестовал Ожогин.

— Не рассуждать!

— У вас нет оснований на это!

Подбежал старший гестаповец, руководивший посадкой:

— В чем дело? Что тут еще?

Штурмшарфюрер ответил, что должен усадить этого человека по распоряжению старшего следователя Лемана.

— Я не приму, — безапелляционно заявил старший. — Машина идет по специальному маршруту. Притом я не стану брать на свою ответственность заключенного без наряда.

— Я не заключенный, — сказал Ожогин.

— Тем более.

Оставив Ожогина, штурмшарфюрер побежал в здание.

Старший гестаповец подошел к машине, что-то сказал шоферу, и тот запустил мотор. Дежурный начал открывать ворота.

У Никиты Родионовича гулко билось сердце. Мысленно он торопил человека у ворот, так как понимал, что с уходом арестантской машины исчезнет опасность.

Из здания, размахивая бумажкой, выбежал штурмшарфюрер. Начальник конвоя, уже сидевший в кабине шофера, недовольно поморщился. Пробежав глазами записку, он нехотя вылез из кабины и открыл дверцу.

— Ну, живо! — приказал он Ожогину.

Сердце у Никиты Родионовича замерло, он почувствовал неприятную слабость во всем теле.

«Все!» — мелькнула страшная мысль. Надо что-то предпринять, попытаться… Он сделал несколько неуверенных шагов и посмотрел на немца. Тот стоял в ожидании. Мотор тарахтел, и отработанный газ густой струей обдал лицо Ожогина. Начальник конвоя посмотрел на Никиту Родионовича и подтолкнул в закрытый кузов.

Дверь захлопнулась, и узкий кусочек света исчез.

Тошнотворно пахнуло сыростью и потом от арестантской одежды.

Машина задрожала всем кузовом, покачнулась и плавно покатилась по асфальту.

Все сидели молча. В темноте нельзя было различить ни одного лица. Крошечный глазок из кабинки конвоира бросал мутное пятно света на плечо одного из заключенных, и Ожогин видел лишь кусочек полосатой материи, который двигался то влево, то вправо, в такт плавно покачивающемуся кузову машины.

Сквозь шум мотора слышались тяжелые вздохи человека, сидевшего рядом с Никитой Родионовичем.

Примерно через полчаса асфальт кончился. Машина то резко кренилась, то подскакивала, то будто падала вниз.

Неожиданно она остановилась. Мотор заглох.

Послышались шаги, звяканье ключа в замке, и дверь распахнулась. Яркий солнечный свет ворвался внутрь машины и ослепил заключенных. Никита Родионович зажмурил глаза.

— Выходите! — скомандовал унтерштурмфюрер. Заключенные начали выбираться из машины. Перед ними была тюрьма.

17

День прошел в тревоге. Еще утром, поднявшись в мезонин, чтобы позвать друзей к завтраку, Вагнер заметил отсутствие Ожогина. Это его удивило. Старик вернулся вниз, вышел в сад и позвал Никиту Родионовича. Никто не откликался. Считая, что Ожогин ушел ненадолго, Вагнер решил подождать. Без Никиты Родионовича садиться за стол не хотелось. Прошел час.

Ожогин не возвращался. Вагнер начал беспокоиться. В городе было тревожно, прохожих без пропусков, а часто и с пропусками задерживали. Своими опасениями старик поделился с Гуго.

Абих, только что поднявшийся с постели и не успевший еще одеться, стоял у умывальника.

— Как ты думаешь, куда он мог деться? Может быть, его задержали? — высказал предположение старик.

Гуго задумался.

— Трудно сказать… Надо спросить у Андрея — он, наверно, знает.

Поднялись наверх и разбудили Грязнова.

Андрей счел тревогу Вагнера беспричинной: Ожогин мог пойти в центр города, чтобы разведать обстановку. К обеду он наверняка вернется.

Между тем Никита Родионович не возвращался. Подошло и прошло время обеда, близился вечер. Тревога охватила всех. Андрей и Гуго, дважды выходившие на поиски, решили пойти и в третий раз, но Вагнер запротестовал: