Телек

Осциллограф показал нормальную синусоиду.

– А теперь выключи свет.

Шорн повернул выключатель. В комнате стало темно, только на экране осциллографа плясал луч и мутнo-красное сияние исходило от инфракрасного прожектора.

Фигура Серкумбрайта заслонила прожектор. Шорн посмотрел на осциллограф. Никаких изменений синусоиды.

– Отлично, – сказал Серкумбрайт. – Пожалуй, если я напрягу зрение.., или лучше сходи в кладовую и принеси мне инфракрасные очки. На верхней полке.

Он поработал еще минут пятнадцать, и синусоида на экране осциллографа исчезла.

– Ну вот, – удовлетворенно вздохнул Серкумбрайт, – получилось. Можешь включить свет.

Они стояли и рассматривали жука – маленькую черную пулю в два дюйма длиной, с двумя кристаллическими глазками по обе стороны головы.

– Отличная работа, – сказал Серкумбрайт. – Это, конечно, продукция “Альвака”. Я сообщу Грейторну – может, он сумеет что-то придумать.

– А как насчет помех? Серкумбрайт поджал губы.

– Вероятно, у каждого жука своя частота, иначе их сигналы сливались бы. Но источники питания наверняка работают на одной частоте. Я могу сделать временное устройство, которым можно пользоваться несколько дней, потом Грейторн постарается достать кое-какие детали в “Альваке”.

Он пересек комнату, нашел бутылку красного вина и поставил ее перед Шорном.

– Расслабься немного.

Прошло полчаса. Шорн молча наблюдал, как Серкумбрайт, мурлыча песенку, орудует паяльником.

– Вот, – объявил наконец Серкумбрайт. – Если в радиусе пяти ярдов появится жук, эта штука начнет зудеть.

– Хорошо. – Шорн осторожно положил прибор в нагрудный карман и с любопытством посмотрел на Серкумбрайта, который, устроившись в кресле, набивал трубку. Всегда предельно уравновешенный и невозмутимый, Серкумбрайт заметно волновался: набивая трубку, он придавливал табак большим пальцем энергичнее, чем требовалось.

– Я слышал, вчера убили еще одного телека?

– Да, я там был.

– Кто этот Гескамп?

– Неплохой мужик. Где он сейчас?

– Он мертв.

– Хм-м-м… – Шорн помолчал. – Как это случилось?

– Телеки передали его федеральной полиции в Нолле. Он был застрелен при попытке к бегству. Шорн почувствовал, как в нем нарастает ярость.

– Не принимай близко к сердцу, – мягко посоветовал Серкумбрайт.

– Я убиваю телеков из чувства долга, – сказал Шорн. – Не ради удовольствия. Но, хотя мне и стыдно, я бы очень хотел пришить начальника федеральной полиции в Нолле.

– Сам начальник полиции, возможно, и ни при чем, – возразил Серкумбрайт. – Там были два его заместителя. Кроме того, Гескамп действительно мог пытаться сбежать. Завтра мы узнаем точно.

– Как?

– Мы совершим небольшую вылазку. Обработаем тех двоих наркотиками и все узнаем. Если они работают на телеков, они умрут, и это будет уроком для остальных. Хотя, по правде говоря, мне не по душе террористические методы.

– Что еще нам остается? Если мы заставим их признаться и передадим прокурору, они получат выговор и выйдут на свободу.

– Это точно. – Серкумбрайт задумчиво выпустил дым.

Шорн беспокойно шевельнулся в кресле:

– Это меня ужасает. Угроза так реальна – и так мало людей о ней знают! Я уверен, еще никогда не существовало опасности, настолько плохо сознаваемой обществом. Если мы не устроим большой фейерверк на стадионе и не разделаемся с ними раз и навсегда, через неделю, может, через месяц или три, на Земле останется больше мертвых, чем живых.

Серкумбрайт пыхнул трубкой.

– Уилл, я иногда подумываю: а может, мы беремся за это дело не с той стороны?

– Что ты имеешь в виду?

– Может, вместо нападения на телеков нам нужно постараться побольше узнать о природе телекинеза? Шорн откинулся на спинку кресла.

– Телеки сами ее не понимают.

– Птица не может толково рассказать об аэродинамике. У телеков есть одно слабое место, которое не столь очевидно, – чудо происходит так легко, что им нет необходимости думать. Чтобы построить дамбу, они бросают взгляд на гору и переносят ее в долину. Если дамба пропускает воду, они перемещают туда другую гору, но никогда не интересуются законами физики. Здесь телеки скорее деградируют, чем прогрессируют.

– Они захвачены потоком жизни, как и мы. Трагедия человечества в том, что не может быть компромисса: или они, или мы.

Серкумбрайт тяжело вздохнул:

– Компромисс… Я долго ломал голову… Почему бы двум видам людей не жить вместе?

– Одно время так оно и было. Первое поколение телеков состояло из обычных людей, только во всех делах им сопутствовала удача. Потом Джоффри и его телекинетический конгресс; усиление, катализ, форсирование – или как там это называется? – и они стали другими.

– Если бы не было дураков, – сказал Серкумбрайт, – и среди нас, и среди них, мы вполне могли бы мирно сосуществовать.

– К чему ты клонишь? Серкумбрайт взмахнул трубкой.

– Всегда будут телеки-дураки, которым противостоят дураки из обычных людей. Потом обычные дураки устроят засаду на телеков, и телеки будут весьма встревожены, потому что на каждого телека приходится сорок дураков, страстно желающих его убить. Тогда они применят силу. Беспощадный террор. Это неизбежно. Но у них все же есть выбор. Они могут покинуть Землю, найти себе дом где-нибудь на других планетах, которые они будто бы посещают, или установить власть силы, или, наконец, вернуться к человечеству, отказаться от телекинеза. Таков их выбор.

– А наш?

– Мы подчиняемся либо вступаем в борьбу. В первом случае мы становимся рабами. Во втором – либо убиваем или прогоняем телеков, либо становимся мертвецами.

Шорн отхлебнул вина.

– Мы могли бы сами стать телеками.

– Или найти средство контролировать телекинез. – Серкумбрайт налил себе вина всего на один па-лед. – Интуиция подсказывает мне, что нужно попробовать последнюю возможность.

– Тут нам не на что опереться.