Течения

Мы стали варить глинтвейн на Вериной кухне — она сказала, что это самый зимний напиток. Я ночевала у нее через день или два, вместе с ней ходила в супермаркеты и кофейни — деньги утекали быстро, но Вера говорила, что еды, которую закупает домработница, нам всегда хватит. Эта женщина продолжала приходить в квартиру через день и доносить обо всем родителям. Если бы не она, я бы осталась у Веры жить.

Мы с Верой спали в одной кровати и вместе готовились к сессии. Когда я возвращалась в общежитие, то чувствовала себя ограбленной.

В то же время я перестала идеализировать Веру. Теперь я видела все ее недостатки. Например, она была фантазеркой и, как только мы попадали в компанию, выбирала себе роль. Почти все ее роли исключали меня, но я к этому привыкла. Если я не была нужна Вере, то я не ходила с ней туда, где есть другие люди.

Думаю, настоящая дружба началась, как только я полюбила ее недостатки. Той зимой мне казалось, что у меня нет никого ближе.

Иногда в голове становилось горячо и щекотно. Я успевала так много всего сделать за день, что физически ощущала новый опыт. Мне казалось, что все пролезшее за день в голову никак не может уложиться, потому что на входе толкучка. Я вспоминала все свои конкурсы и радовалась, что оставила их в прошлом. Теперь я училась быть умной только ради своего будущего, а не для того, чтобы кого-то обойти. В тот месяц я была как никогда любознательной.

Еще я возненавидела общежитие. Потому что, когда я возвращалась к себе в комнату, я едва могла пройти к своему углу. Силы выливались из тела за секунду: как если бы находились в большом ведре, у которого вдруг отвалилось дно. Мне казалось, что я выплачиваю кредит под сто процентов за все свои достижения. Это из-за климата, говорила я себе, или интенсивной учебы.

Иногда, уже надев пуховик, я еще раз забегала в туалет на факультете. Чтобы лишний раз не шевелиться в комнате. Читать лежа и что-нибудь съесть, если потребуется. Я плохо спала. Иногда я вздрагивала и открывала глаза: мне казалось, что кто-то дергает меня за ступни.

Посреди ночи я все равно садилась в кровати, а спустя несколько минут поднимала свое тело на ноги. Шла, ощупывая руками стену. Перед тем как зайти в туалет, я останавливалась у выхода из комнаты и смотрела на серую фанеру, за которой был коридор.

Мои щиколотки чувствовали ледяной воздух, которым тянуло из-под двери. Каждую ночь я подолгу так стояла. Мне казалось, что я слышу долгий вдох всех семнадцати коридоров.

Настя-два сказала, что ее шансы получить зачет повысятся, если она напьется накануне, — эту закономерность она открыла еще в школе. По словам Насти-два, она напивалась перед каждым ЕГЭ и благодаря этому поступила на бюджет. В последнюю неделю перед зачетами я несколько раз слышала ту же теорию от разных людей. К середине декабря пить начали все.

Вечерами по длинным коридорам скакали веселые звуки и не глохли, как бывало раньше, потому что вечеринки происходили почти за каждой дверью. Охранники посуровели: не здоровались на входе, не стреляли сигаретку. Они должны были проверять особо шумные сборища и изымать алкоголь. Но проходить в комнаты и трогать вещи им запрещалось. Поэтому всю ночь охранники перетаскивали свои тела и формы от двери к двери и ничего не находили. Бутылки и другая запрещенка всегда стояли в слепых зонах. Высокий сезон, нам некогда, сказал охранник, которого я спросила, почему у котов нет воды.

Меня все время звали повеселиться. В комнате Саши я перезнакомилась с половиной общежития. Многих ее гостей встречала потом в курилке. В обычные недели я разок куда-нибудь ходила, но перед зачетами отказывала всем. К тому же половину времени я проводила с Верой, а другую — под надзором Любы, которая следила за моим усердием в учебе. Ее напоминания прочитать или повторить что-нибудь слегка раздражали, но я не говорила ей об этом. Я знала, что через эту заботу Люба выражает привязанность.

Но однажды Вера уговорила меня пойти в гости к парню с четвертого курса. Там будут такие взрослые ребята, сказала Вера, я боюсь одна. По ее словам, факультетские парни постарше сами писали ей в соцсетях и предлагали познакомиться. Страница Веры действительно напоминала витрину с блестящими украшениями, а моя была как сельский прилавок. Так что я верила ей и иногда слегка завидовала.

Того четверокурсника звали Никитой. Вера рассказала, что он учится на кафедре бизнес-журналистики и совсем не интересуется поэзией. Она показала мне страницу Никиты. Я поняла, что видела его пару раз на факультете: тогда я отметила, что он красивый и выглядит умным, а еще на него смотрят.

За пару дней до вечеринки я зашла к Саше и спросила про Никиту. Пока Саша доделывала что-то по работе, на ее кровати сидели две девушки с другого этажа и разговаривали между собой. И они, и Саша знали Никиту. У него была только мама, с которой они жили вместе, просто мама все время уезжала по делам бизнеса. И когда Никита оставался за хозяина, он звал к себе в пятикомнатную квартиру друзей, в основном общежитских. Утром Никита кормил гостей пиццей, хлопьями с молоком и дорогим шоколадом. Большинство общежитских недолюбливали Никиту и завидовали ему, но попасть на многолюдную вечеринку, перетекающую в домашнее, теплое утро, хотели все.

Иди, конечно, — сказала Саша.

Она на секунду подняла голову от тяжелого, как сосновый пень, ноутбука. Ее лицо, подсвеченное экранным светом, казалось не просто уставшим, а мертвым.

Я бы и сама пошла, но надо работать, — добавила Саша.

Вера считала, что нужно приходить через час после назначенного времени. Чтобы никто не думал, что ты считала минуты до начала, сказала она. Но и не так, чтобы все уже напились и тебя вообще никто не заметил.

Нам открыл сам Никита и поцеловал в щеку сначала Веру, потом меня. На моей коже остался мазок слюны — я стерла его рукавом, как только Никита ушел, махнув в сторону пуховиковой кучи. Мы перешагивали через ботинки, десятки пар, разбросанных по прихожей, и я чувствовала себя двумерным персонажем из игры на «Денди».

С двух сторон на нас напрыгнули звуки и потянули к себе. Слева вскрикивала гитара, справа дергалась музыка, имитирующая что-то индустриальное, завод или цех. Мы с Верой сразу же разошлись. Гитарист запел, и я узнала его по голосу, это был Виталик из общежития, его любили все, потому что он не просто знал и пел все песни, а прямо-таки выступал, как на концерте, а еще был улыбчивым и скромным, не то что Никита. Я прошла в большую гостиную и увидела Виталика. Вокруг него сидели парни и девушки, все покачивались и подпевали как получится.

Я понимала, что мне очень повезло. Все гости были со старших курсов, в основном общежитские. Большинство из них я видела только в общих курилках и ни разу — на факультете. Старшекурсники не из Москвы всегда работали полный день и ухитрялись в конце концов получить диплом. Здесь не было никого настолько невзрослого, как мы с Верой. Но я не чувствовала радости, мне хотелось уйти.

В то время я приобрела привычку курить каждый раз, когда мне тревожно, неловко или как-то неопределенно. Я немного успокаивалась, когда посасывала фильтр и медленно, так, чтобы прочувствовать горло и легкие, втягивала дым. А еще в курилке всегда с кем-нибудь знакомишься, контакт случается сразу. Я часто цеплялась за кучки курильщиков, чтобы потом вместе с ними вернуться в компанию, и по пути старалась поддерживать разговор. Как будто разговор был хрупким артефактом, который нужно аккуратно внести в комнату и поставить на тумбу, чтобы дальше все шло хорошо.

Я спросила незнакомую девушку, где здесь курят, и она показала на лоджию. Через прозрачные шторы я видела, как в стеклянной коробке пошатываются фигуры с согнутыми локтями и ладонями у рта. Я поспешила туда, пока все не разошлись.

Это был первый раз, когда в мою сторону никто не взглянул. Из музыкальной, радостной гостиной я будто шагнула в угли, посреди которых прыгала печеная картошка. На лоджии спорили, громко и свирепо. Я сразу захотела уйти, но испугалась, что кто-нибудь заметит мое странное поведение. Я встала в угол, закурила и начала вслушиваться в звуки, стреляющие из шести ртов.