«Темная ночь» души. Исцеление от депрессии

Лодочник

«Я останусь у этой реки, – думал Сиддхартха, – это та самая река, через которую я переправлялся когда-то по пути к людям-детям. Через реку меня переправлял один приветливый перевозчик – пойду и разыщу его. По выходе из его хижины и началась тогда моя новая жизнь, теперь уже старая и поконченная. Пусть и мой теперешний путь, предстоящая мне новая жизнь начнутся с того же самого места!»

С нежностью смотрел он на бегущую воду, всматривался в прозрачную зеленую глубь, в кристальные линии ее таинственного рисунка. Он видел, как светлые жемчужины поднимаются из глубины, как легкие порывы ветра пробегают по сверкающей водной глади, как отражается в воде голубизна неба. Тысячью глаз смотрела в него река: зелеными, белыми, хрустальными, небесно-голубыми. Как любил он эту воду, как она восхищала его, как он был ей благодарен! Он слышал в своем сердце оживший, вновь проснувшийся голос, и голос говорил ему: «Люби эту воду! Оставайся возле нее! Учись у нее!» О да, он хотел у нее учиться, хотел слушать ее; ему казалось, что тот, кто поймет эту воду, поймет ее тайну, тот сможет понять и многое другое, постигнуть все тайны.

Но из таинств реки ему открылось пока лишь одно, лишь то, что почувствовала его душа. Он видел: эта вода течет и течет, все время течет она, и в то же время остается на месте, всегда и во все времена одна и та же – и все же каждый миг новая! О, если бы охватить это, понять это! Но ни понять, ни охватить этого он не мог и чувствовал только, как шевелятся в душе смутные догадки, всплывают далекие воспоминания, звучат божественные голоса.

Голод становился все невыносимее. Сиддхартха поднялся и побрел вдоль берега реки навстречу потоку, прислушиваясь к течению и к голодному урчанию в своем животе. Он достиг переправы, лодка была у берега, как будто ждала его, и в ней стоял тот же лодочник, который когда-то перевез через реку молодого тогда еще человека. Лодочник тоже сильно постарел, но Сиддхартха узнал его.

– Перевезешь меня через реку? – спросил Сиддхартха.

Перевозчик, удивившись тому, что такой знатный господин путешествует в одиночку и пешком, посадил его в лодку и сел за весла.

– Прекрасную жизнь ты себе избрал, – сказал гость. – Прекрасно, должно быть, проводить каждый день у этой воды и плавать по ней.

Гребец, усмехнувшись, кивнул:

– Это прекрасно, господин, это – именно так, как ты говоришь. Но разве не всякая жизнь и не всякая работа прекрасны?

– Может быть. Но твоей жизни я завидую. И твоей работе.

– Моя работа, господин, тебе скоро бы разонравилась. Она не для людей в красивых одеждах.

Сиддхартха рассмеялся:

– Из-за моей одежды меня сегодня уже разглядывали – и недоверчиво разглядывали… Перевозчик, не возьмешь ли ты у меня эту одежду? Она тяготит меня. Да к тому же и денег, чтобы заплатить тебе за переправу, у меня нет.

– Господин шутит, – засмеялся перевозчик.

– Я не шучу, друг. Вглядись, однажды ты уже перевозил меня в твоей лодке – бесплатно перевозил. Так сделай это и сегодня и прими в уплату мое платье.

– А господин пойдет дальше путешествовать без одежды?

– Ах, я с радостью закончил бы это путешествие. Я был бы рад, если бы ты, перевозчик, дал мне старую накидку и оставил у себя помощником, вернее, учеником, потому что сначала я должен научиться править лодкой.

Долго, изучающе смотрел перевозчик на чужака.

– Теперь я узнал тебя, – сказал он наконец. – Ты ночевал когда-то в моей хижине. Это было давно, наверное, больше двадцати лет назад. Я перевез тебя через реку, и мы хорошо расстались. Ты ведь был тогда аскетом? Не могу уже вспомнить твоего имени.

– Мое имя Сиддхартха. И я был аскетом, когда мы встретились с тобой.

– Что ж, добро пожаловать, Сиддхартха. Меня зовут Вазудева. Я надеюсь, что ты и сегодня будешь моим гостем, переночуешь в моей хижине, расскажешь мне, откуда ты пришел и почему твоя богатая одежда так тяготит тебя.

Они были уже на середине реки, и Вазудева, борясь с течением, стал сильнее грести, взгляд его был устремлен на корму лодки, размеренно работали сильные руки. Сиддхартха, не отрываясь, смотрел на него и вспоминал, как когда-то, в последний день его отшельнической жизни, прекрасное чувство любви к этому человеку наполнило его сердце. С благодарностью принял он приглашение Вазудевы. Когда они достигли берега, Сиддхартха помог Вазудеве привязать лодку к колышку, и перевозчик пригласил его войти в хижину, дал хлеба и плоды манго, и налил воды, и Сиддхартха разделил с ним трапезу и ел с наслаждением.

Потом, когда солнце уже склонялось к закату, они сидели на берегу, на поваленном стволе и Сиддхартха рассказывал перевозчику свою историю, всю свою жизнь, как она предстала перед его глазами в тот час отчаяния. До глубокой ночи затянулся его рассказ.

Вазудева слушал с большим вниманием. Он, казалось, впитывал в себя рассказ Сиддхартхи: происхождение, и детство, и все годы учения, и годы исканий, и все радости, и всю тоску. Среди многих достоинств перевозчика это было одним из самых больших: он умел слушать. Он не произносил ни слова, но говоривший чувствовал, как спокойно, открыто, доброжелательно принимает Вазудева его слова, как ни одного слова не пропускает, ни одного слова не ждет с нетерпением, не хвалит про себя и не осуждает – только слушает. Сиддхартха понял, какое это счастье – рассказать о себе все такому слушателю, перелить в его сердце свою жизнь, свои поиски, свои страдания.

Но конец рассказа Сиддхартхи (когда он говорил о дереве у реки, о постыдной своей слабости, о священном слове «Ом» и о том, как, очнувшись от своего забытья, он всей душой полюбил эту реку) перевозчик слушал с удвоенным вниманием, целиком обратившись в слух, закрыв глаза.

Сиддхартха умолк, и наступила долгая тишина, и потом в тишине зазвучал голос Вазудевы.

– Да, так я и думал, – сказал он. – С тобой говорила река. Она и твой друг тоже, она разговаривает с тобой. Это хорошо. Это очень хорошо. Оставайся со мной, Сиддхартха, оставайся, мой друг. У меня была жена, ее постель была рядом с моей, но уже много лет как она умерла, много лет как я живу один. Живи теперь ты со мной, места и еды хватит нам обоим.

– Я благодарю тебя, – сказал Сиддхартха. – Я благодарю тебя и остаюсь. И еще за то благодарю тебя, Вазудева, что ты так замечательно слушал меня! Редко встречаются люди, умеющие слушать, и никогда не встречал я человека, который умел бы слушать так, как ты. Этому я тоже буду учиться у тебя.

– Ты будешь этому учиться, – сказал Вазудева, – но не у меня. Слушать меня научила река, у нее будешь учиться и ты. Она все знает, эта река, всему можно у нее научиться. Смотри, вот ты уже научился у нее, что это хорошо – идти вниз, спускаться, искать глубины. Богатый и знатный Сиддхартха станет простым гребцом, ученый Сиддхартха станет перевозчиком, – это подсказала тебе река. И остальному ты научишься у нее.

После долгой паузы Сиддхартха спросил:

– Чему же «остальному», Вазудева? – Лодочник встал.

– Уже поздно, – сказал он, – нам пора спать. Я не могу рассказать тебе этого, друг. Ты научишься этому, а может, ты это и так знаешь. Видишь ли, я ведь не ученый, я не умею говорить и думать тоже не умею. Я могу только слушать и чтить святое – больше ничему не научился. Если бы я мог все рассказать и научить, так я был бы, наверное, мудрец, а я просто перевозчик, и мое дело – перевозить людей через реку. Многих я перевез, тысячи, и для них всех моя река была только препятствием на пути. Они спешили за деньгами, ехали по делам, на свадьбы, к святым местам, а на пути была река, и тут же был лодочник, помогавший им быстро переправиться через препятствие. Но несколько из тысяч – немного, четверо или пятеро, для которых река перестала быть препятствием, прислушались к ней, и она стала для них священной, как стала она священной для меня. А сейчас пойдем отдыхать, Сиддхартха.

Сиддхартха остался с перевозчиком, учился управлять лодкой, и когда не было работы на переправе, работал с Вазудевой на рисовом поле, запасал хворост, собирал плоды. Он учился строгать весло, чинить лодку, плести корзины и радовался своему учению, и дни и месяцы пролетали незаметно. Но больше, чем Вазудева, давала ему река. У нее он учился беспрестанно. И прежде всего он учился у нее слушать – слушать с тихим сердцем, со спокойной, открытой душой, без страсти, без желания, без суждений и мнений.

Легко было ему жить рядом с Вазудевой. Изредка обменивались они словами – немногими и хорошо обдуманными словами. Вазудева не слишком любил говорить, редко удавалось Сиддхартхе склонить его к беседе.

– А ты, – спросил он его однажды, – ты тоже узнал от реки эту тайну: что нет никакой цели?

Лицо Вазудевы озарила усмешка.

– Да, Сиддхартха, – сказал он. – Ты ведь вот что думаешь: что вода везде одинаковая, у истока и в устье, у водопада, возле переправы, на быстрине, в море, в горах, – везде одинаковая и что у нее есть только настоящее – ни тени прошлого, ни тени будущего?

– Да, – сказал Сиддхартха, – и, когда я это понял, я оглянулся на мою жизнь и увидел, что она тоже как река, что ребенка Сиддхартху от взрослого Сиддхартхи, от старика Сиддхартхи отделяет лишь тень – и ничего реального. И предыдущие рождения Сиддхартхи не были прошлым, и его смерть, и возвращение к истоку – это не будущее. Ничего не было, ничего не будет, все есть, и сущность всякой вещи – в ее настоящем.

Сиддхартха говорил восторженно, это прозрение глубоко обрадовало его. Разве не прошло самоистязание, страдание и боязнь самого себя, разве не исчезло, не преодолено все тяжелое, все враждебное в мире – если преодолено время, если можно считать, что время исчезло? Он все говорил и говорил, а Вазудева только лучезарно усмехался ему и одобрительно кивал головой. Потом вместо ответа он потрепал Сиддхартху по плечу и вернулся к своей работе.

И еще как-то раз, когда был сезон дождей, и река набухла и грозно ворчала, Сиддхартха спросил:

– Не правда ли, мой друг, у этой реки так много голосов – очень много голосов? Прислушайся, разве нет здесь голоса короля, и воина, и быка, и ночной птицы, и роженицы, и умирающего, и еще тысячи других голосов?

– Это так, – кивнул Вазудева, – в ее голосе – голоса всех созданий мира.

– И если, – продолжал Сиддхартха, – тебе удастся услышать одновременно все ее десять тысяч голосов – знаешь, что ты услышишь?

Радость осветила улыбкой лицо Вазудевы, он наклонился к Сиддхартхе и прошептал ему на ухо священное слово «Ом». Это было то, что услышал Сиддхартха в голосе реки: «Ом».

И со дня на день становилась его улыбка все больше похожа на улыбку лодочника, была почти так же лучиста, почти так же пронизана радостью, так же светилась тысячью мелких морщинок, была такой же детской и такой же старческой. Многие проезжающие, когда они видели перевозчиков вместе, принимали их за братьев. Часто по вечерам они сидели вдвоем на берегу, на поваленном дереве, молчали и слушали реку, и не шум воды звучал в ушах обоих, а голос жизни, голос бытия, голос вечного совершенствования. И временами случалось, что оба, слушая реку, думали об одном и том же – о позавчерашнем разговоре, о проезжем, чье лицо, чья судьба их заинтересовала, о смерти, о своем детстве – и когда река говорила им что-то хорошее, оба одновременно смотрели друг на друга, безмолвно задавая один и тот же вопрос, безмолвно радуясь одинаковым ответам.

От этой переправы, от обоих перевозчиков словно исходило что-то – многие проезжающие это замечали, чувствовали. Случалось, что проезжий долго смотрел в лицо перевозчика и начинал рассказывать свою жизнь: рассказывал о страданиях, признавался в преступлениях, искал сочувствия, просил совета. Случалось иногда, что проезжий просил разрешения задержаться у них на вечер – посидеть у реки. Случалось, что приходили и любопытные, которым рассказали, что на этой переправе живут двое мудрецов, или волшебников, или святых. Любопытные задавали много вопросов, но ответов не получали, и вместо волшебников и мудрецов видели двух морщинистых дружелюбных старичков, немых, немного чудаковатых и вообще, кажется, слегка сумасшедших. Тогда любопытствующие ругали доверчивых людей, распространявших пустые слухи. [6]

6

Перевод Г. Б. Ноткина . – Примеч. пер.

Тот факт, что романы Гессе немедленно возымели огромный успех, позволяет предположить, что тема поиска смысла, и в то же время тема депрессии, уже в начале ХХ века была широко распространенной, и многие, прежде всего, молодые люди могли легко идентифицировать себя с героями его произведений. Книги Германа Гессе, в том порядке, в котором они вышли в свет, можно считать курсом литературной психотерапии против депрессии и жизненных кризисов. Эти книги дали не только самому автору шанс саморазвития, но и подтолкнули многих других встать на путь поиска смысла жизненного пути.

Во время путешествия Гессе понимает, что Индия и вообще Восток не являются его домом и никогда не смогут заменить ему родину. Он чувствует, что должен возвратиться. Даже если здесь, на земле, рай кажется навсегда потерянным, то сам Гессе взывает себя и всех нас обрести его заново, изнутри.

Вернувшись домой с пониманием, что истина находится внутри, что все ответы есть в человеческом духе, в сердце, писатель снова сталкивается с депрессией, теперь уже в образе болезни его жены, Марии. Ее меланхолия стала постоянной, ее преследуют тяжелые приступы. Гессе привычным манером убегает в литературные чтения и начинает прорабатывать свой проблемный брак в романе «Росхальде», где повествуется о безмолвном распаде семьи. Он покидает жену, не разводясь официально, и в очередной раз освобождает себя от когтей депрессии. Он ничем не может помочь жене, так же, как и ничем не мог помочь когда-то своей матери. В материальном плане он очень великодушен к ней; своим уходом он спасает, прежде всего, самого себя и свой писательский труд.

Отношения с матерью, которые Гессе так и не смог нормально наладить, теперь и с женой становятся камнем преткновения. Путь Германа Гессе, кажется, становится просто писательской проработкой всех обстоятельств его жизни. При этом совершенно четко видно, насколько сильно он резонирует с темами тоски и отчаяния. Как только становится лучше ему, депрессия настигает людей из его ближайшего окружения.

Следующий кризис его жизни проявляется в коллективном событии: это Первая мировая война. Находясь в ментальном разрыве между отвращением к войне и совершенно неполитической любовью к Отечеству, Гессе просится на фронт добровольцем. Из-за возраста (в то время ему уже тридцать семь лет) и вследствие плохого зрения он не проходит медицинскую комиссию. Позднее, уже из Швейцарии, Гессе, возмущенный плоским германским патриотизмом и злостной травлей всех врагов, пишет статью против господствующих в Германии настроений. Он также бойкотирует издание книг на родине, создавая себе этим материальные проблемы.

Дела его идут из рук вон плохо, в том числе со здоровьем. У него болит желудок, организм отказывается переваривать пищу. Как политическая ситуация в Европе, так и собственная, на всех фронтах, бьет писателя по желудку – Гессе больше не может переваривать жизнь. Совсем плохо Гессе становится в тот момент, когда умирает так ненавидимый им в детстве, но позже глубоко любимый, отец. В результате у Гессе не депрессия, а нервный срыв, что всегда свидетельствует о большей стабильности душевного состояния. Самые большие свои проблемы – от вопроса конечности бытия до поиска смысла жизни – уже проработаны им, и старая тоска уже не способна овладевать писателем при каждом удобном случае.

Гессе проходит свое первое психотерапевтическое лечение у одного молодого аналитика. В начале прошлого столетия начать такое лечение – смелый шаг, поскольку психоанализ еще не признан и считается экспериментальной областью для «пионеров души». Именно к таким пионерам относится и сам писатель, и он в полной мере наслаждается всеми преимуществами профессиональной проработки истории его подвижнической жизни. В этот момент, под влиянием психоанализа, он пишет роман «Демиан», историю о взрослении. Ни в одном его романе мир не представлен вне противоположности добра и зла, которые кажутся единым целым, так, как это отразилось в личности Демиана. Читатель догадывается, что Бог, содержащий в себе как добро, так и зло, несущий ответственность за все созданное им, больше подходит для здорового единства, чем «добрый Бог», разрешающий только благие дела. Эту книгу биограф Гессе Биргит Лаан считает духовной биографией писателя [7] .

7

Биргит Лаан. Герман Гессе. Писатель молодого поколения мира – картина жизни. Франкфурт-на-Майне: Suhrkamp, 2002.

Едва Гессе успевает выздороветь, судьба снова стучится к нему. Он пишет своему другу: «Я полагал, что все несчастья уже позади. Но самое страшное постигло меня только сейчас, беды еще долго не кончатся». С его женой, которая была в поездке вместе с одним из сыновей, случился психический припадок, в поезде она избила ребенка и выбросила весь багаж из окна. Гессе не остается ничего другого, как отправить ее в одну из психиатрических лечебниц, которые в те времена назывались еще «домами сумасшедших».

За те месяцы, в течение которых его жена находится в лечебнице, писатель наводит основательный порядок в своей жизни. Он отправляет своих сыновей к близкому другу, где им предоставляется возможность нормально провести детство и повзрослеть. Затем он вдвое сокращает свою библиотеку и сводит счеты с родиной. Он подвергает беспощадной критике свою страну и весь немецкий народ. В течение трех дней он пишет эссе «Возвращение Заратустры», где выходит на свободу весь его потаенный гнев на войну. Заратустра Гессе в непринужденной манере спрашивает, известно ли немцам, почему их практически везде так не любят и одновременно боятся, почему все народы сторонятся их. И у него уже готовы ответы: потому что немцам никогда не приходила в голову идея взыскивать ответственность с самих себя, потому что их торгашеские души всегда пылали преданностью и в том числе верностью к союзникам, помышляя при этом только о материальном. Далее он говорит своим героям: «Вы самый набожный народ в мире, но каких богов создала ваша набожность? Кайзера и унтер-офицеров!»

Таким вот образом он освобождает себя от прошлого и переселяется в Тессин, решая с этого момента, что ничто не будет ограничивать или сдерживать его – ни семейные дела, ни материальные заботы. Своей жене, которая все еще находится на лечении, писатель оставляет все, вплоть до книг и письменного стола. Сам он живет на съемной квартире и говорит о себе: «В моем сердце больше нет весны. Там наступило лето». Таким образом вновь несчастье способствует его развитию и уходу от болезненного состояния.

Гессе живет, как бедный художник, в маленьком городишке Монтагнола, и это несмотря на то, что его романы переведены на двадцать пять языков и выпущены огромными тиражами. Настало время для его романа «Клингсор» и внутренней дискуссии, касающейся чувства вины писателя к женщинам и чувственности. В это время алкоголь является для Гессе постоянным верным спутником, скрашивающим его вечернее одиночество. У Гессе появляется молодая любовница, но он чувствует также приход его старой, наполовину любимой, наполовину ненавистной знакомой – депрессии. Чтобы избежать депрессивного приступа, он снова обращается к психотерапии, на этот раз непосредственно к мастеру психоанализа Карлу Юнгу. Который должен быть, по идее, идеальным терапевтом для Гессе, поскольку он также вырос в семье священника и на своей шкуре познал всю низменность религиозного воспитания. Исследователь Гессе Гюнтер Бауман [8] пишет, что оба этих человека «вырвались из камеры пыток» и направили «разрушительные импульсы на гениальное творение своих достижений». Гессе пишет одному из своих друзей: целью психоанализа является «создание пространства, в котором нам будут слышны голоса богов».

8

Гюнтер Бауман. Герман Гессе. Писатель и мудрец. Райнфельден: Schauble, 1997.

Обязанность перед обществом жениться на своей молодой любовнице опрокидывает Гессе в новые душевные страдания. Он считает себя полностью не пригодным для брака, несмотря на то что женщины очень увлекают его. Вместо того чтобы уйти в депрессию, он заболевает телесно. У него начинается ишиас – боли в спине, которые олицетворяют его экзистенциальные проблемы. Кроме того, он страдает от несварения желудка, что свидетельствует о том, как ему все еще тяжело превратить жизненные ожидания в реальность, и, прежде всего, как тяжело ему защищаться против правил своего времени. Он пьет вместе со своей возлюбленной чистое вино, жестоко демонстрируя ей свою болезнь, а ее матери, с которой у него вполне добрые отношения, он пишет письмо, в котором признается, что силы его на исходе и он готов повеситься хоть сейчас. Но все это никак не помогает Гессе избежать похода под венец. Незадолго до регистрации брака организм писателя делает отчаянную попытку с помощью болезни избежать такого завершения событий. Конфликт теперь происходит на телесном уровне – температура тела поднимается до сорока градусов, Гессе лихорадит, но и это не помогает против власти общественных условностей. Свадьба состоялась. Однако через два месяца все проблемы уже позади, «супруги» практически не живут вместе.