Театр – волшебное окно

Именно такие чувства пробуждал Игорь Горбачев в своих зрителях, в людях.

В 2003 году не стало человека, гражданина, артиста и ректора Школы русской драмы профессора И. О. Горбачева. Эстафету от него, ректора, приняла Татьяна Петровна Кулиш. Руководила Школой семь лет, вплоть до своей кончины в 2010 году. Сегодня это учебное заведение входит в состав Санкт-Петербургского университета сервиса и экономики. Является факультетом театрального искусства «Школа русской драмы имени И. О. Горбачева». Руководит Школой (декан факультета) и преподает актерское мастерство Заслуженный артист РСФСР профессор Семен Семенович Сытник – замечательный артист, сыгравший на сцене родной Александринки несколько десятков ролей. А питомцы Школы востребованы, работают в различных театрах, играют в спектаклях, снимаются на телевидении.

Родина, советская страна, высоко оценили заслуги Игоря Олеговича Горбачева, присвоив ему различные почетные звания, наградив его орденами и медалями. Об одном звании, достойном его выдающихся заслуг, я уже сказал. Но было и другое, может быть, наиболее почетное – звание Народного артиста СССР. И, конечно, любовь к нему миллионов.

«Переверну небрежно лист…» Стихи Ольга Василевская

Переверну небрежно лист,не дописав тебе ответа —я разобьюсь о грани света,лишь сделав шаг из-за кулис…И твой вопрос застыл, повис,оставшись частью страсти лета…Я не отвечу. Я допета.Я растворюсь в толпе актрис…Партер срывается на визг —взлететь пытаюсь с края рампы,встаю несмело на пуантыпод крики трепетные «Бис!»…Но в зале резко гаснут лампы —и я лечу безмолвно вниз…

Спектакль на Большой Конюшенной. Рассказ Роман Всеволодов

С Театром я столкнулся впервые в зимнем лагере, куда нас с другом родители отправили на каникулы.

В середине смены для всего лагеря решили поставить спектакль «Похождения за три моря Афанасия Никитина» и активно приглашали всех ребят в нем участвовать. Так мой друг стал Афанасием Никитиным.

Я был очень робким ребенком, и ни за что бы не вышел на сцену. Но для реалистичности Никитинского путешествия режиссеру требовались слоны, и нас с соседом по комнате уговорили их сыграть. Пообещали, что никто не поймет, что это мы.

Вечером испекли огромный пирог и сказали, что он достанется только актерам, занятым в спектакле.

Я хотел попробовать этот пирог. Но я был всего лишь слон. А не актер. Поэтому не считал себя вправе претендовать на чужие лавры. Режиссер подошел к нам с тем мальчиком, вдвоем с которым мы изображали слона, и сказал, что пирог полагается и нам тоже. Я обрадовался, но потом чувствовал себя неловко. Одинаковые куски актерского лакомства полагались почему-то и тем, кто играл в спектакле главные роли, и тем, кто просто выполз на четвереньках на сцену, и не произнес ни слова. Я чувствовал, что обманываю кого-то. И считал, что должен еще сыграть какую-то роль, выйти на сцену по-настоящему, чтобы честно заслужить уже съеденный кусок пирога.

Вернувшись из лагеря, мы с другом попали на школьный конкурс сценок и маленьких спектаклей. Мы написали сценарий, полный различных комичных ситуаций, несколько дней репетировали комедию положений. И я уже решил, что выйду на сцену. Наш спектакль получился забавным, одно слово было накрепко связано с другим, очередное нелепое недоразумение влекло за собой следующее…

Я очень волновался перед выходом на сцену. Но кое-как справился с волнением. А вот мой друг произнеся первую фразу, напрочь забыл текст. Я делал ему знаки, пытался подсказать, но тщетно. Поскольку наша комедия положений была крепко сконструирована, то мне было не перескочить через чужие реплики.

Вышло так, что мы появились на сцене, сказали несколько слов друг другу, постояли несколько минут и ушли. А наше выступление было заявлено как спектакль.

Актовый зал был полон зрителей.

Нас вызвали к директору. Я думал, что сейчас нас начнут строго отчитывать, распекать, и к моим двойкам прибавится еще и обвинение в хулиганском поступке. Скажут, что мы скомпрометировали конкурс.

Весь оргкомитет пытливо смотрел на нас. Я готов был начать оправдываться.

– А что вы хотели сказать своим выступлением? – спросил педагог.

Я думал, что нас начали ругать, но педагог принялся рассуждать об экзистенциализме, театре абсурда и с надеждой смотреть на нас.

Он спросил, нас, пятиклассников, читали ли мы Беккета и Кафку. Я тогда и фамилий-то этих не слышал.

А нам сказали, что идея спектакля нашего интересна, свежа, оригинальна, но ее надо бы доработать.

Я опять почувствовал в горле вкус чужого пирога. Наш провал объявили экзистенциализмом. Это слово я тоже услышал тогда впервые.

И я стал мечтать о том, что когда-нибудь у меня все-таки будет настоящий спектакль. И этой детской мечте суждено было сбыться.

Сценой для этого спектакля стала одна из небольших комнат дома на Большой Конюшенной, где долгое время располагалось Санкт-Петербургское отделение союза писателей России.

О, этот дом трудно забыть! Чего только стоил один только лифт! В него с трудом могли поместиться двое. Однажды он застрял, и один из жителей дома застрял с поэтом, который все время до освобождения из неожиданного плена читал ему стихи. Больше этот житель дома на лифте никогда не ездил.

Дом на Большой Конюшенной стал священным местом моей молодости, временем первых творческих свершений, знакомств, определивших судьбу. Но мне все время хотелось выйти за рамки, и однажды я уговорил друга поставить спектакль. Написал пьесу по мотивам новеллы Анри Барбюса «Нежность».

Друг мой, Андрей Демьяненко, долгое время работал осветителем в театре «Приют комедианта», и я знал, что нашел для спектакля профессионала, хотя никакое освещение у нас не предполагалось.

– А кто будет играть главную роль? – спросил Андрей.

– Я.

В трубке повисло молчание. Друг мой все-таки работал в настоящем театре, поэтому не верил, что это возможно.

Я тоже, впрочем, не верил.

Но чтобы отрезать пути к отступлению, я уже дал объявление о спектакле, едва начав его репетировать.

Чем больше было репетиций, тем больше я боялся выхода на сцену. Я вообще тогда боялся людей и никогда не думал, что впоследствии буду вести самые разные мероприятие перед огромными аудиториями, организовывать бесчисленные мероприятия.

Даже когда я ехал в переполненной маршрутке, боялся выкрикнуть свою остановку, пробирался поближе к водителю, надеялся, что кто-то другой выйдет там, где нужно мне, а я вслед за ним. Было неловко оттого, что люди спешат, а я остановлю маршрутку.

До сих пор помню, как я решил громко выкрикнуть свою остановку с самого дальнего сиденья. Я думал, что если не осмелюсь это сделать сейчас, то уже никогда не выйду на сцену.

Еще я читал книги по актерскому мастерству, и больше всего увлекся трудами Михаила Чехова, его советами актерам и воспоминаниями.

В фильме «Утомленные солнцем» мне очень нравились слова одного из главных героев: «Когда умирал мой отец, он сказал мне: «Как обидно. Я прожил такую длинную жизнь, и что же вижу перед смертью? Какие-то поезда с гусями!»

Оказалось, что эти слова полностью взяты из воспоминаний Михаила Чехова, а не придуманы сценаристами.

Я знал, что Михаил Чехов – великий актер. Но он писал в своей книге, что однажды, уже будучи профессиональным актером, так испугался публики, что взял и ушел прямо с середины спектакля. Только бы никого не видеть. И прятался потом ото всех.