Течения
Шрифт:
Люба посмотрела на меня и нахмурилась — осудила. Она была странновата. Не понимала подтекстов и шуток, но сама все время пыталась шутить. Еще иногда замирала на несколько минут — даже во время разговора — так, будто у нее вдруг закончились силы. Но мне приходилось общаться с ней постоянно, потому что она была единственной одногруппницей, живущей в общаге.
Настюш, нельзя ведь дружить ради выгоды.
К концу первой недели я даже стала испытывать к ней нежность: Люба настолько не вписывалась в обычный земной мир, что как бы и не бесила. Я даже разрешала ей называть меня Настюшей.
Ну, вот такой я человек.
Люба походила на больную селедку с мутными глазами, ее кожа липла к костям
Комната второкурсниц с нашей кафедры была в конце коридора. Прежде чем войти, Люба схватила меня за предплечье — ее ладонь оказалась такой холодной и костлявой, что я вздрогнула. Я открыла дверь и зашла, втащив за собой Любу. О, наши первачки, заходите, услышали мы. В комнате пока было не очень людно, человек пять, так что я успела со всеми познакомиться.
Больше всего мне понравилась Саша, она, как и Люба, была из Краснодарского края. Когда мы пришли, Саша скручивала южный ролл, и я вызвалась помочь: в нашей семье тоже делали такую закуску, лучше всего она елась на природе и с шашлыками. По тонкому армянскому лавашу размазать майонез, сверху густо набросать сладкой корейской морковки, а на нее — чуть реже — уложить белый сыр чечил. Все это туго скрутить и нарезать на кусочки. Лучше всего дать рулету постоять пару часов в холодильнике, но можно съесть сразу — так тоже очень вкусно.
Девочки, сколько же тут калорий! — Люба весело взвизгнула, типа, пошутила.
Мне как раз для набора массы, — сказала я, слизнув с пальца майонез, и Люба отвернулась.
Потом в комнату стали прибывать новые люди, по двое или трое, толпой, в одиночку, парни и девушки, приходили и совсем взрослые ребята, комната будто задышала и начала шевелиться. Сидели на кроватях, полу и стульях — кто-то сразу приносил свой. Из-под столов, поставленных рядком в центр, выползали водка и соки, еще какой-то алкоголь ядовитого цвета и вроде бы портвейн. Сколько денег скинуть, спросила я Сашу. Первый раз угощаем, Саша чмокнула меня в щеку. На самом деле мы обе уже были пьяные, так что я рассмеялась. Обычно я не терпела таких девчачьих нежностей.
Кто-то принес гитару, начали петь Нойза МС[1], особенно хорошо шла «Из окна», ее играли раза четыре. Меня удивило, с каким чувством старшекурсники орали первую строчку, ту, где про Первый канал. Разве не это мечта — работать на федеральном телевидении? Рядом с моим красным мини-купером и квартирой в центре лежала трудовая книжка с записью, типа, редактор Первого, ну или продюсер, что-то важное и денежное. На третий раз я уже запомнила несколько строчек, особенно припев, к тому же выпила еще, так что тоже орала, вместе со всеми.
Когда в очередной раз из комнаты вышла кучка парней и девушек, я увязалась за ними. Мы все вывалились на балкон и закурили. Я стрельнула у кого-то толстую сигарету, это было нормально, все стреляли, мне было совсем не холодно, хотя кто-то даже вышел в куртке. Я тогда решила, что это точно последний раз, когда я курю. А потом выходила еще и еще, потому что мне нравилась эта компания, все там были старше, кто-то даже с пятого, и разговаривали о чем-то сложном.
Когда я в последний раз вернулась в комнату после курения, стены пошли волнами, а потолок прогнулся. Я заметила, что людей стало вдвое меньше, а оставшиеся расселись по углам и говорили о чем-то с чувством. В центре, над столами, нависала только Люба. Она запихивала в рот южный ролл, подбирая пальцами выпадающую морковь, и смотрела только
на свои кисти. Закончив с одним рулетом, Люба взяла второй и сжала его так крепко, что из слоев армянского лаваша полез майонез.Меня начало тошнить, я сказала «пока» Саше, Любе и всем остальным, затем вышла в коридор. Вспомнила, что положила телефон на полку, и вернулась за ним. Час с небольшим ночи, восемь пропущенных от Сережи, последняя эсэмэска — одиннадцать минут назад. «Позвони срочно».
Что случилось? Я сплю.
Блин, зай, ты где там шляешься?
Говорю же, сплю.
Ты че, бухая? Ты пьешь там, что ли?
Не бухая, а сонная, все, давай.
Настя, ты офигела совсем? О чем мы с тобой говорили?
А почему тебе можно, а мне нельзя, интересно…
Ясно. Иди трезвей, завтра с тобой поговорю.
Я проснулась от того, что соседки говорили в полный голос. Таким же способом меня будила бабушка, когда считала, что я заспалась. От Сережи сообщений не было. Я встала, и меня снова затошнило. О, бодрое утро, хохотнула Карина. А можно в следующий раз потише возвращаться, сказала Маша. Настя-два храпела из-под одеяльно-шмоточной кучи.
Умылась, оделась, съела йогурт. Холодильник пованивал, и это то, что меня больше всего раздражало в общежитии: твой порядок всегда уничтожается чужим беспорядком. Соседки не замолкали, Карина даже включила музыку, какую-то противоположную вчерашней гитарной, и я вышла в коридор. Почувствовала, как меня что-то легонько толкнуло в бок. Рядом никого не было. Посмотрела налево, потом посмотрела направо — две дыры в мир. Из одной я вчера, кстати, курила.
Я пошла к балкону, который справа, он был чуть ближе. Мне показалось, будто ступни скользят по подсолнечному маслу, — я все шла и шла, а балкон не приближался. Остановилась и прислонилась к бледно-зеленой стене.
Меня затошнило еще сильнее. К алкогольному яду добавился коридорный холод, жутковатый сквозняк, набирающий силу в середине своего пути, там, где я была. Я чувствовала, как из меня выпаривается телесное тепло. Зазнобило. Я не собиралась сразу звонить Сереже, думала отложить разговор на вечер. Но тут набрала. Села прямо на пол.
Ничего особенного Сережа не сказал. Ты мне обещала вести себя прилично. Я же теперь не могу за тобой проследить. Надеюсь, ты хотя бы не закурила. Я сегодня даже на тренировку не пошел, потому что проспал. Я же ждал звонка полночи. Зай, со мной так нельзя, зай. Поскольку я не спорила, в конце Сережа сказал, что любит меня. И что в его институте уже пошел слух, будто сессию без денег не закрыть. Так что, наверное, он будет подрабатывать. Я ответила Сереже, что он молодец и что тоже его люблю. Потом положила трубку, с трудом поднялась и пошла обратно в комнату. Тепло уже перестало выпариваться, хотя невидимый коридорный дух все еще толкал в бок.
Я пролезла к себе под одеяло, согнула ноги в коленях и пислонила к ним тяжелый ноутбук, его ребро вдавилось в мягкий живот. Соседки болтали еще громче. Я заметила, что Карина, которая со всеми говорит засахаренными, словно сушеный инжир, словами, почему-то очень холодно общается с Машей, будто прижимает ее пяткой. Например, Маша спрашивает, как Карина собирается стирать вещи, и та ей говорит: а ты, я смотрю, не очень-то любишь чистоту, за неделю ни разу не постиралась. И так далее.
Я вставила наушники и поискала в интернете вчерашнюю песню. Строчка про Первый канал застряла в голове между ушами, так что я быстро ее нашла. Песня показалась веселой и дерзкой, она мне понравилась, хотя я все-таки не понимала, почему она так всех заводит. Я никак не могла разобраться с этой песней, придумать аргументы за и против, составить в голове план эссе, мысли толкались в мутной черепной жиже и никуда не выводили.