Театр наизнанку
Шрифт:
Роль злобного незнакомца досталась мне. Я ничего не имел против, поскольку во-первых, это была малоподвижная роль (данный злодей либо стоит за спиной главной героини, либо медленно выходит из-за угла, наперерез ей); во-вторых – брать такой образ следовало исключительно собственной харизмой (иначе как зрители поверят, что ты злой?), а это меня привлекало больше всего. Самвел был режиссером спектакля, он же исполнял эпизодическую роль жениха девушки, которую, конечно же, играла Света. В некоторых сценах его подменял Алик (они с Самвелом были похожи со спины), исполняющий роль шута. Именно он обучал меня работе с голограммами, поскольку за всю свою карьеру, большинство ролей он исполнял за счёт них. Точный принцип работы я вам описать не смогу, но в двух словах это выглядело так: за кулисами (либо в другой комнате, как в нашей студии) на треножник устанавливался прибор,
Спустя ещё несколько дней, я начал замечать за ребятами странности: во время перерывов, они по очереди запирались в ванной комнате минут на пятнадцать, издавая внутри, то ли приглушенный кашель, то ли стоны едва сдерживаемой боли. Выйдя, они вели себя, как ни в чём не бывало, но их бледные лица намекали на то, что они действительно только что ощущали какую-то боль. К тому же, после их посещений из ванной доносился странный химический запах, напоминающий сильнодействующее лекарство. Кроме того, они ничего не ели, и даже посматривали на меня с сочувствием, когда я перекусывал. Неужели ребята больны? Если так, почему они скрывают это от меня? Может, они поражены какой-либо инфекцией?
Но вскоре произошло одно событие, после которого я всерьёз стал опасаться своих новых товарищей.
Как-то вечером Самвел объявил, что тренировки окончены, и завтра мы перебираемся в театр. Посему, задерживаемся минимум на два часа, - пакуем необходимый реквизит. Я тихонько ликовал в душе, хотя информация о лишнем рабочем времени, не вызвала у меня никакого энтузиазма (как, впрочем, и у остальных ребят), ибо здорово устал за время репетиции, но что поделаешь?
Наконец, когда необходимая поклажа была завёрнута и сложена, я направился на поиски Самвела, чтобы уточнить один личный вопрос. Внезапно, проходя мимо нашей главной комнаты, имитирующей театральный зал, мой слух уловил чьи-то пронзительные крики, какие обычно бывают во время ссоры. Я неслышно проскользнул внутрь: Света и Роберт отчаянно ругались между собой, даже не заметив моего появления. Их голоса (всё-таки Роберт не немой) настолько слились в унисон, что невозможно было ни слова разобрать. Но через минуту, они всё же замолчали, чтобы перевести дыхание. И тут Роберт указал Свете на что-то за её спиной. Это оказался отвлекающий маневр: как только она обернулась, Роберт, схватив свою секиру, отрубил ей руку по самое плечо. Кровь хлестанула водопадом. Я похолодел: произошедшее настолько шокировало меня, что я не мог ни пошевелиться, ни открыть рот. Медленно, будто в замедленной съёмке, Света, с искажённым от боли лицом, повернулась назад к Роберту. В тот же миг, взмахнув секирой ещё раз, он отсёк ей голову. Я дико закричал и потерял сознание…
Придя в себя, я обнаружил, что сижу в чьей-то машине. – С возвращением в наш мир! – раздался насмешливый голос слева от меня. Повернувшись на звук, я увидел сидевшего за рулём Самвела. Он широко улыбался.
– Что, страшное зрелище было? – с любопытством поинтересовался он.
– Роберт! – всполошился я, - убийца…
– Не было никакого убийства, - перебил меня Самвел, - они со Светой репетировали черновую сцену. Черновую сцену? – удивился я, - что это такое?
– Эпизод, не включённый в официальный сценарий, - пояснил Самвел, - существует для замены другого неудачного эпизода на схожую тему. Роберт, несмотря на свою грозность, стесняется сцен с убийством, а ведь в данном случае роль у него именно такая, поэтому он изо всех сил старается её отточить, чтобы не опозориться на выступлении.
– Ты хочешь сказать, что никакого убийства не было? – Конечно, нет! – воскликнул Самвел,
ты увидел искусную постановку с куклой, у которой подвижные конечности. Специальный заказ! Роберт сам же управлял её движениями, - под его ногой находилась специальная педаль, а Света озвучивала её со стороны, при помощи миниатюрного микрофона и датчика, закреплённого в волосах куклы, рядом с ухом. Обратил внимание, что голос Светы звучал с присвистом? Я кивнул. – Да, техника слегка «прибуксовывает», но сцена, судя по твоей реакции, получилась безупречно, - ухмыльнулся Самвел, - раз ты поверил – поверят и зрители. Так что не переживай насчёт Светланы – она жива-здорова, завтра сам увидишь. А сейчас напомни, пожалуйста, свой адрес?Продиктовав ему домашний адрес и отправив сообщение Марине, я поудобней откинулся на сиденье и призадумался: что-то не нравилось мне в его словах. Что ещё за черновая сцена? Ни на одной репетиции не было даже упоминания об этом. Зачем было проигрывать её тайком? А движущаяся кукла – вообще область фантастики. В нашем реквизите есть куклы, похожие на нас, но ни одна из них не двигается. Почему у меня чувство, что Самвел заговаривает мне зубы? Неужели пытается скрыть что-либо ужасное о наших компаньонах?
Наконец, мы подъехали к дому. Встревоженная Марина ждала нас на крыльце. Обменявшись рукопожатием с Самвелом, она отвела его в сторону, и они о чём-то тихо заговорили. Нетрудно было догадаться, что речь шла о моей позорной истерике, причем Самвел явно пытался взять вину за происшествие на себя. Но вот, улыбнувшись друг другу, они закончили разговор. Самвел, кивнув мне на прощание, уехал, а Марина, взяв под руку, повела домой.
– Ну что, герой, страшно было? – безобидно ухмыльнувшись, спросила она. Я лишь кисло улыбнулся в ответ. Да и что я мог сказать?
Глава 4
Следующий день стал для меня счастливым: после долгой, очень нудной погрузки чемоданов и свёртков с нашим снаряжением в нанятый Самвелом грузовик, и долгой тряски на пути к нашему новому «рабочему месту», пред моими очами наконец-то предстало здание театра. Настоящего театра, в котором мне, отныне, предстояло работать. Высокое, многоэтажное, белоснежное здание, имеющее отдалённое сходство с собором Нотр Дам, с величественным видом возвышалось над окрестностью, словно говоря: «Я – обитель самой великой красоты на свете! Войдите же в меня!». Впрочем, это было моё личное ощущение, - старожилы наверняка привыкли. А вот «внутренний мир» театра здорово меня удивил: он выглядел совершенно заброшенным. Затхлый запах, атмосфера полной ненужности, ощущение, что местный воздух, будто бы втянут «внутрь себя», - всё это вызывало грусть, страх, и депрессивные мысли, одновременно. Когда же ребята были тут в последний раз? Самвел уверял, что они отсутствовали чуть больше трёх месяцев, но разве здание могло приобрести столь нежилой вид, за такой короткий срок? Весь остаток дня, мы приводили театр в божеский вид. Премьера должна была состояться уже через два дня, так что навести порядок, (а заодно провести генеральную репетицию) было предметом первой необходимости. Тут меня смутило ещё кое-что: маленькая неприметная дверца, расположенная в нише, что была у самого входа в зрительный зал.
Сразу, как только мы прибыли, Алик со Светой (да, она была жива) втащили туда какой-то длиннющий свёрток, после чего, Самвел запер каморку на несколько замков, строго-настрого запретив мне подходить к ней. Да-да, вы правильно поняли – запретил персонально мне! В чём же было дело? И что, в конце-концов, они скрывают от меня? За два месяца знакомства, мои коллеги по-прежнему относятся ко мне, как к чужаку. «Какую же игру они ведут?
– размышлял я, в свободные минуты, - они пытаются от чего-то меня уберечь, или тайно используют в своих целях? Как же это выяснить, не привлекая их внимания?» Я твёрдо решил поговорить обо всём с Самвелом, сразу после премьеры спектакля. Однако в течении следующих дней, дело приняло совсем уж неожиданный оборот…
Странности начались вечером, накануне дня выступления. Марина была чем-то глубоко расстроена: не произнеся ни слова за весь вечер, она хмурила брови, хваталась время от времени за голову, а за ужином просидела, мрачно уставившись в одну точку. По неизвестной причине, она избегала меня, на мои попытки поговорить с ней, лишь отмахивалась. Что же всё это значило? Тяжёлые неприятности на работе? Или я, незаметно для себя, чем-то провинился перед ней? Но, как только я уже собрался лечь спать, всё прояснилось.