Течет река Мойка... От Фонтанки до Невского проспекта

Скульптор создал аллегорический образ генералиссимуса и лишь в чертах лица сохранил некоторое портретное сходство с великим полководцем. В разработке проекта пьедестала из блоков мрамора вишневого цвета принимал участие архитектор А.Н. Воронихин. Правда, пострадавший от морозов постамент пришлось заменить новым по старому авторскому эскизу, из розового гранита.

Памятник генералиссимусу А.В. Суворову

Бронзовый щит на пьедестале с надписью «Князь Италийский, граф Суворов-Рымникский. 1801» поддерживают фигуры Славы, отлитые по модели скульптора Ф.Г. Гордеева.

Практически весь XIX век Марсово поле, принадлежащее Военному ведомству, являлось центральным плац-парадом и главным столичным местом военных смотров, строевых учений и показательных парадов гвардейских подразделений петербургского гарнизона. Рассказывая о Марсовом поле, А.Г. Раскин даже привел старую солдатскую поговорку: «Вот лето наступило, теперь манеж отдохнет, а Царицыну лугу достанется работы!»

В 1818 году столичные газеты сообщили новость о «перемещении» на Марсовом поле монументов фельдмаршала П.М. Румянцева-Задунайского и генералиссимуса А.В. Суворова.

Сооружая площадь между служебным корпусом Мраморного дворца и домом Салтыковых на левом берегу Невы, архитектор К.И. Росси переместил Румянцевский обелиск на Васильевский остров, на площадь между Академией художеств и Первым кадетским корпусом, где некогда учился знаменитый генерал-фельдмаршал. При установке монумента на новом месте Росси несколько изменил его композицию. Обелиск тогда установили на гранитном стилобате со ступенями. Его пьедестал из серого рускольского мрамора украшают барельефы с изображением воинских доспехов и бронзовые венки с гирляндами.

Уже в первое десятилетие после установки памятника часть бронзовых украшений Румянцевского обелиска украли, а его некоторые составные элементы повредили. В 1809 году реставрацией памятника занимался архитектор А.Н. Воронихин. Исчезнувшие детали заново отлил из меди мастер Екимов.

Освободившееся место, где ранее располагался обелиск «Румянцева победам», занял памятник «Марсу российскому» – генералисимусу А.В. Суворову. Одновременно с этим на западной кромке Марсова поля завершилось строительство впечатляющего архитектурного ансамбля – казарм лейб-гвардии Павловского полка.

Регулярные воинские красочные парады во все времена привлекали множество зрителей, кои в иные обычные дни не жаловали самого Марсова поля. Покрытое мелким песком и многолетней лежалой пылью, оно при сильных порывах ветра в одночасье превращалось «в бурю в пустыне» и полностью скрывалось «в тучах песка».

Художники конца XVIII – начала XIX столетия любили изображать жанровые эпизоды экзерциции отдельных групп солдат и величественные сцены торжественных майских парадов на Марсовом поле знаменитых гвардейских полков столичного гарнизона. Наиболее известной считается картина художника Григория Григорьевича Чернецова «Парад на Царицыном лугу», документально изобразившего многотысячные воинские соединения, построенные для парада на Марсовом поле, и зрителей, приглашенных на очередное торжество, – российских сановников, дипломатов, военачальников и отдельных представителей высшего столичного общества. На переднем плане своего полотна художник изобразил группу знаменитых русских литераторов – И.А. Крылова, В.А. Жуковского, Н.И. Гне дича и А.С. Пушкина.

И.А. Крылов, А.С. Пушкин, В.А. Жуковский и Н.И. Гнедич. Этюд Г. Чернецова. 1832 г.

Свои впечатления от зрелища знаменитых майских парадов на Марсовом поле Александр Сергеевич не преминул с восторгом передать своим читателям во вступлении к «Медному всаднику»:

Люблю воинственную живость Потешных Марсовых полей, Пехотных ратей и коней Однообразную красивость. В их стройно зыблемом строю Лоскутья сих знамен победных, Сиянье шапок этих медных, Насквозь простреленных в бою.

Военные парады всегда проходили в строгих рамках распорядка и утвержденного царем ритуала. Полагаю, читателям будет интересно ознакомиться с традиционными майскими военными парадами, подробно описанных в мемуарах и дневниках нескольких поколений коренных петербуржцев и иностранцев – гостей столицы.

В 1846 году жена английского посла леди Блумфилд после посещения очередного майского парада восторженно писала в своем дневнике: «Я видела чудное зрелище: Император Николай делал смотр 40 тысячам войска на Марсовом поле. День был прекрасный и ясный, и у меня было отличное место у окна, во дворце принца Ольденбургского. В час дня все войска выстроились и государь со свитой, в состав которой вошли все военные дипломатического корпуса, и мой муж в том числе, подъехал верхом к строю; войска закричали „Ура!“ и звук такого множества голосов потрясал воздух. Государь тогда подъехал к Летнему саду и все войска дефилировали перед ним: сперва легкая артиллерия, затем пехота, за нею кавалерия, сопровождаемая тяжелой артиллерией…

Ровное волнение штыков походило на колышущееся поле ржи под легким ветерком, а яркий блеск касок и яркие цвета мундиров кавалерии рябили в глазах».

Ритуал майских парадов сохранился до начала ХХ столетия. Полвека спустя офицер русской гвардии, а позже генерал-лейтенант советской армии граф А.А. Игнатьев, сохранивший в банках Франции для СССР 225 миллионов рублей золотом, принадлежащих России, и автор известных воспоминаний «Пятьдесят лет в строю», так описал военный парад в начале ХХ века на Марсовом поле: «Заключительным аккордом зимнего военного сезона в Петербурге являлся майский парад, не производившийся со времен Александра II и возобновившийся с первого же года царствования Николая II.

Мне довелось его видеть, будучи еще камер-пажом императрицы, из царской ложи на Марсовом поле, расположенной близ Летнего сада. Позади этой ложи, вдоль канавки, строились открытые трибуны во всю длину поля для зрителей, доступные из-за высокой цены на места только людям с хорошим достатком, главным образом дамам, желающим пощеголять весенними туалетами последней парижской моды.

После объезда войск царь остановился перед царской ложей, имея за спиной и несколько сбоку только трубача из собственного конвоя – в алом чекмене, на сером коне. Две алые полоски двух казачьих сотен конвоя открывали прохождение войск. Командовавший ими полковник барон Мейендорф, отпустивший красивую седеющую бороду и подражавший всем ухватам природного казака, лихо, во всю прыть, заезжал после прохождения и опускал перед царем свою красивую казачью шашку.

За конвоем, печатая шаг, проходили батальоны Павловского военного училища, потом сводный батальон, первой ротой которого всегда бывала пажеская рота, вызывавшая своими касками воспоминания о давно забытой эпохе.

Затем наступал перерыв – на середину поля выходил оркестр Преображенцев, и начиналось прохождение гвардии… Красноватый оттенок мундиров Преображенского полка сменялся синеватым оттенком Семеновского, белыми кантами Измайловского и зелеными – егерей.

Однообразие формы нарушал только Павловский полк, проходивший в конусообразных медных касках эпохи Фридриха Прусского с ружьями наперевес.

В артиллерии, следовавшей за пехотой, бросались в глаза образцовые запряжки из рослых откормленных коней, подобранных по мастям с чисто русским вкусом: первые батареи на рыжих конях, вторые – на гнедых, третьи на вороных.

После минутного перерыва, на краю поля, со стороны Инженерного замка, появлялась блиставшая на солнце подвижная золотая конная масса… – первая гвардейская кирасирская дивизия.

Перед царской ложей выстраивался на серых конях хор трубачей кавалергардского полка, игравшего полковой марш, и торжественно проходил шагом лейб-эскадрон в развернутом строю, на первом взводе всегда на лихом коне ехал Маннергейм…