Театр

Граф кланяется. Проходит мимо Тони в открытую перед ним дверь. Тони смотрит на королеву. Следует за графом и закрывает дверь.

Сцена 9

Королева (медленно и задумчиво поднимает вуаль). Вы можете спуститься. (Станислав проходит по галерее справа и молча спускается по лестнице. Идет к круглому столу, опирается на него и опускает голову. Королева становится напротив, у печи.) Вот так!

Станислав. Это чудовищно.

Королева. Это двор. Я мешаю эрцгерцогине. Фён потворствует убийству. У вас ничего не получается. Фён вас бросает. Вы поняли? Если бы вы не спрятались в замке, его люди быстро бы сделали так, чтобы вы исчезли. Именно потому, что он уверен в вашем исчезновении, он без колебаний мне о вас рассказал.

Пауза.

Станислав. Я сдамся полиции.

Королева. Не говорите глупости. Останьтесь. Сядьте в кресло. (Станислав колеблется. Королева насильно его усаживает.) Сядьте в кресло. (Станислав садится.) Фён вас разыскивает. Целью его визита было понаблюдать за мной и за тем, что происходит в замке. Хотя я и приняла все меры предосторожности, чтобы он не встретился с фрейлейн фон Берг, кажется, он что-то заподозрил. Но я уверена в молчании Вилленштейна. Наши обстоятельства — вне ведения какой бы то ни было полиции. Я насильно вас вовлекла во все это. Мне и разбираться.

Станислав. Меня надо стыдиться.

Королева. Вы одиноки перед лицом чужого одиночества. Вот и все. (Королева отворачивается к печи. Свет падает на ее лицо. Вечереет.) В чем красота трагедии, в чем ее человеческий и сверхчеловеческий смысл? В том, что она выводит на сцену людей, живущих вопреки каким бы то ни было законам. Кем вы были этой ночью? Процитирую вас: «Идеей перед лицом другой идеи». А теперь мы кто? Мужчина и женщина, на которых ведется охота. И мы равны. (Ворошит угли.) Ваша мать живет в деревне?

Станислав. У меня нет матери. Крестьянка из Кранца — моя мачеха. Она выгнала меня из дома. Мне тогда было шестнадцать лет. Вчера вечером я заходил к ней по своим делам. Там были спрятаны бумаги. Мне надо было их сжечь.

Королева. У вас есть друзья?

Станислав. Нет. Я знаком только с теми людьми, которые заманили меня в ловушку. Если есть среди них искренние люди, упаси их Бог от ослепления.

Королева. Фён никого не арестует. Будьте покойны. Он только убедит их в том, что вы предатель. Они ему нужны, чтобы избавиться от вас.

Станислав. Мне все равно.

Королева. Стоя там, на галерее, вы могли видеть лицо Фёна, могли вы видеть его лицо?

Станислав. Я видел его лицо.

Королева. Вам оно знакомо? Я хочу сказать, вам уже случалось его видеть?

Станислав. Такие люди достаточно ловки, чтобы бесчисленные их посредники даже не догадывались, кому служат.

Королева. Мне нравится ваше хладнокровие.

Станислав. Как и ночью в вашей спальне, я боялся, что кто-нибудь услышит стук моего сердца. Я собрал все свои силы, чтобы не спрыгнуть вниз. Еле сдержался.

Королева. Он нисколько бы не удивился. Он был начеку. Этот человек полагает, что я сумасшедшая и что вы сумасшедший. Вчера в Кранце на постоялом дворе он должно быть улыбался и думал: «Королева считает, что она поэма. Убийца считает, что он поэт. И это весьма забавно». Отметьте, что ваши товарищи были недалеки от подобных взглядов. Я имею в виду наиболее честных из них. Болтают многие. Действуют единицы. В любой среде достаточно условностей. В любой. (День гаснет. Королева возвращается к огню, чьи отблески все ярче играют на ее лице.) Зачем вы жгли бумаги вчера, в Кранце?

Станислав. Боялся обыска.

Королева. Это были стихи?

Станислав. Да, сударыня.

Королева. Жаль.

Станислав. Если бы я их не сжег вчера, я бы их сжег сейчас.

Пауза.

Королева. Ну а после сожжения стихов, каков был предписанный вам план действий?

Станислав (встает). Сударыня!..

Королева. Мне казалось, что угрызения совести, церемонии, ханжество упразднены в наших отношениях.

Станислав (снова садится. Тихо). Я должен был убить королеву в Вольмаре.

Королева. Убивать надо быстро и на улице. Нужно быстро убить и дать толпе себя растерзать. Иначе драма потускнеет, а все, что тускло, ужасно выглядит. (Долгая пауза.) Газеты бы написали: «Королева пала жертвой зверского покушения». Эрцгерцогиня и граф Фён присутствовали бы при вашей казни и учредили бы траур. Прошли бы погребальные увеселения. Зазвонили бы во все колокола. Объявили бы регентство, как это предусмотрено ныне действующей конституцией. Принц-регент выпрыгнул бы, готовенький, из широкого рукава эрцгерцогини. Все, спектакль был бы кончен. Эрцгерцогиня, то есть я хочу сказать граф Фён, — правил бы государством. Такова политика.

Станислав. Мерзавцы!

Королева. Итак, вы должны были убить королеву в Вольмаре, и что же — вы выполнили полученный приказ в Кранце. Вы должны были убить королеву, Станислав. Дело сделано: вы ее убили.

Станислав. Убил, сударыня?

Королева. Допустила бы какая-нибудь королева, чтобы кто-то прыгнул к ней в окно и упал без чувств в ее спальне? Стала бы королева прятать того, кто лезет ночью в ее комнату? Допустила бы королева, чтобы ей не отвечали, когда она задает вопрос? Допустила бы королева, чтобы о ней говорили не в третьем лице, да еще оскорбляли? Если она это допускает, значит, она больше не королева. Повторяю вам, Станислав, в Кранце больше нет королевы: вы ее убили.

Станислав. Я понял вас, сударыня. Вы говорите, что между нами больше нет места для церемоний, а в то же время по-королевски церемонно возвышаете мое одиночество до вашего. Меня не обмануть.

Королева. Вы что думаете, я могла бы признать, что вам не удалось задуманное? Если бы я это признала, то давно бы приказала выставить вас за дверь.

Станислав. Я ничто. А королева остается королевой. Королевой, которую ревнует двор, потому что она им пренебрегает. Королевой, которую тысячи подданных почитают во мраке своей неизвестности. Королевой, скорбящей о своем короле.

Королева садится в кресло подле печи, лицом к зрителям. Почти ничего не видно, только отблеск очага играет на лицах. Библиотека погружается в сумерки. Станислав проходит за кресло королевы и становится у нее за спиной.

Королева. Вы убили королеву, Станислав, и это у вас получилось лучше, чем вы замышляли. Когда я была маленькой девочкой, меня мучили, готовили к трону. Это была школа, и я ее ненавидела. Король Фридрих явился так неожиданно. Я стала думать только о любви. Я должна была стать женщиной. Я должна была жить. Я не стала женщиной. Я не начала жить. Фридрих умер накануне этого чуда. Я заживо погребла себя в замках. Грозовой ночью вы вошли в мое окно и нарушили это дивное равновесие.