Театр – волшебное окно

Поэтому в оратории, зовущей и сегодняшнюю Русь к единению, главенствующая роль отведена авторами хору. Лауреат международных конкурсов Петербургский камерный хор под управлением заслуженного деятеля искусств России Николая Корнева справляется с задачей стать одним из главных действующих лиц оратории. Вдохновенно звучание хора в сцене «Святая обитель», посвященной тому, как инок Сергий основывает свою великую, ставшую впоследствии Троице-Сергиевой Лаврой, обитель. Вместе со струнными хор развивает и направляет к слиянию с голосами всего оркестра светлую восходящую мелодию, олицетворяющую начало строительства святой обители. Радостные согласные голоса исполнителей и чистые звуки труб возвеличивают смыслы происходящего. В этой же сцене слышится и другие мотивы. Страстные интонации вкладывает хор в речитативное обращение к Сергию нетерпеливых иноков, вопиющих о хлебе насущном. Чувственны, сладостны распевы хора во свидетельство чудного появления повозки с хлебами у стен обители. Раздольно, бескрайне в исполнении хора разливается неоспоримая истина: «Сергий – святой! Сергий – святой! Святой! Святой!».

В труднейшей сцене «Явление Богородицы», где Сергий Радонежский своей святой молитвой изгоняет бесов из храма и встречает нисходящую к нему Богородицу, основная роль отводится оркестру. В начале сцены солирует рожок, трепетно постепенное вступление других духовых инструментов, создающих атмосферу чистой, заполняющей все храмовое пространство церковной молитвы, которая вдруг нарушается вкраплениями резких диссонансных звуков струнных. Рваный ритм, акцентированные такты зверской пляски, переплетение нестройных выкриков медных инструментов, стилизованное под удары копыт звучание чокало, взволнованный речитатив хора – так создается образ беснующихся представителей мира зла, которые до сего дня не растеряли своих сил и не отказались намерений погубить Святую Русь. Но есть у нее Заступница. Глубокие чистые звуки скрипок, возвышенно-проникновенные голоса труб, мелодическое прямолинейное движение создают ощущение беспрепятственного музыкального течения, символизирующего явление Богородицы-Защитницы. Торжественно звучит обещание Богоматери Сергию Радонежскому о помощи Руси в контекстном целостном звучании всего оркестра.

Изобильна твоя Отчизна,И пребудет такою присно.Велика и прекрасна Русь,И пребудет такою пусть,Я покрою ее покровомВ полуночном краю суровом,Защищу от любых враговНавсегда – на века веков.

У слушателей нет сомнения, кто победит в Куликовской битве, на которую святой Сергий благословил князя Дмитрия Донского. Сцена «Куликовская битва» – апофеоз оратории, в ней задействованы все участники. С грома литавр начинается битва. Диссонансными звуками туб, темповыми контрастами звучания контрабасов создается образ Челубея. Пиццикато струнных, переходящее в постепенное победное нарастание звукового музыкального фронта, символизирует подвиг Пересвета. Сложнейшая музыкальная палитра использована композитором для изображения сражения на Куликовом поле. Здесь движение мелодии развивается с сопротивлением, носит несистематический характер. Бесовские визгливые всхлипывания медных, символизирующие врага, преобразуются постепенно в мощный грозный ритм битвы. Соло одинокой трубы, олицетворяющее приближение победы русского войска, логично переходит в тему погони за отступающим врагом. Мелодичные звуки арфы, прокладывают путь к согласному звучанию всех медных, тут же вступают тубы, виолончели и контрабасы. В сцене битвы композитор создает мелодический рисунок из многих различных мелодических рисунков, которые активно взаимодействуют друг с другом, то сменяя друг друга, то проникая друг в друга. Но их согласное торжественное звучание вдруг смолкает, и как Чермное море перед Моисеем расступаются звуковые волны, чтобы дать возможность быть услышанным тоненьким голосам колокольчиков. Постепенно их расширяющееся в динамическом диапазоне звучание сливается в единый громогласный звук победного храмового колокола, просветляющего и усиливающего смысл слов князя Дмитрия Донского, вторящего святому Сергию Радонежскому:

Одна у нас молитва,Одна у нас мечта,И Русь одна и битваЗа Господа Христа.

Несмотря на то, что оратория посвящена святому Сергию Радонежскому, его роль в произведении кажется не главной, несколько отстраненной. Наверное, так прикровенно и должно изображать великого святого, явившего пример подвига любви. Правило аскетики говорит, что любовь невозможна без смирения. Авторы поэмы и на себя возложили художественное смирение, создали образ святого как будто «в отраженном свете», осмыслили личность преподобного через отзвуки его подвигов. Такое изображение заставляет зрителя напрячь все свои чувства и стать соучастником происходящего, обнаружить в себе большую привычной чуткость духовного зрения и глубину сердечного слуха, то есть преобразиться. Суметь услышать неслышную «музыку духа». Ведь, как предполагалось еще во времена Пифагора, и солнце звучит, а мы его не слышим. Но, к сожалению, мы сегодня не слышим и звуки из глубины времен, из тех веков, когда совершал свой светоносный подвиг подвижник веры православной святой Сергий Радонежский, ставший на многие века источниками духовного света. «Радонежская оратория» много помогает нам в том, чтобы услышать голос его любви и затрепетать от Божьего дыхания, и осмысленно вторить:

И мы с тобой по честиОдну глаголем речь,Чтоб воссияли вместеСвятые крест и меч.

Крест и меч – это уже явные образы музыкально-поэтической поэмы, которую в ее зримом очертании можно назвать новым духовным современным памятником в Санкт-Петербурге. Как известно, рост души невозможен вне памяти, заключающейся и в таком глубоком современном произведении, как «Радонежская оратория». В ней через образ Святой Троицы, олицетворяющей Первообраз, через подвиг Сергия Радонежского, претворяется имеющая поныне актуальное звучание мысль о смертоносном вреде национальных разделений и великой объединяющей силе любви.

Как Ленинград не стал «белым городом». Зарисовка Сергей Ильченко

«Блокадная книга» в театре имени Ленсовета

История, которую я хочу вам рассказать, имеет прямое отношение к теме блокады. И случилась она тогда, когда вся страна готовилась отметить сорокалетие Победы в Великой Отечественной войне. Стоял апрель 1985 года. Михаил Горбачев еще не успел произнести свои знаменитые слова «перестройка» и «гласность». Зато, как водится в советской стране, все учреждения культуры и искусства готовились отрапортовать к юбилейной дате новыми творческими работами. Например, в театральном обиходе подобные спектакли называли «датскими». Автор этих строк мог прекрасно видеть, как старался каждый коллектив отметиться соответствующим произведением. Все это происходило на моих глазах, потому что довелось мне в те годы служить в Главном управлении культуры исполкома Ленсовета в качестве старшего инспектора отдела драматических театров. Не были исключением и театры Ленинграда. Каждый из художественных руководителей и главных режиссеров пытался найти компромисс между художественным качеством и идеологическим значением готовившихся постановок.

В Академическом театре имени Ленсовета Игорь Владимиров задолго до юбилея решил ставить на сцене «Блокадную книгу» Алеся Адамовича и Даниила Гранина. В главке, зная непредсказуемый характер Игоря Петровича и его невероятные сценические решения, были от этой идеи не в восторге. Все поняли, что документальное повествование о тяготах и страданиях ленинградцев во время блокады вряд ли позволит создать пафосное, жизнеутверждающее творение.

Сам Владимиров, чувствуя ответственность и страстно желая рассказать о том, чему сам в годы войны был свидетелем, мучительно искал тот режиссерский ход, который мог бы помочь выделить в тексте ставшей знаменитой книги главное. Как потом признавался сам худрук Театра имени Ленсовета, решение спектакля родилось… с финала. «Я увидел, как женщины моют завернутую в лохмотья старушку, она освобождается от тряпья, и из потоков омывающей ее воды появляется фигура молодой и красивой девушки, – комментировал видение Игорь Петрович. – Словно город очищается от ужасов и страхов». Понятно, что театральная фантазия известного режиссера имела касательное отношение непосредственно к тому, что описывалось в «Блокадной книге». Однако Владимиров твердо направил свое решение в сторону поиска соответствующих поэтических образов. Приглашенный ленинградский драматург Юрий Волков сочинил написанную белым стихом пьесу, где было немало пронзительных моментов. Например, монолог ленинградки, ждущей с фронта любимого мужа. Его под музыку речитативом исповедально произносила Елена Соловей. Главной сценой спектакля стал эпизод «Экскурсия по Эрмитажу», в основу которого был положен известный факт: посетителей музея водили по залам и рассказывали о картинах, вместо которых на стенах висели лишь пустые рамы. Игорь Владимиров блистательно играл роль экскурсовода. На предварительных прогонах эта сцена неизменно вызывала аплодисменты, несмотря на требования тишины. Казалось, что театр решил задачу «датского» спектакля. Название ему дали вполне оптимистичное – «Сильнее смерти». К премьере даже успели напечатать тираж программок.

Как оказалось чуть позже, директор театра имени Ленсовета Анатолий Мальков поторопился. Ибо предстояло еще сдать спектакль главку и партийным органам. Мне пришлось вести протокол того обсуждения. Жалею, что не сохранил его в архиве. Нынче это был бы удивительный документ о том, как боялись в те времена всего, что не вписывалось в официальную идеологию и привычные мифы о войне. А блокада Ленинграда сама по себе уже была тем фактом истории, который укладывался в советскую мифологию, но при этом вызывал подозрение возможностью рассказа о страданиях и трудностях тех, кто оказался в осажденном городе. Сейчас это даже трудно себе представить, но так было. И вот руководители главка вместе с инструкторами обкома и горкома КПСС пришли на просмотр. При советской власти спектакли сдавались в отсутствие зрителей. В зале сидели только создатели спектакля и члены комиссии. Жутковатое, скажу вам, было зрелище.

Конец ознакомительного фрагмента.