Театр под сакурой

— Теперь я могу быть спокойным за ваше психическое здоровье, — кивнул мне Юримару.

Вот только насколько я могу поручиться за своё психическое здоровье, я не знал. И всё же пошёл следом за Юримару по новому пандусу. Мы спустились ещё ниже — в зал, где было также холодно, на одном из многочисленных столов лежал только один труп, одетый в японскую форму. Я пригляделся к его петлицам, на которых красовался цветок с лепестками, похожими на лезвия мечей, точно такая же эмблема была на петлицах Кусуноки Ютаро, когда мы столкнулись с ним в дверях кабинета антрепренёра Накадзо.

— Это сэйто нашего доблестного флота, — объяснил мне Юримару, — его доставили на днях. Со дна морского достали. Весьма интересный экземпляр. Очень долго подвергался интенсивному облучению кристаллов духа, потому я и выбрал его, пока остаточное излучение не рассеялось. А, вообще, достать его тело, говорят, стоило больших денег, он не простой офицер Квантунской армии, но, думаю, оно того стоить будет.

Я перевёл взгляд с тела на стоящего неподалёку «Биг папу». Мех североамериканского производства, самого начала нашего века, действительно, больше всего напоминал тяжеловодолазный костюм, только усиленный поршнями да с буром на правой руке. Этот самый бур, в основном, и использовался, как оружие, так как левая представляла собой перчатку с броневыми накладками. По идее, левой конечностью мех должен был держать пулемёт «Льюис» с несколько изменённой системой ведения огня, однако самостоятельно перезаряжать их пилот меха не мог, да и малейший перекос патрона делал его совершенно бесполезным. Именно из-за этого модель «Биг папа» уже к началу двадцатых годов была снята с вооружения Североамериканских штатов. Что теперь оказалось весьма на руку людям нашего дела.

Я не заметил, что Кагэро и Миура остановились на приличном расстоянии от стола с телом, поэтому сделал несколько лишних шагов. Юримару остановил меня жестом. Я оглянулся и отступил назад. Приближаться к трупу у меня не было ни малейшего желания.

Юримару тем временем, склонился над телом офицера, сдёрнул с его лба бумажку с иероглифами, что-то быстро на ней исправил (и когда только кисточку с тушью достать успел) и положил обратно, только теперь поперёк лица. После этого он сложил пальцы в сложную фигуру и начал жуткий речитатив, раз за разом повторял он одну и ту же фразу, звучащую для меня сущей тарабарщиной. «Он сова хамба шуда сараба, тараман ва хамба сёдокан»; «Он сова хамба шуда сараба, тараман ва хамба сёдокан»; «Он сова хамба шуда сараба тараман ва хамба сёдокан». И так раз за разом. А потому вдруг: «Он басара гини ва рачи ва тайа совака». И снова: «Он сова хамба шуда сараба, тараман ва хамба сёдокан». Голос его нарастал, тембр менялся, становился уже каким-то совершенно нечеловеческим. Меня даже затрясло, даже зубы мелко-мелко застучали друг о друга, а уж когда Юримару буквально выкрикнул последнюю фразу: «Он батарей я совака!», я чуть не подпрыгнул. Но зрелище, последовавшее словами седовласого самурая, приковало меня к месту крепче стальных цепей.

Тело на столе дёрнулось, раз, другой, а после неуверенным движением село, свесив ноги вниз. Тем временем, Юримару быстро защёлкал застёжками меха, открывая его для покойника. Однако оживший труп сидел на столе совершенно неподвижно. Открыв меха, Юримару вернулся к столу и взял покойника за плечи. Словно ребёнка или слепого он подвёл его меху и подтолкнул в спину. Труп, у которого, похоже, проснулись былые навыки пилота, нырнул внутрь меха, и Юримару так же споро застегнул его. Мех переступил с ноги на ногу, пошевелил пальцами, бур на правой руке с жутким воем прокрутился.

— Вот он и готов, — рассмеялся Юримару. — Можно спускать этого пса с цепи.

— И что вы собираетесь делать с ним? — выдавил я, проглотив тугой комок, вставший в горле.

— Натравим его на Токио, — ответил седоволосый самурай, — пусть крушит и ломает. Ведь это у него получается лучше всего. Завтра в утренней «Асахи симбун» вы прочтёте о его бесчинствах.

— Мне надо возвращаться, — сказал я. — Хатияма забрал меня прямо с улицы, так что, наверное, все гадают, вернусь я или нет.

— Узнаю нашу контрразведку, — усмехнулся Юримару, — работают, будто топором машут.

Оставив на самом нижнем уровне разрушенного храма закованного в мех «Биг папа» покойника, мы поднялись наверх, в ту самую залу, где остался Хатияма. Он сидел опершись спиной на стену, то и дело касаясь пальцами помятого горла.

— Купите первый номер «Асахи», — напомнил мне на прощанье Юримару, — хотя о том, что случится, завтра будут кричать на каждом углу.

Я помог Хатияме подняться на ноги, и мы вместе поднялись по лестнице, которая почему-то больше не скрипела. Мы шагали по улицам к машине, по дороге я решил несколько поправить ситуацию и обратился к молчаливому контрразведчику:

— Поймите, Хатияма-сан, — сказал я, — нас с вами испытывали, проверяли на прочность. Дай я малейшую слабину, они бы сожрали нас обоих.

— И вы решили подставить меня, — отрезал Хатияма, в общем-то, вполне резонно. — Вполне разумно, бросить другого волку в пасть, чтобы самому спастись.

И я понял, что нажил себе в Японии первого врага.

— Высадите меня у дешёвого магазина одежды, — попросил я. — Я, вообще-то, за одеждой в город ехал.

— Конечно, — ровным тоном ответил Хатияма. — Но оттуда вам придётся возвращаться на трамвае.

Хорошо бы я смотрелся, выходя из этого зловещего чёрного авто прямо перед дверьми театра.

В общем, высадили меня посреди района Сибуя, как пояснил мне офицер токко, здесь можно разжиться любой одеждой. Он же объяснил мне как удобней всего добраться театра, находящегося, как выяснилось в районе Синдзюку. Я прошёлся по ним, потратив на это около получаса, в итоге став обладателем внушительного пакета с вполне европейской одеждой — не самой элегантной, зато добротной. Самое то для начальника рабочих сцены.

Уже вечерело, и в трамваях было полно народу, что напомнило мне родину. Я втиснулся, заняв достаточно много места со своим пакетом одежды, однако японцы продолжали вести себя, как будто меня не существовало. Наверное, начни я наступать им на ноги и кричать в уши непристойности, они бы никак не прореагировали, принимая меня вроде кары небесной. Я едва удержался от столь опрометчивого поступка, хотя отчебучить что-нибудь этакое очень хотелось после всего, что видел сегодня. Но я отлично понимал последствия — ночевать в околотке японских городовых очень не хотелось.

До театра я добрался, когда уже почти стемнело. Он был непривычно пуст и тих. В столовой никого не было, как и на кухне, поэтому я перехватил чего-то холодного и отправился в свою комнату — спать.

А всё-таки, интересно, куда все подевались?

То, что забрали Руднева, испортило настроение Ютаро и Сатоми, а вот Марине было, кажется, всё равно. По крайней мере, она не показала своих чувств. Походив по магазинам Сибуи, молодые люди достаточно быстро закончили, гораздо быстрей, чем собирались. Они вернулись в театр и разошлись по своим комнатам, разбирать покупки. Но даже это обычно приятное занятие не доставило им удовольствия, и они почти одновременно вышли в холл второго этажа, даже не особенно удивившись тому, что застали там друг друга.

— Как ты думаешь, Ютаро-сан, — спросила Сатоми, — с Рудневым-сан всё будет в порядке?

— Не знаю, — покачал головой Ютаро. — Его забрали токко, а значит, скорее всего, за этим стоит контрразведка.

— А что ему может грозить? — продолжала расспрашивать Сатоми. — Это из-за той драки, когда он из-за меня побил нескольких токко?

— Вряд ли, — возразил Ютаро, — наверное, это обычная проверка подозрительных иностранцев. Хотя, быть может, дело и в той драке с токко. Они на него донесли, и Рудневым-сан занялась контрразведка.