Те, которые

«Не в этой жизни», – непрошено вползло в мои мысли, но я беззаботно отмахнулся. Обычная идиома, чего она меня так зацепила вчера? К черту несбыточные надежды! Даешь изготовление судьбы своими руками!

Как здорово быть молодым. Оптимизм разлит в теле, его производит каждая клеточка, каждый новенький орган. Жизнь прекрасна, а смерти не существует! Я рассмеялся небу.

– Смеются они, – проскрипел кто-то на грешной земле.

Я опустил глаза. Мимо проходил, опираясь на суковатую клюку, седенький дедушка. На меня он не смотрел и говорил будто бы сам с собой.

– Шалопаи… Ничего еще в жизни не сделали, а туда же! Пожил бы с мое…

От хохота я сложился пополам.

Дедушка, который не годился мне даже в прапрапрапрапраправнуки, ушел, укоризненно стуча палкой об асфальт.

Жизнь была прекрасна.

Дома я выпил ромашкового чаю и – к удивлению и радости мамы – завалился дрыхнуть.

* * *

В аудиторию пришел заранее. Никаких плакатов с формулами, конечно, не брал – только несколько страничек с тезисами и цитатами. Мишка явился почти сразу за мной. По его виду сразу было понятно, что – получилось. Мы обменялись короткими кивками, и мой курсовик сунул мне в руку три странички, распечатанные на принтере.

Новое поколение, даже выкладки от руки написать не могут.

Я бежал глазами по строчкам и улыбался. У парня все получилось. Он смог вдохнуть в старые формулы новую жизнь. Пусть это было местами коряво, а местами запутанно, но он сумел придумать новую математику, в которой четкая логика заменена неопределенностью, в которой причина и следствие не всегда идут в однозначном порядке. Математику для информации. Пока не всю, пока он смог решить только одну частную задачу, но все равно это было очень красиво!

Я поразился сам себе. Никогда раньше я не видел в формулах ничего, кроме ненужной зауми… Ну ладно, нужной зауми, но нужной не мне, а высоколобым специалистам, продвинутым счетоводам. И вот нате – улыбаюсь, рассматривая эти закорючки. То ли слишком много математика Мухина во мне уцелело, то ли я увидел за формулами настоящую жизнь…

– Ал Васильевич, – удивленно спросил Миша, – вы что, с похмелья?

Я понял, что руки мои исполняют пляску святого Витта, аж шелест стоит. Положил бумажки на кафедру, ладони сунут в карманы. Пусть там подрожат.

– Спокойно, – ответил я, – это жажда боя. Трепет боевого скакуна перед сражением.

Мишка недоверчиво улыбнулся. Для него это была просто метафора, он никогда не видал скакуна перед сражением. А я видал, так что знал, о чем говорю. Слишком хорошо отдохнул вчера, мне бы сейчас на мечах порубиться…

– Кстати, – сказал я, – сейчас я философам немного мозги попудрю. Хочешь послушать?

– Ага. А как?.. – он кивнул на распечатку.

– Супер! – честно сказал я. – Не думал, что ты справишься.

Миша расцвел. Все-таки жаль, что такой умный мальчик – и без девчонки. Хотя сейчас это мне только на руку. А потом, если все пойдет как надо, у него от девушек отбоя не будет. Правда, сам он к тому времени, возможно, будет совсем не юн.

– Но есть и пожелания, – немного остудил я. – Смотри…

Философы входили в аудиторию один за другим, недовольно косясь на нас с Мишкой. Я, конечно, здоровался с каждым входящим, но тут же возвращался к упрямому студенту. Миша каждую запятую в своих выкладках был готов отстаивать до последней капли крови, выпитой из меня. До начала лекции мне удалось убедить его признать всего полторы ошибки.

Но вообще-то я был Мишке благодарен. Благодаря ему я поднялся на кафедру слегка перегоревшим, без стремления махать мечом и давить соперников.

– Доброе утро! – сказал я с ясной улыбкой. – Большое спасибо, что пришли. Тронут.

Я переводил взгляд с одного слушателя на другого. Немного задержался на глазах Надежды Петровны. Ничего необычного. Стальные смотровые щели. Никакой мистики.

– Для начала прошу понять, – покаянно прижатые к груди руки, – я никого не собираюсь учить или просвещать! Конечно, вы – специалисты, а я – дилетант. Но я тешу себя надеждой, что мои не вполне компетентные рассуждения натолкнут кого-нибудь из вас на свежую идею.

Мишка на последней парте кривится. Ну да, если бы он оказался на моем месте, то начал бы со слов «Ну и дураки вы все!».

– С чего все началось? С того, что я заметил в диамате небольшую формальную состыковку. Насколько я понял эту теорию, в ней все строится на диалектике, так?

Головы слушателей непроизвольно кивнули. Отлично, дорогие, отвечайте на мои риторические вопросы, авось не заснете.

– А диалектика – это всегда противопоставление противоположностей…

– Единство и борьба противоположностей, – немного иронично поправляет кто-то из молодых.

Чудненько! Участвуем в дискуссии, господа, не стесняемся!

– Простите. Единство и борьба противоположностей. У каждой тезы есть своя антитеза. У всякой палки, образно говоря, два конца. У всякой, кроме… – немного театральная пауза, взгляд в несколько лиц, – кроме материи!

Скепсис и насмешка в глазах философов. Ну-ка поправьте меня.

– Вообще-то, юноша, – это уже кто-то из профессуры, седой и благообразный, – если вы не в курсе, материя всегда противопоставляется духу, сознанию…

Этому нужно ответить цитатой. Что-то из классиков.

– Так-то оно так, но еще Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» писал… э-э-э, – кошу взглядом на листочек, – что «противоположность материи и сознания имеет абсолютное значение… исключительно в пределах основного гносеологического вопроса о том, что признать первичным и что вторичным. За этими пределами относительность данного противоположения несомненна».

Один – ноль. Теперь нужно отдать шар сопернику.

– Хотя вы, конечно, правы. Материя и сознание противопоставлены друг другу… как целое, – амплитудный жест, – и часть, – скупой жест.

Кажется, ничего. Надежда Петровна, кажется, не моргает. Интересно, почему она не носит очков? Добавила бы себе солидности.

– А вот что противопоставлено материи, – продолжаю жестикулировать, – на, так сказать, ее уровне? На уровне мировой субстанции? Где второй конец этой палки?

Пауза. Пусть подумают.

– Я долго ломал голову над этим вопросом. Мне кажется, лучшим кандидатом для антитезы материи является информация…

* * *

Мне все-таки удалось их расшевелить, большей частью молодежь. Профессура явно скучала, а тот – седой и благообразный – которого я угостил цитатой из Ильича, в середине обсуждения вообще ушел. Не демонстративно, но и без извинений.