Те, которые
Шрифт:
– Дамы и господа, прошу меня простить. Я написал полную чушь.
Я сделал небольшую паузу, чтобы философы оценили мою самокритичность, и продолжил:
– Вернее, смысл в моих рассуждениях есть, но форма не выдерживает никакой критики. Это я только сейчас понял, взглянув на ваши добрые, полные понимания лица.
Раздался одобрительный смешок. Отлично. Значит, морду бить не будут.
– Поэтому я прошу вас об огромном одолжении. Дайте мне неделю, и я перепишу эту абракадабру по-русски. И тогда уже представлю вашему вниманию.
Теперь шум неодобрительный. Ладно, не очень-то хотелось.
Солидный
– Алексей Васильевич! Вам и так пошли навстречу, согласившись выслушать ваш… гм… революционный доклад…
Я кивнул понимающе. Наверное, для моего предшественника в этом теле доклад был очень важен. Но не для меня. У меня сейчас есть более срочные занятия. Освоиться в новой оболочке, например.
Неожиданно проректора прервала дама, сидевшая далеко сзади:
– Прошу прощения!
Все обернулись к ней. Если верить чужой памяти, субординацию нарушила декан философско-экономического факультета.
– Я думаю, – сказала деканша, – молодому человеку нужно дать второй шанс.
Хм… эта же память сообщила, что госпожа декан была резко против моего доклада. Странно все это. Не только для меня. Все остальные недоуменно зашумели, услыхав мнение Надежды Петровны… Да, точно, ее зовут Надежда Петровна.
Я на всякий случай присмотрелся к ней. Пожалуй, серьезно за сорок, но, как пишут продавцы подержанных иномарок, «в отличном состоянии». Респектабельный макияж. Деловой костюм, причем хороший, от портного. Держится уверенно. Кажется, дамочка с диктаторскими замашками.
И смотрит на меня как-то уж очень пристально. С чего бы? Я поискал ответ в чужой памяти, но не нашел.
Проректор пожал плечами и все так же вальяжно объявил вердикт:
– Ладно, Мухин, у вас есть ровно неделя.
К счастью, сегодня мне не нужно было ни вести занятий, ни торчать на кафедре – заранее договорился, что весь день буду читать доклад и отвечать на вопросы.
Бардак у них тут… То есть у нас. Но сейчас это оказалось очень кстати. Я зашился в универской столовке с двумя стаканами кефира и старательно разбирался в ситуации.
На первый взгляд, хорошего мало. Леша Мухин явно парень со странностями. Красный диплом, приглашение в Штаты и Голландию – но не едет, остается в родной альма-матер. Патриотизм? Нет, это он другим мог заливать про любовь к Родине. Тут дело не в альма, в самой что ни на есть настоящей матер, сиречь мамочке любимой. То ли боится ее одну оставить, то ли боится без нее пропасть. Второе более вероятно.
Живу я с мамой в двушке, которая осталась от покойного отца. Неженат. Девушка есть, зовут Валерия, но интимные отношения у нас так… изредка. Все упирается в дефицит «свободной хаты». Девушка – аспирантка, живет в общаге. И…
Да, романтичный ты парень, Леша. Это ты в силу своей наивности видишь только бескорыстную страсть, я – в силу гигантского жизненного опыта – сразу понял: ее не ты интересуешь, а твоя жилплощадь. Потому что аспирантура не вечна, а без прописки ее в большом городе не оставят.
Ладно, с Валерой мы как-нибудь разберемся.
Теперь самое неприятное, но самое важное – моя профессия. Я допил первый
стакан кефира и взялся за второй. Кефир был жидкий, явно неоднократно разбавленный. И стакан сомнительной чистоты. Не берегут интеллектуальную элиту, заразы!Итак, что у нас с профессией? Математик. Жуть кошмарная. Я всегда эту каббалистику терпеть не мог, и она отвечала мне взаимностью. Чужая память тут мало выручает – чтобы оперировать всеми этими формулами, нужно иметь особый склад сознания. И вот что странно: мозги тут ни при чем. Например, сейчас – достались мне мозги молодого математика Мухина, а толку? Все равно с души воротит, как только увижу лямбду с тильдой. Видимо, дело не в мозгах, а именно что в душе.
Впрочем, мозги тоже важны. Извилинами математика шевелить легко (они обычно очень хорошо разработаны), но… как-то нерадостно, что ли…
Вот и сейчас я добрую минуту собирался с духом, готовясь нырнуть в прозрачно-противные воды абстрактной логики.
Нырнул… и с удивлением понял, что вижу нечто знакомое. Вернее, не столько знакомое, сколько близкое… Ай да Мухин, ай да молодец!
Я залпом допил кефир. Кто бы мог подумать, что мой предшественник занимается таким важным для меня вопросом! Он бы подумать не мог. Он, кажется, вообще ничего не видел, кроме своих формул. Ну и дурак!
Мама открыла мне дверь с вопросом:
– Ну как все прошло?
Мне пришлось на мгновение напрячься, чтобы сообразить, о чем она. О лекции, о чем же еще! Месяц подряд ее ненаглядный сынок ни о чем другом говорить не мог – конечно, она прониклась. Не стал ее расстраивать:
– Все нормально! Через неделю еще одну лекцию читать буду!
– Им понравилось? – старушка даже засветилась от гордости.
Ни черта она не понимала ни в уравнениях, ни в философских категориях, всю сознательную жизнь в медсестрах. Но сообразила – ее любимый Леша поразил всех этих умников! Так поразил, что они его еще раз позвали.
– Не совсем, – я решил быть слегка честным. – Они не всё поняли. Но заинтересовались.
– Ой, как хорошо, – мама, коммунист с сорокалетним стажем, молитвенно сложила руки на груди. – Какой ты у меня умный!
И она порывисто подалась ко мне. Обычно в первые дни после смены оболочки я болезненно отношусь к близким контактам с людьми. Но тут… Она оказалась такая сухонькая, такая хрупкая, такая счастливая… Я обнял ее и даже поцеловал в щеку. Мама окостенела. Прежний Леша не баловал ее проявлениями нежности. Ну ничего, я это исправлю.
Мама, опомнившись, суетливо скрылась в ванной и долго там чем-то шумела. Я постоял у двери, но не нашел нужных слов. Вернее, решил, что сейчас ничего говорить не нужно. Вместо этого прогулялся по квартире, сверяя ее образ с памятью Мухина. Он к ней привык, ничего другого не знал и знать не желал, но мне тут сразу стало тоскливо. Много ковров и пыли, много полированной мебели, за которой его… то есть уже мои родители отстаивали огромные очереди еще при Андропове. Тяжелые шторы на окнах.
Вот мой рабочий стол – полировка вся в отметинах от кружки с чаем. Единственная приличная вещь – довольно новый ноутбук, приз за победу в профессиональном конкурсе. Ноутбук почему-то радостно-белый. Все остальное – серо-коричневое. И очень пыльное.