Театр французского классицизма

Дон Фернандо

Теченье времени не раз узаконяло То, в чем преступное нам виделось начало. Родриго победил, ты быть должна его. И все ж, хоть он стяжал сегодня торжество, Я не уважил бы твою, Химена, славу, Вручив ему сейчас то, что его по праву. Отложенный союз, однако, нерушим, И, рано или нет, тебя он свяжет с ним. Жди, если хочешь, год, чтоб осушились слезы. Родриго, а тебя вновь призывают грозы. Осилив мусульман на наших берегах, Разбив их замыслы, повергнув их во прах, Ворвись в пределы их, боец всегда счастливый, Ведя мои полки, опустошая нивы; Враги не устоят при имени твоем И Сида своего провозгласят царем. Но верность не забудь для славы легкокрылой: Вернись, коль можно быть, еще достойней милой; Ты должен жребий свой так высоко вознесть, Чтоб стать твоей женой она сочла за честь.

Дон Родриго

Для славы короля, для власти над любимой, Чего я не свершу рукой неодолимой? Вдали от милых глаз приговорен страдать, Я счастлив, что могу надеяться и ждать.

Дон Фернандо

Надейся на себя, на царственное слово; Химена сердце вновь отдать тебе готова, А успокоить в ней неотжитую боль Помогут смена дней, твой меч и твой король.

ГОРАЦИЙ Трагедия в пяти действиях

Перевод Н. Рыковой

МОНСЕНЬЕРУ КАРДИНАЛУ ГЕРЦОГУ ДЕ РИШЕЛЬЕ [41]

Монсеньер!

Никогда не решился бы я предложить вниманию вашего высокопреосвященства это весьма несовершенное изображение Горация, если бы не рассудил, что, после стольких милостей ваших ко мне, столь долгое молчание мое, вызванное высоким уважением к вашей особе, могло бы сойти за неблагодарность и что к тому же, как бы мало я ни доверял качеству своего труда, мне следует иметь тем большее доверие к вашей доброте. От вас исходит все то, что я сейчас собой представляю, [42] и я не могу не краснеть при мысли, что за все эти благодеяния делаю вам подарок, столь мало достойный вас и столь несоразмерный со всем, чем я вам обязан. Но в этом моем смущении, которое я разделяю со всеми занимающимися писательством, я все же имею то преимущество, что несправедливо было бы упрекнуть меня за выбор сюжета и что доблестный римлянин, коего я повергаю к стопам вашего преосвященства, мог бы с большим правом предстать перед вами, если бы мастерство ремесленника более соответствовало высокому достоинству материала: порукою в этом автор сочинения, из которого я его извлек и который начинает излагать это достопамятное событие с восхваления, заявив, что «вряд ли в преданиях древности есть пример большего благородства». [43] Хотел бы я, чтобы то, что он говорит о самом деянии, можно было сказать и о сделанном мною изображении этого деяния, — хотел бы не ради того, чтобы потешить свое тщеславие, но лишь затем, чтобы поднести вам нечто более достойное подношения.

41

…герцогу де Ришелье. — Это посвящение печаталось в изданиях 1641–1656 годов.

42

От вас исходит все то, что я сейчас собой представляю… — В этих словах содержится, по-видимому, намек на те щедрые милости, которыми кардинал осыпал автора «Сида», желая оказать давление на его творческие взгляды. Ришелье добился, чтобы Корнель был награжден значительной денежной премией и получил титул дворянина.

43

«…вряд ли в преданиях древности есть пример большего благородства». — Цитата из 1-й книги древнеримского историка Тита Ливия (гл. XXIV).

Сюжет мог быть изложен с большим изяществом чьей-нибудь более искусной рукой. Но, во всяком случае, моя рука дала ему все, на что она способна и чего можно по справедливости ожидать от провинциальной музы, [44] которая, не имея счастья постоянно бывать на глазах вашего высокопреосвященства, не может руководствоваться светочем, постоянно озаряющим путь другим счастливцам.

И действительно, монсеньер, чему приписать изменение, всеми замечаемое в моих работах с тех пор, как я пользуюсь благосклонностью вашего преосвященства, как не воздействию высоких помыслов, которые исходят от вас, когда вы удостаиваете меня приема, и откуда все еще наблюдающиеся в моих произведениях несовершенства, как не от грубости красок, к которой я возвращаюсь, когда остаюсь наедине со своей слабостью? Необходимо, монсеньер, чтобы все, кто денно и нощно трудятся для театра, громко заявили вместе со мной, что мы обязаны вам двумя весьма существенными вещами: первая состоит в том, что вы поставили перед искусством благородную цель, вторая в том, что вы облегчили нам его разумение. Вы дали искусству благородную цель, ибо вместо того, чтобы угождать народу, что предписывали нам наши учителя и что, по словам Сципиона и Лелия, [45] двух достойнейших людей своего времени, их вполне удовлетворяло, вы предоставили нам возможность угождать вам и развлекать вас: таким образом, мы оказываем немалую услугу государству, ибо, содействуя вашему развлечению, содействуем сохранению вашего здоровья, столь ему драгоценного и необходимого. Вы облегчили нам разумение искусства, ибо для этого нам теперь не нужно никакой науки, — достаточно не спускать глаз с вашего высокопреосвященства, когда вы удостаиваете своим посещением и вниманием чтение наших произведений. На этих собраниях, угадывая по выражению лица вашего, что вам понравилось, а что нет, мы с уверенностью можем судить, что хорошо, а что плохо, и извлекаем непреложные правила того, чему надо следовать и чего надо избегать. Именно там я часто за какие-нибудь два часа научался тому, чего не преподали бы мне все мои книги и за десять лет; там черпал я то, чем заслуживал одобрения публики, и там надеюсь, пользуясь и в дальнейшем благосклонностью вашей, почерпнуть всё, что поможет мне создать, наконец, произведение, достойное быть вам врученным.

44

…от провинциальной музы… — В эти годы Корнель еще жил в Руане. Только в 1662 г. он переехал в Париж.

45

Сципион и Лелий — эти два античных автора считались соавторами древнеримского комедиографа Теренция.

Разрешите же мне, монсеньер, выражая вам благодарность за выпавшее мне на долю признание публики, коим я обязан исключительно вам, процитировать четыре стиха, принадлежащих иному Горацию, [46] чем тот, которого я вам подношу, и через их посредство выразить искреннейшие чувства моей души:

Totum muneris hoc tui est, Quod monstror digito praetereuntium Scenae non levis artifex: Quod spiro et placeo, si placeo, tuum est. [47]

46

…четыре стиха, принадлежащих иному Горацию… — то есть поэту Горацию, автору «Науки поэзии». Приведенные здесь стихи Гораций обращает к музе (книга IV, ода III). Третий стих: Scenae non levis artifex — сочинен самим Корнелем вместо горациевского: Romanae fidicen lyrae.

47

Это твой только дар благой — Что прохожим знак'oм я становлюсь теперь, Драмы мастер прославленный,— Что живу и любим, если любим я стал (лат.).

К этой правде я добавлю еще только одну, моля вас не сомневаться в том, что я есмь и всю жизнь буду со всем пылом, монсеньер,

вашего высокопреосвященства смиреннейшим, покорнейшим и вернейшим слугою.

Корнель

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Тулл, римский царь. [48]

Старый Гораций, благородный римлянин.

Гораций, его сын.

48

Тулл, римский царь. — Тулл Гостилий, третий из семи царей Древнего Рима; правил с 672 по 640 г. до н. э. Царствование его отмечено рядом войн с соседними городами.

Куриаций, альбанский дворянин, возлюбленный Камиллы.

Валерий, благородный римлянин, влюбленный в Камиллу.

Сабина, жена Горация и сестра Куриация.

Камилла, возлюбленная Куриация и сестра Горация.

Юлия, благородная римлянка, наперсница Сабины и Камиллы.

Флавиан, альбанский воин.

Прокул, римский воин.

Действие происходит в Риме, в одном из покоев дома Горация.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Сабина, Юлия.

Сабина

Увы! Слабеет дух, и скорби я полна: Оправдана в таком несчастии она. Ведь нету мужества, которое без жалоб Под веяньем грозы подобной устояло б, И самый сильный дух, как бы он ни был строг, Непоколебленным остаться бы не смог. Измученной души не скроешь потрясенья; Но не хочу в слезах излить ее смятенье. Да, сердцу не унять глухой тоски своей, Но стойкость властвует: глаза покорны ей. Над женской слабостью поднявшись хоть немного, Мы жалобам предел наметим волей строгой. Довольно мужества обрел наш слабый пол, Когда мы слез не льем, сколь жребий ни тяжел.

Юлия

Довольно — для людей обыденных, быть может: В любой опасности их смертный страх тревожит. Но благородные не устают сердца — И сомневаясь — ждать успешного конца. Противники сошлись у городской твердыни, [49] Но поражения не ведал Рим доныне. О нет, мы за него страшиться не должны — К победе он готов, готовый для войны. Ты ныне римлянка, отбрось же страх напрасный, На доблесть римскую живя надеждой страстной.

49

Противники сошлись у городской твердыни… — По свидетельству Тита Ливия, армия альбанцев подошла очень близко к стенам Рима.

Сабина

Гораций — римлянин. Увы, обычай прав. Я стала римлянкой, его женою став. Но мне б супружество жестоким рабством было, Когда бы в Риме я о родине забыла. О, Альба, [50] где очам блеснул впервые свет! Как нежно я ее любила с детских лет! Теперь мы с ней в войне, и тяжки наши беды; Но для меня разгром не тяжелей победы. Пусть на тебя, о Рим, восстанет вражий меч, Который ненависть во мне бы смог зажечь! Но рать альбанская с твоей сразится ратью, В одной из них мой муж, в другой родные братья,— Посмею ли богам бессмертным докучать, Преступно их моля тебе победу дать? Я знаю: молода еще твоя держава, И укрепит ее воинственная слава, И ей высокий рок переступить велел Латинской вотчины завещанный предел. [51] Судили боги нам: господство над вселенной Ты утвердишь войной и доблестью военной, И не скорбя, что твой богам послушный пыл Тебя на гордый путь отныне устремил. Хотела б видеть я, что вот непобедима За Пиренеями и власть и сила Рима. Пускай до Азии дойдут твои полки, Пускай увидит Рейн их славные значки, У скал Геракловых [52] поставь предел походам — Но город пощади, откуда Ромул родом: [53] Ты семени его царей обязан, Рим, И мощью стен своих, и именем своим. Рожденный Альбою, ужель не понимаешь, Что в сердце матери ты острый меч вонзаешь? Иди в чужой земле разить и побеждать, И счастью сыновей возрадуется мать; И если ты ее не оскорбишь враждою, Она тебя поймет родительской душою.

50

Альба, или Альба-Лонга — древний город, располагавшийся к юго-востоку от Рима на склоне горы Альбано (ныне гора Монте Каво). Город был основан за 300 лет до возникновения Рима и занимал ведущее место в латинском союзе городов. Был разрушен римлянами в царствование Тулла Гостилия.

51

…Латинской вотчины завещанный предел. — Именем легендарного царя Латина называлась средняя из трех западных областей центральной Италии. В нее входили несколько городов (в том числе Рим и Альба-Лонга). Латинская область была после уничтожения Альба-Лонги подчинена Римом, и уже к 314 г. до н. э. границы ее намного расширились за счет соседних областей.

52

…у скал Геракловых… — то есть у Геркулесовых столбов. Так в древности назывался Гибралтарский пролив, на берегах которого возвышаются две скалы, поставленные здесь, по преданию, Гераклом.

53

…город пощади, откуда Ромул родом… — Согласно легенде, основатель Рима, первый римский царь Ромул (753–716 гг. до н. э.) происходил из рода альбанских царей.

Юлия

Мне странной кажется такая речь: с тех пор Как с Альбою возник у Рима грозный спор, О прежней родине ты вовсе не страдала, Как будто римлянам родной по крови стала. Ты ради милого в суровый этот час От близких и родных как будто отреклась, И я несу тебе такие утешенья, Как если б только Рим сейчас имел значенье.

Сабина

Покуда слишком мал в сраженьях был урон, Чтоб гибелью грозить одной из двух сторон, Пока еще на мир надежда оставалась, Я только римлянкой всегда себе казалась. Досаду легкую, что счастлив Рим в борьбе, Тотчас же подавить умела я в себе; И если иногда в игре судеб случайной Успехи родичей приветствовала тайно, То, разум обретя, печалилась потом, Что слава нас бежит и входит в отчий дом. Теперь же близок час, назначенный судьбою: Не Рим падет во прах, так Альбе стать рабою. И нету за чертой сражений и побед Преграды для одних, другим — надежды нет. В безжалостной вражде была бы я с родными, Когда бы в эти дни томилась лишь о Риме, Моля богов его прославить на войне Ценою крови той, что драгоценна мне. К чему стремится муж — меня тревожит мало: Я не была за Рим, за Альбу не стояла, Равно о них скорблю в борьбе последних дней, Но буду лишь за тех отныне, кто слабей. Когда же победят другие в ратном споре, От славы отвернусь и буду там, где горе. Среди жестоких бед, о сердце, уготовь Победе — ненависть, поверженным — любовь.