Тёмная башня (Стрелок)

– Хотите поесть?

– Пока нет, - сказал стрелок. В голове после солнечного удара еще гнездилась тупая ноющая боль, а вода в животе никак не могла успокоиться, будто не знала, куда двинуться дальше.
– Кто ты?

– Меня зовут Джон Чэмберс. Можете звать меня Джейк.

Стрелок сел, и в тот же миг рождающая дурноту ноющая боль стала резкой и безжалостной. Он подался вперед и проиграл краткое сражение с желудком.

– Тут есть еще, - сказал Джейк. Он взял жестянку и отправился вглубь конюшни. Остановившись, он обернулся и неуверенно улыбнулся стрелку. Тот кивнул, опустил голову и подпер ее руками. Мальчик был хорошо сложенным, пригожим, лет, наверное, девяти. На его лице лежала тень, но нынче тень была на всех лицах.

В глубине конюшни что-то странно, глухо загудело и заклокотало, и стрелок тревожно поднял голову, сделав движение к рукояткам револьверов. Звуки продолжались около пятнадцати секунд, потом прекратились. Вернулся мальчик с жестянкой - теперь уже полной.

Стрелок опять напился скупыми глотками, и на этот раз ему стало немного лучше. Головная боль утихала.

– Когда вы упали, я не знал, что с вами делать, - сказал Джейк. Пару секунд мне думалось, что вы меня застрелите.

– Я принял тебя за другого.

– За священника?

Стрелок резко поднял голову.

– За какого священника?

Мальчик, легонько хмурясь, посмотрел на него.

– Тут был священник. Он ночевал во дворе. Я был там, в доме. Мне он не понравился, и я не стал выходить. Он пришел вечером и ушел на следующий день. Я бы и от вас спрятался, только я спал, когда вы пришли.
– Он угрюмо посмотрел поверх головы стрелка.
– Не люблю я людей. Вечно наебывают.

– Как выглядел этот священник?

Мальчик пожал плечами.

– Священник как священник. В черных шмотках.

– Вроде рясы и капюшона?

– Ряса - это что?

– Такой балахон.

Мальчик кивнул.

– В балахоне и в капюшоне.

Стрелок склонился вперед, и что-то в его лице заставило мальчугана едва заметно отшатнуться.

– Давно это было?

– Я... Я...

Стрелок терпеливо сказал:

– Я не обижу тебя.

– Я не знаю. Я не умею запоминать время. Все дни одинаковые.

Стрелок в первый раз сознательно задумался о том, как мальчик попал сюда, в это окруженное со всех сторон целыми лигами сухой, губительной для человека пустыни, место. Впрочем, делать это своей заботой он не собирался - по крайней мере, пока что.

– Попробуй предположить. Давно?

– Нет. Недавно. Я и сам здесь недавно.

Нутро стрелка опять запылало. Он почти совсем твердой рукой схватил жестянку и напился. В голове снова зазвучал обрывок колыбельной, но на сей раз вместо лица матери он увидел обезображенное шрамом лицо Алисы, которая была его женщиной в ныне несуществующем поселке Талл.

– Недавно - это когда? Неделю назад? Две?

Мальчик рассеянно смотрел на него.

– Да.

– Что - да?

– Неделю назад. Или две. Я не выходил. Он даже не напился. Я подумал, может, это призрак священника. Я боялся. Я почти все время боюсь.
– Лицо мальчугана задрожало, как хрусталь у грани последней, разрушительно-высокой ноты.
– Он даже костер не раскладывал. Просто сидел здесь, и все. Я даже не знаю, ложился ли он спать.

Совсем рядом! Так близко к человеку в черном стрелок еще не бывал. Несмотря на крайнюю обезвоженность, ладони показались ему чуть влажными и скользкими.

– Есть сушеное мясо, - сказал мальчик.

– Хорошо.
– Стрелок кивнул.
– Годится.

Мальчик поднялся, чтобы сходить за мясом, коленки слабо хрустнули. Великолепная прямая фигурка. Пустыня еще не иссушила его, не вытянула жизненные соки. Руки мальчугана были тонкими, но кожа, хоть и загорелая, не пересохла и не потрескалась. Крепкий парнишка, подумал стрелок. Он снова отпил из жестянки. Крепкий, и родом не из этих мест.

Джейк вернулся с чем-то, похожим на отдраенную солнцем доску для нарезки хлеба, где горкой лежало вяленое мясо. Оно оказалось жестким, жилистым и достаточно соленым, чтобы изъеденный изнутри язвами рот стрелка заныл. Стрелок ел и пил, покуда не почувствовал, что осоловел, и тогда опять улегся. Мальчик съел совсем немного.

Стрелок не переставал разглядывать парнишку, и мальчик тоже посмотрел на него.

– Откуда ты, Джейк?
– наконец, спросил он.

– Не знаю.
– Мальчик насупился.
– Раньше знал. Когда попал сюда, знал, а теперь все стало таким неясным... как плохой сон, когда проснешься. Я видел уйму плохих снов.

– Тебя кто-нибудь привел?

– Нет, - сказал мальчик.
– Просто я оказался здесь.

– В твоих словах нет никакого смысла, - решительно объявил стрелок.

Совершенно неожиданно ему показалось, что мальчик готов вот-вот расплакаться.

– Ничего не поделаешь. Я оказался здесь, и все. А теперь вы уйдете, а я умру с голоду, потому что вы съели почти всю мою еду. Я сюда не просился. Мне тут не нравится. Тут страшно.

– Не надо так себя жалеть. Обойдись без этого.

– Я сюда не просился, - повторил мальчуган растерянно, но дерзко.

Стрелок съел еще один кусок мяса, выжевывая из него соль и только потом глотая. Мальчик стал частью происходящего, и стрелок был убежден, что он сказал правду - он об этом не просил. Очень жаль. Сам стрелок... сам-то он просил. Вот только не просил, чтобы игра становилась настолько грязной. Он не просил позволения обратить свои револьверы против безоружного населения Талла; не напрашивался убивать Элли, чье лицо было отмечено странным сияющим шрамом; не просил, чтобы его ставили перед выбором между преступной безнравственностью и одержимостью своим долгом и странствием-поиском. Если за то, что дело приняло именно такой оборот, действительно отвечал человек в черном, значит, в своем отчаянии он принялся нажимать на тайные пружины не из лучших. Было нечестно вводить в игру наивных сторонних наблюдателей, заставляя их произносить с незнакомых подмостков непонятные им реплики. Элли, подумал он, Элли по крайней мере попала в этот мир дорогой собственных иллюзий. Но этот мальчишка... этот окаянный мальчишка...

– Расскажи мне то, что можешь вспомнить, - велел он Джейку.

– Совсем немножко. И, по-моему, оно больше не имеет смысла.

– Расскажи. Быть может, я сумею ухватить смысл.

– Был один дом... до этого дома. Дом с высокими потолками. Там было полно комнат, и пианино, и патио, откуда можно было глядеть на высоченные здания и на воду. В воде стояла статуя.

– Статуя в воде?

– Да. Дама в короне и с факелом.

– Ты что, сочиняешь?

– Наверное, - безнадежно откликнулся мальчик.
– Там были такие штуки, чтоб ездить по улицам. Большие и маленькие. И желтые. Много желтых. Я в школу ходил, пешком. Вдоль улиц были бетонные дорожки. Витрины, чтобы в них смотреть, и еще статуи, одетые. Эти статуи продавали одежду. Я знаю, что это звучит безумно, но эти статуи продавали одежду.

Стрелок покачал головой и взглянул мальчику в лицо - не врет ли он. Мальчик не врал.

– Я ходил в школу, - твердо повторил мальчик.
– И у меня была... эта...
– Глаза у него закатились, а губы зашевелились, нащупывая слово. ...Такая коричневая... для книжек... сумка. Я брал с собой завтрак. И носил...
– он опять зашевелил губами, мучительно подыскивая слово, ...галстук.

– Что?

– Не знаю.
– Пальцы мальчика медленно, безотчетно шевельнулись у горла, будто зажимая что-то - у стрелка этот жест связывался с повешением.
– Не знаю. Все это просто пропало.
– И Джейк отвел глаза.