Темная симфония

— Ни один мужчина не хочет, чтобы ему сказали, что от него с радостью избавятся, — промолвил Байрон. — Это довольно обидно для его эго, — он поднес ее пальцы к губам.

Антониетта ждала быстрого поцелуя. Его рот сомкнулся на ее пальце. Он был горячим и влажным, таким же, когда одарял своим вниманием ее грудь. Она подумала, что может упасть, просто растечься лужицей по полу.

— Я думаю, во мне играют гормоны, Байрон, — у нее не было иной защиты, кроме юмора. — Если ты продолжишь в том же духе, я подумаю о том, чтобы сорвать с тебя рубашку.

— Полагаю, это не сможет остановить меня, Антониетта, — в его голосе прозвучал намек на улыбку. Его зубы ущипнули кончик ее пальца, слегка покусывая прошлись по его подушечке. — Как ты обнаружила эту комнату? Ты же не часто ходишь по этому проходу, не так ли?

В тоне его голоса чувствовалось легкое любопытство, но у нее создалось впечатление, что он с нетерпением ждет ее ответа. Этот его тон полностью противоречил его эмоциям.

— Большую часть своей жизни я могла «читать» людей, Байрон. Я всегда думала, что это из-за того, что я слепая и вынуждена полагаться на другие чувства. С тобой же очень трудно, потому что ты говоришь очень мало, и по твоему голосу нельзя определить твои эмоции, — она потянулась и дотронулась до его лица, нежно изучая его выражение кончиками пальцев.

— Сам я никогда не был слепым, Антониетта, хотя в течение довольно долгого периода времени не различал цвета. Мир представал передо мною в различных оттенках серого и белого цвета. Это обычное состояния всех мужчин моей расы. Большинство теряет способность видеть цвета, когда достигает полной силы, но я продержался дольше.

Байрон казался таким печальным, что она неосознанно сильнее прижалась к нему.

— В чем дело? О чем ты думаешь?

— Давным-давно у меня был друг детства. Больше, чем друг. В моем мире, между родственниками разница в возрасте может быть огромной. Мой друг был моей семьей. Мы никогда не разлучались надолго, и он сделал жизнь для меня сносной. Я работал с драгоценными камнями, да и Жак пробовал свои силы в этом, — его рот дрогнул от воспоминаний о проделках Жака. Байрон был «вызывателем драгоценных камней», способным заставить их петь под землей, чтобы раскрыть себя, и Жак часто сопровождал его в самые глубокие пещеры. — Мой друг исчез на несколько лет, и его посчитали погибшим. После это моя жизнь стала напоминать ад. Я чувствовал себя одиноким и, может быть, был зол на него за то, что он умер и оставил меня одного. Я чувствовал себя потерянным, без якоря. Но однажды я увидел женщину. Я смог рассмотреть ее в цвете. Я знал, что у нее рыжие волосы и зеленые глаза. Когда такое происходит, мужчины нашей расы понимают, что эта женщина — их единственная. Но я не мог видеть в цвете что-либо или кого-либо еще, что не имело смысла, если она была моей Спутницей жизни, поскольку цвета полностью возвращались к нам при встрече со Спутницей жизни. Мне следовало бы знать это, следовало бы обдумать все, но тогда я был таким нетерпеливым.

Груз печали был таким тяжелым, что она казалась тяжким бременем, огромным горем. Антониетта почувствовала это сердцем и душой, но продолжала хранить молчание, надеясь, что он продолжит говорить. У нее создалось ощущение, что он никогда и никому не рассказывал эту историю.

Байрон повернул голову и поцеловал кончики ее пальцев.

— Позже до меня дошло, мой друг Жак и я были так близки, что я подобрал изображения из его сознания. Он подвергся пыткам и частично обезумел. Он не помнил никого из нас, поэтому мне не пришло в голову, что в тот момент я все еще был связан с ним, все еще видел его глазами, как мы часто поступали, делясь информацией через нашу личную связь. Но к тому моменту, как я во всем разобрался, было слишком поздно, я разрушил нашу дружбу и внушил ему глубокое недоверие к себе. Он нуждался во мне, а я его подвел. Я горько сожалею о тех днях.

— Как печально, Байрон. Надеюсь, сейчас твоему другу лучше. И если он был таким хорошим товарищем, я уверена, что как только он вылечится, он простит тебе все, что бы ты ни сделал.

— Связь между нами все еще существует, дожидаясь, пока кто-нибудь из нас не решит воспользоваться ею, но я больше не видел в цвете. Мой мир вернулся к серым оттенкам и теням. Пока я не повстречал тебя.

От того, как он это сказал, резко, откровенно, у нее дрогнуло сердце. Пока я не повстречал тебя. Должно быть, все дело в его голосе, который так влиял на нее.

— И что изменилось? — в ее горле, создавалось ощущение, встал комок. Антониетта резко одернула себя. Он был мужчиной, таким же, как и остальные мужчины, который придет и уйдет, как поступали все они. Не имеет значения, насколько сладкие слова он говорил, в конечном итоге, брачный контракт всегда показывал, что им было нужно. И это никогда не была Антониетта, женщина.

— Вся моя жизнь, — просто ответил он.

Но сейчас, в кромешной тьме, ей хотелось верить ему.

— Поцелуй меня, Байрон. Просто еще раз поцелуй меня, — ее руки обвились вокруг его шеи, и она прижалась к нему всем телом. Жаждая. Нуждаясь. Она может не хотеть, чтобы он был особенным, может не хотеть верить, что он отличается от других окружающих ее людей, но она нуждалась в его поцелуях. А она никогда ни в ком не нуждалась.

Он что-то пробормотал на языке, которого она ранее никогда не слышала, и склонил свою голову к ее. Его губы легчайшими поцелуями прошлись по ее лицу, скулам, нежно наступая на ее чувства. В его руках ощущалась огромная сила, когда он прижал ее к себе, устроив в колыбели своих объятий. Его рот дразнил ее. Его зубы потянули за ее нижнюю губку, создавая сладкое искушение, оставившее ее беззащитной перед собственными желаниями.

Антониетта беспокойно дернулась, сознательно очаровывая. Когда он был с ней, рядом, она с трудом могла думать о ком-либо еще. О чем-либо еще. Она жаждала его, как наркоман наркотик.

— Одержимость, — прошептала она, — вот что ты. Колдун, наложивший на меня свои чары.

— А я думал, что все с точностью до наоборот, — прошептал он прямо ей в губы.

Но прежде чем она смогла ответить, его рот завладел ее, и слова канули в небытие. И не важно, что здесь не было света, цвета горели за ее закрытыми глазами и фейерверком взрывались у нее в душе. Под ногами содрогнулась земля, ей пришлось ухватиться за него. Она потеряла всякую способность дышать, поскольку он уже стал для нее самим воздухом. Антониетта вцепилась в него, неподготовленная к тому, каким мягким, податливым и нуждающимся становилось ее тело.

— Такого никогда не случалось ранее.

Байрон опять ее поцеловал. Вдумчиво. Жадно. Словно она была единственной женщиной в мире, и он должен был поцеловать ее. Нуждался в этом. А потом совершенно неожиданно он поднял голову. Его глаза полыхнули огненно-красным над ее головой, и на мгновение в кромешной тьме блеснули ослепительно-белые клыки.

— Кто-то идет в этом направлении, — сказал он. Угрозы в его голосе больше не слышалось, но она все равно уловила в нем намек на прирожденную жестокость. Зверь в нем ревел, требуя свободы, добиваясь превосходства. И хотя его спокойствие ни на минуту не дрогнуло, она почувствовала все это, словно в себе.

Она ощутила, как он выпустил на волю все свои чувства, делая глубокие вдохи, словно мог учуять запах врага.

— Никто не ходит сюда, Байрон, — шепотом промолвила она. — Здесь мы храним сокровища, произведения искусства и драгоценности. Комнаты созданы так, что в них поддерживается определенная температура, необходимая для сохранности вещей. Даже члены семьи не приходят сюда, предварительно не получив разрешение от nonno или меня.

Он прижался губами к ее уху.

— Кто-то находится в проходе, двигаясь молчаливо, но неуверенно. Сомневаюсь, что у них есть разрешение, — он видел, как луч света движется по направлению к ним. — Они почти возле нас. Я, конечно, могу спрятать нас от его глаз, но коридор слишком узок, чтобы он мог пройти, не врезавшись в тебя. Нам придется зайти в твою комнату с историей и закрыть дверь.

Байрон почувствовал, как в ответ на его слова она резко втянула в себя воздух. Ее пальцы невольно сжались в кулаки вокруг ткани его рубашки. Его рука легка поверх ее.

— Ты будешь в безопасности со мной. Я знаю, места мало, но я смогу выбраться, если что-то случится с механизмом.

В его голосе слышалась полнейшая уверенность. Антониетта не могла рассказать ему о мире удушающей темноты. О том, как она просыпалась, задыхаясь, с перекрытым горлом, о том, как отчаянно старалась сделать вдох. Ее сердце заколотилось с внушающей тревогу силой. Но она молчаливо кивнула, не доверяя своему голосу. Она ненавидела отупляющий страх, который неизбежно охватывал ее, когда она оказывалась в неизвестном месте.